пешком, да и замерзла где-нибудь?
Какого, спрашивается, беса вздумал в новую школу переводить? Ну, и ходила бы себе в соленовскую. Пусть хоть и начальная школа, и знаний мало дают. Так зато рядом почти, и обращение человеческое.
-Поехали, Матвеич, на ГЭС, - предложил Семеныч, выкуривши свою «козью ножку». – Будем народ поднимать, да искать по всей округе. Ребенок, чай, не иголка в стоге. А так - что сидеть? Только время терять.
И не дождавшись ответа, завел Семеныч автобус и поехал в сторону ГЭС. Приехали, и скорей в аппаратную. А тут уж Бестужева ждут, не дождутся.
-Да где же ты, Иван Матвеич, пропадаешь? Тут тебе со станции какая-то твоя знакомая все время звонит. Говорит, что дочка твоя у нее.
-Какая знакомая! – кричит Бестужев, и пулей к телефону.
-Да погоди! Чего ты сразу за трубку? – говорят ему. – Нету там никого. Звонила раза три. Сказала, что еще позвонит. А ты сиди тут и жди звонка.
Никогда не думал Бестужев, что время может так медленно ползти. Будто и вовсе остановилось, нарочно, чтоб сильнее помучить. Какая, интересно, может быть на станции знакомая? Бестужев перебрал в памяти все мало-мальски знакомых ему женщин и не нашел ни одной такой, чтоб могла его дочь приютить. И каким это манером Верка на станции у этой знакомой оказалась? Что она там вообще делает, если вовремя к автобусу не явилась?
Вдруг заверещал телефон. Бестужев схватил трубку, к уху прилепил:
-Бестужев у аппарата!
-Ну, слава богу! Наконец, я тебя, Иван Матвеич, поймала! За девкой-то своей сейчас приедешь, али утром?
Подивился Бестужев: голос-то, вроде, знакомый. Слышал где-то уже такой прокуренный басок. А, вот, где – не припомнит, хоть убей. Ну, да, какая разница?
-Куда ехать-то, скажи? На какую станцию?
-Да на Добровольскую. Приедешь коли сейчас, так я встрену возле станции.
-А Верка как? Что с ней? Жива, здорова?
-Дрыхнет твоя Верка без задних ног. Десятые сны, поди, смотрит.
-А-а, ну, ладно! Я автобусом подскачу сейчас. А ты встрень, а то где я там по темноте шастать буду?
Бросил трубку, и к Семенычу:
-Ну, что, родной, смотаемся еще раз, а?
-Знамо дело! - расцвел Семеныч. – Раз нашлась, так уж доставлю с ветерком вас прямо до крыльца.
-Скажи, лучше, «до ямы», - поправил Бестужев. – А до крыльца ты будешь доставлять меня, когда я дом себе на плану выстрою. Давай, бегом скорей лошадь запрягай, да в путь-дорогу!
Женщина, встретившая Бестужева на станции, совсем не показалась ему знакомой. Впрочем, не до выяснений, что, где да когда? Может, и встречались где. Голос только больно уж примечательный. Такой не забудешь ни в жизнь.
Подошли к домику. Васильевна распахнула дверь. Из домика теплом и уютом повалило. Верку Бестужев увидел сразу же. Спит Верка сладко, ровно ангелочек, посапывает. Бестужев было рванулся к дочке поднимать на руки, да Васильевна придержала:
-Да, постой, ты! Экой бугай! С морозу, чай! Да и перепугать можно. С дитем осторожно следует. Тем более, наблукалась она за день, не приведи Господь! Эвон, какой путь от школы до станции прочухала с мокрыми валенками. Думала я, что и не согреется сроду, так зубами стучала. Ты ее не ругай-то вовсе! Не приветили ее в школе, сказывала. А ей обидно. Живая душа-то. И понимает она уже все.
Вспомнил! Вспомнил-то Бестужев, откуда знает он эту женщину! Как же это он забыл то, что никогда забывать нельзя? Даже, если и приказывают забыть, все равно помнить надо. А иначе, какие ж мы тогда люди, к чертовой матери!?
-Васильевна! Ты ли это, спасительница моя чудодейственная?
-Ну, слава Богу, все-таки вспомнил! А я подумала, грешным делом, что совсем запамятовал. Нога-то как? Дает о себе знать?
-Да что нога? Нога, конечно, беспокоит. Особенно, к непогоде. А только вот тут… - Бестужев ткнул себя в грудь, - тут иной раз так прижмет, так затоскует, что и мочи никакой нет. За что нас так, Васильевна?
-Хрен его знает! Да не береди душу себе зазря! Ты еще молодой. Да и девку тебе на ноги поставить надо, - махнула рукой Васильевна.
-А ты, что, лечишь здесь, что ли, али как? – поинтересовался Бестужев.
-Какое, «лечишь»? Дворничихой тут кантуюсь, - вздохнула Васильевна. – Я уж и забыла, как лечить что надо. Меня, брат, так перекромсали там после того, как тебя сюда увезли, что и говорить неохота. Санитар, курва, настучал, что я тебя прикрыла. Когда Сталин умер, меня сюда по амнистии. Год на канале под Калачом мантулила, а потом сюда пристроилась. Товарка у меня тут на станции работает. Ну, она и сманила. А тут, что? Какое, ни какое, а, вот, жилье дали. Так и живу. Давай-ка, Матвеич, девку будить! Шофера-то, небось, дома ждут. Да и тебя с Веркой тоже. Семья-то большая?
-Не-е, жена да Верка. Остальных не успел завести.
Проснувшись, Верка долго не могла никак понять, где она, и что такое происходит? То ли сон какой снится, то ли чудеса какие сказочные проявляются? Какая-то чужая школа, класс со злыми октябрятами, противная тетка-учительница, потом вредная кондукторша, наконец, добрая фея-спасительница Васильевна – и вот теперь папка собственной персоной.
-Ты, что ли, принц на белом коне? – спросила Верка.
-Ага! – засмеялся отец, схватил Верку и давай целовать и обнимать ее. – Конечно, принц, моя любимая принцесса! Только не на белом коне, а на школьном автобусе. Собирайся, домой поедем!
-А Васильевна? – опять спросила Верка.
-А Васильевна к нам приедет как-нибудь потом, - пообещал отец.
Дома не стали матери много чего рассказывать. Чего волновать зазря? Ну, задержались на работе, - и все тут. Хотели и про новую школу не рассказывать, да нашла мать в сумке у Верки книжку для чтения, которую учительница дала Верке, и завернуть в газету велела.
-Что это за книжка у тебя? – спросила мать.
-Учительница дала, - ответила Верка.
-А почему для 2-го класса?
Ну, тут отец и рассказал, что хотел было Верку в новую школу определить, а там еще хуже, чем в старой.
-Чем же там хуже? – поинтересовалась мать.
-Порядка никакого нет, - объяснил отец. – А вы много тут базары не разводите, а скорее ужинайте и отправляйтесь в постель. Завтра поднимаемся в половине шестого!
-Только я больше в ту школу не пойду, - сказала Верка.
-Ну, так пойдешь в свою. Какое дело? – ответил отец.
Забираясь в кровать, Верка прильнула к отцу, подошедшему к ней, чтоб попрощаться до утра:
-Пап, а почему и нас, и всех соленовских «зеками» называют? Мы же не в тюрьме, а работаем.
-Кто называет?
-Ну, в городе.
-Это они от зависти, Верка. «Зеки» - это кто? Они думают, что это заключенные. А на самом деле, по-настоящему, «зек» - это закаленный коммунист. Так что, и соленовские работяги, и мы с тобой, Верка, самые, что ни есть, закаленные коммунисты.
-Как это, закаленные?
-А так: и огнем, и водой, и медными трубами, и тюрьмой – и всеми неземными напастями. И нас с тобой никакие звери и чудовища, а тем более, всякие финтифлюшки на каблуках никогда и ни за что не сломают.
-Не сломают, - одними губами повторяет Верка. Вслух она уже ничего не может сказать, потому что спит, подперев щеку ладошкой.
