ластилась и терлась о его руки. Он безумно любил такие домашние посиделки, понимая, что он уже слишком устал от ночных тусовок, и хочется семейного и теплого уюта. Он признавал, что ревновал, страшно ревновал ее ко всем, и ему хотелось, чтобы она всегда сидела дома и ждала его с работы.
Но чаще всего он задерживался до поздна, и приходя в квартиру, обнаруживал ее пустой. Пустой и грязной, на кухне порой стояли пару бокалов недопитого вина, в спальне разбросанная одежда и косметика перед зеркалом. Когда это произошло впервые он звонил ей, узнавая где она, искал ее по питейным заведениям, она мягко сопротивляясь, все-таки уезжала с ним домой. Но потом она перестала отвечать на звонки. Но он все равно яростно начинал звонить ей, писать сообщения с угрозами, что между ними все кончено, пусть выбирает кто ей дороже друзья или он. По началу она отвечала на смс, но в последствии она и их стала игнорировать. Орхол, испытывая муки ревности, срывался на всем, что попадало под руки. Напивался и вырубался на диване, рыдая от бессилия и обнимая подушку.
Она приходила под утро, нежно отнимала у него подушку, и свернувшись калачиком засыпала в его объятиях. Просыпаясь от ее безумного и любимого запаха, он зарывался лицом в ее волосах. Она хватала его ладонь, целуя каждый его пальчик нежно прикасаясь губами. В такие моменты он прощал ей все и безумную ночь, и муки ревности.
- Я просто люблю танцевать- шептала она ему, - но люблю только тебя.
Ее слова – бальзам для его измученной души.
Порой ему, казалось, что это не любовь, а какая-то яростная борьба. Инге не хотелось тихих ровных отношений, ей подавай огонь и напряжение. Эти отношения выжимали всю жизнь и энергию из Орхола, но он терпел, любил и страдал, но терпел.
Но однажды она не пришла, Орхол проснулся один. Подумал, что она в другой комнате. Соскочил и еще в пьяном бреду бродил по комнатам в поисках Инги. Когда дошло, что ее нет, он стал искать телефон, который, как назло, куда-то запропастился. Дико перебирая раскиданные вещи, он уже представлял страшные картины, что могло произойти с ней. Телефон лежал на кухонном столе под полотенцем. Не переставая ходить из комнаты в комнату, он ждал гудки. Но чертов оператор сообщил, что данный абонент недоступен.
Орхол наскоро умывшись, помчалась в ближайшее отделении полиции.
-Ну погоди, ты ей кто? – неторопливо переспросил его опер.
- Друг, жених - несвязно, отвечал Орхол.
- Ругались? – испытывающе посмотрел на него мент.
-Что?
- Да, ругались, говорю, с ней!? – на повышенных прикрикнул мужик.
Орхол растерялся.
- Слушай, дружище, - уже более миролюбиво проговорил опер, - ну может она у подруги заночевала, так что ты раньше времени панику не наводи. Давай так, ты иди домой, проспись, запах то от тебя крепкий, еще закрыть можно в трезвяк. А там глядишь и появится твоя пропажа, отоспится и придет как миленькая. Знаешь сколько у меня таких!? Прибегают, пропала, ищите, а вечером отказные пишут, так что давай, проспись!
Он протянул Орхолу пропуск на выход.
Орхол поверил, даже немного успокоился. Когда он пришел домой, он стал искать какие-нибудь записи телефонов ее подруг, друзей. Он понял, что совсем ничего о ней не знает, ее семье, даже ее окружение. Единственное, он знал, что она студентка Государственного бурятского института искусств, отделения хореографии, она любила танцевать.
Я даже ее увлечений не знаю, сидел на кухне Орхол, открывая очередную бутылку пива. Он уснул там же на кухне. Очнулся от легкого, но скользко- холодного прикосновения, которое продрало кожу до дрожи, подскочив он ударился об железный светильник над головой. Словно вспышки молний блеснули у него перед глазами.
Мучительная боль пронзила голову, тупая, тянущаяся из глубины, которая не позволяла открыть глаза. И тут она отступила, и как будто во сне он увидел лес, очень знакомый, гору очень странной формы, это были образы из детства, деревня его детства. Душа его наполнилась теплом, он почувствовал себя ребенком добрым и наивным, который не знал ни бед, ни забот, у которого было только спокойствие на душе, и ощущение полной родительской защиты. Орхол без страха бежал по знакомому лесу. Сквозь яркую листву просвечивали солнечные лучи, играя на его довольном и счастливом лице. Он зажмурился от удовольствия, ловя солнечные блики, и бежал, не глядя, по дороге навстречу ветру и свободе. Отдавая себя интуиции и своим сильным мальчишечьим ногам, которые, словно не касаясь земли, несли его к заветному месту. Но как он не старался гора не приближалась, она словно стояла на одном и том же расстоянии. Их последних усилий прибавляя бег, он все равно понимал, что гора стоит все там же. Ну как же так, было очень обидно, ему надо туда попасть, надо именно туда., стучала в его сознании.
Он приостановил свой бег, перейдя на шаг. Злость и негодование заполнила его сердце. Слезы обиды потекли по его детскому лицу, от ярости он стал хватать камни на дороге и бросать в сторону горы. Он кидал их и кидал, уже не видя куда, пыль и слезы застилали его глаза. Он их тер грязными, черными руками, от чего они щипали еще больше, и слезы не останавливались. Он старался зажмурить глаза, чтобы справится с этой противной болью в глазах. Но когда открыл он оказался в темноте. Он даже не сразу понял, что находится на своей кухне. Он лежал на полу, скорчившись и рыдая в углу. Не осознавая, где явь, а где реальность.
Несколько минут он пытался прийти в себя, понимая, что просто перепил. Орхол направился в ванную, чувствуя спазмы пустого желудка, наполненного пивной жидкостью. Болело тело, внутренности и душа. Орхол разделся, закинув вещи в корзину, и залез под душ, просидев там весь вечер.
А через пару часов из квартиры вышел красивый бледный юноша, с небрежной, но уверенной походкой, который точно знал куда ему надо. На улице ждало такси, которое неспеша выехало со двора и утонуло в свете ночного движения города.
Она была там, он всем нутром чувствовал ее. Ее соблазнительные флюиды, распространялись на все ночное заведение, она была в том же, так знакомому Орхолу, серебристом платье. Чужие мужские руки мягко скользили по ее тоненькой талии, соблазнительным бедрам, проползая снизу вверх и закидывая ее хрупкие руки за голову. Она откидывает голову, подставляя белоснежную шею для его поцелуев. Чужие наглые губы жадно прикасаются к ее чувствительным местам. Орхол увидел их, и моментально понял, что она уже не только его женщина. Стремительно прошагав сквозь танцпол, на ходу схватив стеклянную пепельницу он яростно накинулся на самца, который покусился на его территорию.
Часть 3. Чингиз.
Олег рос мелким, неуверенным в себе и вечно больным ребенком. Белобрысый с худенькими ручками-веревочками, но с огромными серыми глазами, обрамленными темными ресницами.
– Фу, как девка, - ворчал отец, вглядываясь в его лицо, сжимая своими сильными и грубыми руками челюсть Олега, – и в кого ты такой, ничего моего нет, в мамкину родову пошел, хиляк как и они же. Он с брезгливостью отталкивал его от себя.
Мальчишечий нос скукоживался от обиды, хотелось заплакать после колких слов, но этого делать нельзя. Олег хоть и мал, но знал, что отец выйдет из себя только увидив его слезы. Очередной атаки ярости родителя он бы не выдержал, поэтому он рано научился держать все в себе.
- Все мамкино воспитание, сюсюкается с ним как с девкой, еще сиську из рта не вытащила, везде за ним носится. На рыбалку еле отпустила, дура проклятая – размахивал руками отец, жалуясь друзьям-собутыльникам. Те мелко потрясывали головой в знак согласия, поддакивая Егору Палычу. Ведь мужик он в деревне авторитетный, дикий нравом, но уважали его все.
- Так, Палыч, сам привез на свою голову, местных баб пруд пруди, а ты! – махнул рукой Степка, худощавый мужичек с хитрыми мелкими глазками.
- Не местная, привез себе на голову, - уже пьяно рассказывал отец, после очередной стопки. Его красное одутловатое лицо противно лоснилось на солнце, кусочки закуски и слюни неприятно висели на подбородке. – А ведь не с простой семьи-то, зараза. Ведь любил ее, как любил! Увидел и влюбился, чувствую сердце не на месте. Долго за ней ходил, отработал сезон, домой уже надо было уезжать, а она ни в какую, не люблю, говорит. Честно так глядя в глаза. Ну я не выдержал, подговорил местных друзей, украли мы ее, скарамчили. В ту ночь она даже не сопротивлялась, я рад, дурень. Утром сама сказала, поехали на мировую к родителям. Получил, конечно, по хребту от бати ее, но благословили, и приданное хорошее дали, увез ее домой. А там и малец родился, но ведь слова ласкового за всю жизнь не сказала, зараза такая, не приобняла, ни пожалела. Кому такая нужна? Как ее любить, а мужики? Я себе оправданий не ищу, да, искал ласки на стороне у местных вдовушек. Ведь раз не выдержал, накрутил ее косу на кулак, думал накажу, больше любить будет, а она как зыркнула на меня своими глазищами, слова сказать не могу, руки опускаются. Тьфу ты, ведьма – она у меня, настоящая ведьма.
Олег, лежа в кустах, прислушиваясь к отцовскому рассказу. Очень часто Олег слышал странные голоса в своей голове, как будто кто-то шепчет на ухо сделай то, сделай это. Это очень пугало его, он никому не рассказывал, но с тех пор перестал общаться с деревенскими детьми, чтобы не подумали, что он больной на голову.
Мать беспокоилась, что Олег всегда сидит дома:
- Сыночек, Олежка мой, что болит, расскажи?
Нежно гладила его руки и ноги перед сном, но Олег упорно молчал, отворачивался к стенке, или закрывался от матери одеялом. Энже вздыхала, ведь сердце матери чувствовало, что что-то неладное творится с ее ребенком. И главное, она задавала верные вопросы, про голоса, про сны. Все что было непонятно Олегу.
Слушая рассказ отца о матери, он задумался, а может и правда что-то есть в нем от матери. Но он никак не мог решится на разговор.
Однажды зимой отец отправил его в поле искать коров. Олег понимал, что, если не найдет получит дома по полной. В зимнем лесу стояла тишина, словно все обитатели леса притихли, чувствуя пришлого, чужого, человека. Деревья, окруженные пушистым нетронутым снегом, стоят будто застывшие статуи. И если их тронуть, то они затрещат и осыпятся от белоснежного одеяния, словно освобождаясь ото сна, и заговорят между собой. Было в этом что-то мистическое и волшебное. Олег завороженно тянуло к деревьям, все дальше и дальше в глубь. Внезапно очнувшись, понял, что заблудился.
Он стал ходил в поисках тропинки, которая выведет его на поле, через которое зашел в лес. В какую бы сторону не шел, постоянно натыкался на один и тот же неподвижный куст. Его черные сухие ветки безобразно топорщились в стороны, напоминая страшное чучело, и каждый раз натыкаясь на него Олега бросало в дрожь от страха и обиды.
Пока еще было светло он не отчаивался, но в зимние дни солнце очень быстро скрывается за горизонтом. И уже через пару часов красно-кровавый закат растянулся вдоль гор, просвечивая сквозь густоту голых деревьев. Олег устал, шумно дыша, тяжело передвигался по глубокому сугробу. С темнотой наступила и тишина, пропал щебет птиц. Олег слышал только биение своего сердца. Понимая, что кричать и звать на помощь бесполезно, и
