Кон и Бель

получил в молодости, по слухам, пиратствуя или сотрудничая с каперами, точно не скажу, никогда не спрашивала, да он и не ответил бы. Уверена, и сейчас отправляет корабли с контрабандой, торгует рабами и невесть еще, чем промышляет. Впрочем,  и лица куда более высокопоставленные не брезговали подобным. Матери я никогда не знала, бедняжка умерла родами, как говаривали потихоньку соседи, была убита отцом, приревновавшим её к бравому капитану – пирату. Воспитывалась я в строгости, приучали к послушанию, скромности и умеренности, говорили, что главный долг в жизни быть хорошей, верной дочерью, а после матерью и женой, коли не желаю после смерти попасть в ад.
Впрочем, грех жаловаться, образование получила хорошее, даже лучше, чем другие девушки такого же возраста и положения. И я старалась изо всех сил не разочаровать батюшку, пока… Однажды не появился ОН. Всем представлялся, как Джон Смит, но уверена, что имя фальшивое, как и остальное. Не ведаю, какие дела у батюшки с этим человеком, но, однажды, меня поставили перед фактом, что именно этот мужчина вскоре поведёт под венец. Едва сознание не потеряла. И ведь что странно, не урод, высок ростом, широкоплеч, красив, настоящий рыцарь, однако…
От господина Смита бросает в дрожь. Боюсь его жутко, всей своей сущностью, при встрече дрожу, как кролик перед удавом, как овечка перед волком. Есть у него во взгляде что-то такое, наверное, такие же глаза у Князя Тьмы –  помесь злобы, гордыни, высокомерия, жестокости, а в глазах застыл леденящий холод и одновременно, адский жар. Когда смотрит на тебя, лишает воли, гипнотизирует, подчиняет. Рот вечно кривится в сардонической улыбочке, создаётся впечатление, что насмехается над окружающими. И кольцо на указательном пальце с оголённым человеческим черепом никак не успокаивало. От будущего жениха буквально пахло кровью, гарью и смертью, так легко представить на борту пиратского корабля, с абордажной саблей в одной руке и ножом мясника с насаженным на него человеческим сердцем в другой.
Да что там говорить, манера говорить чего стоила. Резкие короткие предложения, не очень громкая речь, но слышно всем, даже в очень большой зале, заполненной людьми. Видна привычка командовать, повелевать даже. Однако когда пожелает, господин Смит способен быть необычайно любезным, из уст его течёт мёд лести, но горек он, походит на издевательства. Именно так, наверное, в раю, разговаривал змей искуситель.
Но, несмотря на всё выше сказанное, я не посмела возразить, не приучили, вышла замуж, как велено, если бы, не сегодняшний день. Ох, до сих пор сердце колотится, как бешенное, лоб горит, перед глазами всё плывёт.
Началось всё обыденно: проснулась рано, служанка принесла умыться, помогла одеться, после молитвы – трапеза, зашла к батюшке, поцеловала в лоб и пожелала доброго дня, дальше прибыли учителя, занималась до обеда. Аппетита, отчего-то не было, поела совсем чуточку и то, чтобы не обеспокоить родителя.
Немного поспала, позанималась рукодельем, поспешила в сад, поговорить с любимыми цветочками, не забыла заглянуть на псарню. Собаки бросились ко мне с радостным визгом. Отчего-то, всегда особенно сильно любила пёсиков, чувствовала в их компании себя так комфортно, будто они моя семья. Думаю, всё дело в том, что звери сии верны, отвечают добром на добро. Отец – человек замечательный, но сдержан и холоден, не дождёшься ласки и одобрения. Перецеловала пушистых друзей, обнимала и гладила их. А как утомились, поспешила на конюшню. 
Иногда мне запрягают лошадей в карету, и катаюсь по городу, иногда, в порт полюбоваться кораблями, или прикупить что-нибудь, реже просто прогуливаюсь. Вот и сейчас ждал экипаж, села в него, откинулась на сидение, обмахиваясь веером. Лениво смотрела из-за шторок на окружающий мир. Народу было не очень много. Нищие просили подаяние, особенно старались мальчишки. Гнались за нами. Не удержалась и бросила горсть мелких монет, для чего пришлось высунуться в окошко. Взгляд мой случайно упал на юношу, проходившего мимо, сердце вздрогнуло и упало, а после заколотилось в груди, обезумело, даже вскрикнула, кажется.
Незнакомец повернулся, также приметил меня и превратился в соляной столб. Очнулся не сразу и побежал следом. Я поспешила спрятаться, как птичка в гнездо, прижала руку у груди.
Вроде ничего особенного – обычный человек. Судя по одежде – простой моряк: худощав, если не тощ, как человек, долгое время обходившийся без еды, бледен, хватает шрамов, возможно, даже пират или капер, но всё же красив.
Но, почему же я так разволновалась? Чувство, будто встречаюсь не первый раз, более того, юноша являлся кем-то большим, чем просто знакомец, возможно, самый дорогой, близкий и важный человек в жизни, однако, как подобное возможно?
Батюшка и близко ко мне не подпускал мужчин, мальчиков, вообще лиц мужеского пола младше шестидесяти лет, иногда ощущала себя одалиской из гарема. Возможно, так и было, берегли ради Джона Смита или иного состоятельного «покупателя».
Не могла я, маленькой девочкой забираясь на ограду поместья, увидеть некоего красивого мальчишку, полюбить его невинной первой любовью, забыть, закрутившись в вихре дел, а ныне встретить вновь? Или виделись мы в  иной, прежней жизни, кто знает?
Не удержалась, высунулась из окна. По-прежнему следует, не зная усталости, так и бежал, пока не подъехали к поместью. Створки ворот захлопнулись за мной, как крышки гроба. Исчез. Возможно, навсегда. Скрылся с глаз, но, занозой остался в сердце, не извлечёшь, не выдернешь.
И поняла я, что всё изменилось, не будет, как раньше. Нет, всё вокруг оставалось прежним: уютный дом с колоннами, увитый виноградной лозой и цветущим кустарником, наш прелестный сад  с любимой зелёной беседкой, слуги, снующие из дома во двор и обратно. Изменилась  я.
Будто кто-то взял и разрезал путы, стягивавшие руки, ноги, саму душу. И это состояние странное радовало, волновало и немного пугало. Одно осознавала точно – за Джона Смита не выйду никогда и ни за что на свете, даже если запрут, изругают, отхлещут кнутом, продадут в рабство, собирать сахарный тростник вместе с неграми.
Боль, усталость, стёртые до крови руки, разве не пустяки по сравнению с золотой клеткой и холодной постелью бездушного и злобного монстра?!
Знать бы ещё, что и как делать. Ответ очевиден – побег, однако, на одной решимости далеко не уедешь. Поймают, вернут и накажут. Я – ценное имущество, товар, из рук не выпустят ни в коем случае. Батюшка не из тех, чьё сердце можно размягчить слезами, просьбами и уговорами, да и родитель ли мне?
Возможно, матушку убили, и я не плантаторша, а прирождённая пиратка, и море, в лице молодого моряка, позвало. Перед глазами явились корабли с парусами, послышался грохот пушек, ружей и пистолетов, зазвенели, сталкиваясь, абордажные сабли.
Пиратство – это безграничная свобода, когда ни от кого не зависишь, сам строишь будущее, вырываешь его из зубов судьбы, рискуешь каждый миг, вместо того, чтобы расти, как куст в саду. Захотят  – польют,  надоешь  – срубят и выбросят на помойку гнить.
Мысли, такие безумные, непривычные, прервал стук в дверь. Я отозвалась, хотя голос немного дрожал. Вошёл слуга и доложил, что прибыл мистер Джон Смит и хозяин требует, чтобы леди Мирабель вышла к гостю и будущему мужу и поприветствовала, как положено.
Я замерла, будто заледенела, неужели рок даровал возможность прямо сейчас выкрикнуть в лицо мерзкому жениху, что отказываю ему, никогда, ни за что, не выйду за него, скорее позволю отрубить себе руку, палец отгрызу?!
Нет, стоп, нельзя так, необходимо подготовиться, накопить или украсть денег, упаковать дорожное платье, небольшой запас еды, как-то связаться с худощавым незнакомцем, договориться и сбежать на его корабль. А после вместе отправиться в безграничное море, плыть навстречу солнцу, смеясь над бурями, врагами, грабя проклятых испанцев и голландцев, потроша кошели лягушатников и мусульман. А пока, притворюсь прежней, послушной, робкой и глупенькой. Мы, пиратки, необычайно коварны и хитры! И пусть все считают меня скромницей, в таком доме рано начинаешь хитрить и притворяться.
Невольно вспомнился подслушанный разговор между слугами, которые знали о хозяевах буквально всё, хотя и предпочитали держать язык за зубами, зная крутой нрав отца, да и место терять, не хотели, ведь отец был довольно щедр.
Шари, хрупкая миловидная мулаточка таинственным шёпотом рассказывала:
–Я сегодня встретила старую Наоми.
–Да ладно, не может быть,– так же тихо возразила Сара, черноглазая негритянка, с добродушным круглым лицом и располневшей фигурой.
–Точно тебе говорю, – продолжала Шари.
–Тише ты,– шикнула Сара. – Вдруг хозяин услышит, он запретил даже упоминать о ней!
– И не зря! Она же колдунья! Знаю, что она исповедует Вуду.
–Да ты что! – перекрестилась Сара, она была очень религиозна.
–Точно тебе говорю, сама видела, как она колдовала над мисси Мирабель, когда та спала!
–Молчи! Кроха наша узнает – грех на душу брать не хочу!
–Да уж, не повезло нашей мисси с такой няней.
Дальше служанки ушли в сторону кухни, а я вышла из комнаты, которая была приоткрыта и недоумевающе посмотрела им вслед: догнать, переспросить? Бесполезно! Тут же откажутся от своих слов, скажут, что мне всё послышалось.
Да, старая Наоми была моей няней, и я всегда с благодарностью вспоминала её. Только она относилась ко мне с любовью, только от неё я видела ласку. Но почему о ней так неблагоприятно отзываются другие слуги?
Я была очень болезненным ребёнком, поэтому Наоми постоянно приготавливала для меня всякие отвары. И за это её назвать колдуньей?! Она сидела у моей постели, пока я не засыпала, и прибегала по первому зову, ведь по ночам меня постоянно мучили кошмары.
Пять лет назад отец заявил, что я достаточно выросла и должна обходиться без няни, и Наоми исчезла. Мне казалось, что она уехала с острова, потому что сказала, прощаясь, что отец был очень щедр, и она хочет перебраться к родным. Только сейчас подумала: какие у неё могли быть родные, если она в прошлом была рабыней на плантации? И только после того, как выходила меня после очередной вспышки лихорадки, отец взял её в дом.
Я никогда не верила, что няня старая, конечно, работа на плантации не красит человека, но Наоми была бодрая и веселая женщина в расцвете сил. Не могла же она так уж постареть за несколько лет? Хотя медицина у нас здесь хуже некуда, но Наоми всегда повторяла, что лучший лекарь – природа. Она знала все растения острова, а многие закупала, ведь к нам заходили суда с Востока и Африки.
Почему именно сейчас я вспомнила тот разговор и свою няню? А, ожерелье обожгло грудь. Это единственное напоминание о матери. Уходя, Наоми шепнула, чтобы я прислушивалась к себе и никогда не снимала ожерелье. Да я и не снимала его никогда, сколько себя помню! Оно стало моим талисманом, хотя отец и пытался его отобрать, я не решалась спорить, ведь была мала – лет шесть-семь, но утром обнаруживала его вновь на своей шее. Удивительно, но пока я была мала, ожерелье было совсем крохотным, а сейчас оно довольно большое, такое ощущение, что росло вместе со мной. Что это магия? И кем тогда была моя мама? Отец ничего не рассказывал, а только хмурился и обрывал,