Разоблачение

воспоминания он прятал даже от себя. Ему было очень грустно.
Потом его мысли приняли другое направление, он стал думать о том, что стоит ему отдаться воспоминаниям, и он сможет вспомнить почти всю жизнь отца, день за днем, возможно даже то, что уже забыл сам отец. А сейчас он живет как бы вторую жизнь, и все это благодаря отцу.
Он нашел отца в кабинете в очень расстроенных чувствах. Отец постарался прогнать с лица грустное выражение, но его выдавала аура.
-Прости, папа. Я подумал, и понял, что ты мне теперь стал гораздо ближе и родней. Много в мире детей, которые не знают своих родителей, и ни у кого нет такого отца, как ты у меня. И у меня есть просьба. Я бы хотел съездить в Зальцбург, к твоим родителям, к моим дедушке и бабушке. Если это возможно, – неуверенно добавил он.
-Это я должен просить прощения. Я не решался вас знакомить, теперь понимаю, как это было глупо. Мы поедем в Зальцбург. Мы поедем туда на Рождество.


Почти шесть лет Шварц работал над созданием искусственного яйца. Он проводил кропотливые исследования в области размножения рептилий и птиц. Были проведены сотни экспериментов по замещению зародышей в яйцах различных видов птиц. Затем он приступил к экспериментам по внедрению зародышей рептилий в яйца птиц. Некоторые эксперименты были удачны, накапливался опыт, совершенствовалась методика, выявлялись ошибки.
Прорыв наступил тогда, когда профессор стал экспериментировать с яйцами австралийского утконоса. Утконос – единственное млекопитающее на земле, которое размножается, вынашивая яйца. Вырастить в яйце утконоса ни птицу, ни рептилию не удалось, и тогда Шварц поместил в яйцо утконоса растущий эмбрион белки. И эксперимент удался! Выбраться из скорлупы самостоятельно крошечный детеныш не мог, однако бельчонок родился полностью сформированным и вполне жизнеспособным. Это был несомненный успех, однако следовало решить еще целый ряд проблем: создать питательный раствор, который бы мог сохранять свои свойства достаточно долго, найти оптимальный этап развития клона перед его «консервацией» в яйце, создать оболочку яйца необходимого размера, формы, физико-химических свойств. Работа была кропотливая и долгая, но интересная.
В оболочку яйца страуса Шварц поместил искусственный питательный раствор и клон собаки. Месяц спустя яйцо было помещено в инкубатор. Эмбрион стал развиваться нормально, однако питательного раствора в яйце не хватило. Попытка влить в яйцо еще порцию питательного раствора очень быстро убила эмбрион.
К этому времени в химической лаборатории в Риме, по заказу Шварца была разработана технология изготовления оболочек яиц на основе кальция. Оболочки можно было изготовлять любых размеров, и даже армировать их нейтральным пластиком. Шварц провел несколько тонких операций по замене натуральных оболочек птичьих яиц искусственной. Вылупившиеся птенцы, по-видимому,  разницы не заметили.
Можно было приступать к экспериментам по созданию искусственного яйца. В искусственные оболочки были помещены клоны грызунов в синтезированном питательном растворе. Яйца хранились в боксах с различными температурами и влажностью. Шварц намеревался по пять яиц из этой серии поместить в инкубатор через месяц,  через два, и через три месяца. Спустя неделю после завершения этой работы как раз и состоялся разговор с Игнатием. До Рождества оставалось чуть больше трех недель. У Шварца мелькнула мысль, что в связи с отъездом в Зальцбург поместить в инкубатор первую партию яиц ему не удастся. Можно было дать распоряжение ассистентам, но Шварцу хотелось сделать это самому.
Игнатий знал, над чем работает отец, всегда интересовался, как продвигается работа, часто заходил к отцу в лабораторию, но Шварц чувствовал, что у сына к его работе простое человеческое любопытство, а не научный интерес.
Игнатий не был копией Шварца. Это стало ясно в первые же годы после рождения. Он отличался характером, внешностью, у него были другие интересы и наклонности. Шварц смотрел свои детские фотографии, и находил общие черты у сына и у себя, но внешность была другая. Иногда они беседовали на научные темы. В прошлом году речь у них зашла о микробиологии, и Шварц отметил, что сын прекрасно его понимает, и говорят они на одном языке. Будучи очень деликатным в общении с сыном, Шварц все же не удержался, и спросил, помнит ли Игнатий весь курс университета. Игнатий подумал, и ответил, что университет он помнит, но не очень хорошо, и что ему нужно приложить некоторые усилия, чтобы вспомнить какой-либо эпизод, а что касается знаний, то в процессе беседы у него возникают яркие ассоциации, и предмет разговора кажется ему ясным и понятным. Такие же ассоциации у него возникают при осмотре оборудования лаборатории или при чтении формул химических соединений.
Шварц тогда подумал, что если бы у сына интерес к микробиологии был таким же глубоким, как у него, сын мог бы стать гением микробиологии.

Поездка в Зальцбург была намечена на двадцатое декабря. Шварц предложил ехать втроем. Третьим был, естественно, Глеб. Игнатий был в восторге от того, что отправится на родину в обществе двух самых близких людей, к тому же поездка предполагалась на автомобиле.
Глеб также не скрывал своей радости, и друзья с нетерпением ожидали намеченного дня. Восемнадцатого декабря все трое приехали в Рим. Шварц вывел свою «Вольво» из гаража, чтобы подготовить машину к поездке, а когда машина была подготовлена, Глеб с Игнатием тщательно вымыли ее.
С утра в день поездки зарядил дождь, но ничто в этот день не могло испортить им настроение.
В пути Игнатий вдруг сказал:
-Папа, я вспомнил своего прадеда. Его звали Герхард Клосс.
-Клосс – это девичья фамилия твоей бабушки, но ее отца звали Карл, – ответил Шварц.
-Тогда, наверно, Герхард – отец Карла. Знаешь, кем он был?
-Предполагаю, что врачом, это у Клоссов семейная традиция, – ответил Шварц.
-Да, он был лекарем, знахарем и колдуном.
-Вероятно, так оно и было. Твоя бабушка, несмотря на диплом педиатра, предпочитала лечить детей травами и настойками. Она сама собирала травы и готовила отвары. Кроме того, она занималась гаданиями. Наверно это у нее от предков. Они еще немного поговорили на эту тему, потом Игнатий замолчал, и задумался.
Дождь не прекращался, и Шварц проехал Флоренцию, не останавливаясь, – погода не располагала к экскурсиям. В Болонье также было решено не останавливаться, хотя Шварц и почувствовал уже некоторую усталость. После Болоньи небо стало проясняться, и дождь прекратился.
В Венеции они поселились в отеле, и долго гуляли по тонущему городу. Утром Шварц разбудил мальчиков, и поездка была продолжена.
В Зальцбурге родители Шварца жили в собственном коттедже. Рудольфу Шварцу шел семьдесят восьмой год, Клара была на пять лет моложе. Перед поездкой Генрих долго беседовал с родителями по телефону. Старики были обижены на сына, который столько лет скрывал от них внука, о котором они узнали только сейчас. Чувство вины не покидало Шварца уже две недели, а при въезде в родной город это чувство еще обострилось и угнетало профессора.
Его страхи оказались напрасны: встреча была очень теплой и радостной. Клара не отпускала от себя мальчиков и называла внуками обоих. Рудольф поил сына вишневой настойкой собственного изготовления, и Генриху казалось, что он никогда не пробовал напитка вкусней. Глебу чрезвычайно понравился новый статус внука, и слова «бабушка» и «дедушка» он произносил с видимым удовольствием. Игнатий же был поначалу слегка растерян: в своих воспоминаниях он знал этих людей, как отца и мать, и знал их более молодыми. Ему как бы заново пришлось привыкать к ним. У Клары была очень мощная пульсирующая аура. Такой ауры ему еще не приходилось видеть. При общении с дедом у Игнатия на языке вертелась фраза: «А помнишь, как мы с тобой…», и ему приходилось следить за собой, чтобы не произнести ее вслух.
Все последующие дни в доме царила шумная, радостная атмосфера. Родители не напоминали Генриху о своей обиде, да и сама обида улетучилась без следа. Генрих оттаял, и теперь наслаждался обществом родителей и детей. Однажды ему пришло в голову, что Глеб чувствует себя очень одиноким, а ведь, в сущности, он тоже его сын, и Генрих несет за него полную ответственность, кроме того, мальчик ему очень нравился. У юноши были сдержанные манеры, и решительный, целеустремленный характер. Два года общения с Игнатием не прошли для него даром. Ему приходилось тянуться за своим другом. Он стал много читать, но еще больше знаний он получил от прямого общения с Игнатием.
Игнатий попросил Клару рассказать о ее родословной. Кларе пришлось изображать родословное древо. К ее удивлению, ей удалось проследить свои корни до седьмого колена. Герхард Клосс действительно существовал, но он оказался не дедом Клары, а ее прапрадедом. К неординарности своего внука старики стали привыкать, и Клара запретила себе обнаруживать свое изумление при общении с ним. Однако ей трудно было удержаться от удивленного возгласа, когда Игнатий заявил, что помнит этого Герхарда Клосса, которого даже ее дед знал лишь по рассказам. И эти семейные предания свидетельствовали о том, что Герхард был колдуном. Поэтому Клару несколько встревожила странная просьба внука на рождественских гаданиях попытаться вызвать дух этого далекого предка. Впрочем, гадание было для нее слишком знакомым делом, чтобы вызвать у нее серьезные опасения.
К гаданию Клара относилась серьезно. Рудольф в молодости часто подтрунивал над увлечением жены, но со временем убедился, что процент верных предсказаний приближается к 95%. Объяснения этому феномену он найти не мог, поэтому был вынужден признать, что это отнюдь не игра, и стал относиться к ее гаданию с уважением.
Клара постаралась создать обстановку, которая подобает этому магическому ритуалу. В ночь перед Рождеством был зажжен камин, горели свечи. У Генриха и Глеба были свои причины верить в возможность предсказаний, поэтому за столом была серьезная и торжественная обстановка.
Клара предложила всем положить пальцы на кромку блюдца, затем в тишине раздался ее голос: «Вызываю дух своего предка Герхарда Клосса». Несколько секунд ничего не происходило, и вдруг блюдце с громким шорохом быстро задвигалось по кругу, пальцы едва успевали за его движениями. Блюдце резко остановилось, а Игнатий вскочил на ноги. Его глаза были устремлены в пространство, на лице читалось сильное внутреннее напряжение. Негромким голосом он произнес: «Клара Клосс по моей просьбе». После небольшой паузы снова раздался его голос: «У нас к тебе много вопросов, согласишься ли ты на них отвечать?»
Лицо Игнатия немного расслабилось, он окинул взглядом родные лица.
-Он отвечает, вы его слышите?
Первой овладела собой Клара.
-Нет, мы не слышим его, разговаривай с ним сам.
-Почему слышу тебя я один? – вслух спросил Игнатий, и тут же сам ответил:
-Твой мозг не заблокирован.
-Кто блокирует человеческий мозг?
-Среди человеческих понятий нет аналога. Для объяснений мало энергии.
-Мы можем тебе помочь?
-Возьмитесь за руки, концентрируйте мысли.
Игнатий обратился к неподвижной группе за столом:
-Он хочет, чтобы мы усиленно думали о нем.