2. Сеньор адмирал. Пролог - Глава 6

попрощаться.

– Вы уезжаете, сеньорита Сантана? Надолго?

– Да, надолго, – она грустно улыбнулась. – Рада, что у вас все благополучно. Я буду ... молиться за вас.

Де Эспиноса, забыв, что недавно призвал себя сосредоточиться на собственных неурядицах, ощутил беспокойство:

– Куда вы едете?

Беатрис заколебалась, говорить ли ему, но решив, что в этом нет никакой тайны, ответила:

– В аббатство бенедиктинок, это в нескольких лигах к северу от Ла-Романы. 

– Там находится ваш госпиталь? Тогда почему  вы сказали, что пришли попрощаться?

– Мы больше не увидимся, дон Мигель. Я еду туда, чтобы стать монахиней.

– Вы?! – воскликнул пораженный де Эспиноса, – Я не заметил в вас тяги к монашеской жизни.

– И тем не менее, это так.

– Послушайте, сеньорита Сантана, далеко не редкость, когда девушка принимает постриг не по велению свыше, а по другим причинам, будь то нужда или еще какая беда. Вы молоды и хороши собой, пусть не купаетесь в роскоши, но и не живете в нищете. Что толкает вас к этому?

– Почему вы отказываете мне в душевном стремлении? – начала сердиться Беатрис.

– Вы не созданы для монастыря, сеньорита Беатрис. Вы там зачахнете.

– Что известно вам о том, кто создан, а кто нет? – раздосадовано фыркнула девушка.

– Известно, – де Эспиноса говорил быстро и проникновенно, сам не понимая, почему он пытается переубедить ее. – В нашем роду и среди моего окружения не раз случалось, что женщины становились монахинями. Среди них, безусловно, были те, кто услышал в своем сердце глас Божий, или кто надеялся за стенами обители укрыться от несправедливости мира, но еще чаще этого хотела семья. А иногда юным созданиям в монашестве виделся способ убежать от самих себя и даже, прости Господи, они уходили в монастырь из-за несчастной любви. Судьба этих последних достойна особого сожаления.

– Ваши слова отдают богохульством. А я не юное создание, — Беатрис была вне себя от гнева, потому что де Эспиноса оказался слишком близок к истине.

– Даже сейчас вы не можете скрыть своей грусти, – проницательно сказал он, не отрываясь глядя в лицо девушке.

– Я должна идти. Прощайте, – она почти выбежала из комнаты, оставив де Эспиносу в глубокой задумчивости.

Он медленно поднялся из кресла и прошелся по комнате. Для него отчего-то было невозможно представать сеньориту Сантану в монашеской косынке, и не потому, что обычно богатое воображение отказалось служить ему, но все его существо вдруг воспротивилось подобному исходу. В голове мелькали смутные догадки, неоформившиеся до конца мысли. Постепенно среди всего этого сумбура возникло и стало набирать силу решение.

«Мало я натворил безумств? – насмешливо спросил он себя. – Одним больше. Почему бы и нет».



Беатрис перебирала милые ее сердцу вещицы, которые вместе с перьями и чернильницей хранила в конторке, сделанной из потемневшего от времени ореха. Черепаховый гребень, инкрустированный перламутром, брошь с крошечными изумрудами, оставшаяся ей на память от умершей несколько лет назад матери, простенькие украшения. Взять что-то с собой?

«Не пристало монахине держать в своей келье безделушки. Да и к чему? Чтобы они постоянно напоминали о доме?»

Она сгребла все обратно и закрыла конторку. Слова де Эспиносы нарушили и без того хрупкое душевное равновесие, которого ей удалось достичь к вечеру. Угораздило же ее пойти попрощаться с доном Мигелем... а теперь невыплаканные слезы жгли глаза, и она прерывисто вздыхала, загоняя их глубоко вовнутрь. Зато Лусия всхлипывала, не таясь, пока Беатрис не прикрикнула на нее. 

– Беатрис, ты еще не легла? – услышала она голос отца.

– Нет.

Дверь открылась, и Сантана переступил порог комнаты. На его лице отражались самые разнообразные чувства: от растерянности до какого-то опасливого восторга.

– Нам надо поговорить.

– Выйди, Лусия, – сказала Беатрис, и когда шмыгающая носом служанка ушла, подняла на отца потухший взгляд: – Слушаю тебя.

– Я только что разговаривал с доном Мигелем. Он просит твоей руки, дочь моя.

Пол качнулся под ногами Беатрис, и она оперлась о конторку. Стало трудно дышать.

«Да! Да!» – вскричало сердце.

Но девушка не спешила радоваться:

– Как это возможно?

– Вот и я в замешательстве. С одной стороны, он оказывает нам великую честь, но с другой — я же дал слово отцу Игнасио... Скажи, Беатрис, – Хуан Сантана с тревогой взглянул на нее, – между вами... э-э-э, возможно, ты не соблюла себя... – он запнулся, не зная, как объяснить своей невинной дочери терзающее его подозрение.

– Уж не думаешь ли ты, что гранд Испании обесчестил дочь человека, давшего ему приют? – грустно усмехнулась Бестрис. – Не беспокойся, ничего такого не было и быть не могло. Но ты же сказал дону Мигелю о своем обещании?

– Разумеется, но гордыня рода де Эспиноса непомерна. Дон Мигель ответил, что раз обряд не был свершен, то и говорить не о чем. И его даже не интересует размер твоего приданого, — с почтительным придыханием закончил сеньор Хуан.

Беатрис строптиво вскинула голову:

– А мои чувства его интересуют?

– Не глупи, дочь, – отмахнулся Сантана, думая совершенно о другом. – Такая честь... Однако уладить это дело со святым отцом будет непросто...

– Вот значит как. Дон Мигель де Эспиноса необычайно самоуверен. Могу ли я поговорить с ним наедине?

– Учитывая изменившиеся обстоятельства, это не вполне пристойно, – очнувшийся от своих размышлений, сеньор Хуан нахмурился.

– Мы поговорим в патио, и сможешь наблюдать за нами. Нет никакого повода для беспокойства, – спокойно, но твердо возразила  ему Беатрис.

– Хорошо — неохотно согласился он, – я велю принести факелы, уже совсем стемнело.



Де Эспиноса неподвижно стоял в круге света от двух факелов, и мятущееся пламя бросало резкие тени на его лицо. Он не смотрел на Беатрис, и ее охватила грусть. Событий последних недель могло бы хватить на несколько лет размеренной и ничем не примечательный жизни девушки, и в этот миг ей было не до соблюдения приличий. Она спросила с пугающей ее саму немыслимой прямотой:

– Дон Мигель, что побудило вас к такому неожиданному и  необдуманному шагу? 

– А если я скажу, что ваша прелесть, сеньорита Сантана, вы не поверите мне? – помолчав, задал он встречный вопрос.

– Не поверю. К тому же вы не любите меня.

– Не будьте столь наивны. Для удачного брака нужно совсем другое. Любовь хороша для поэтов с их сонетами или для юнцов шестнадцати лет отроду. Да и те ее себе придумали, – жестко сказал дон Мигель. – Я ни тот, и ни другой, да и вы изволили заметить, что не являетесь «юным созданием».

Он и раньше заставлял Беатрис забыть о благоразумии своей язвительностью,  а в эту минуту его высокомерный тон, и более того — слова, больно ранили ее.

– А как же ваши чувства к донье Арабелле? Или вы себе придумали эту любовь? – выпалила она.

Лицо де Эспиносы исказилось от ярости, он развернулся к Беатрис, и свет факелов был бессилен проникнуть в мрачную бездну его глаз.

– Кто посмел? – с глухой угрозой в голосе спросил он. – Кто назвал вам это имя?!

Беатрис отвечала ему бесстрашным и печальным взглядом.

– Вы сами. Не думаю, что наш брак можно было бы назвать удачным. Или вам нужны еще какие-то доводы?

Он не отвечал, продолжая яростно смотреть на нее. Тогда она спокойно добавила:

– Прощайте, дон Мигель, и будьте счастливы.




6. Не пристало гранду гоняться за строптивой девчонкой



«Черт меня дернул делать предложение и выставлять себя на посмешище!» 

Проклятая лихорадка! И его болтливый язык! Тайна, которую он считал надежно погребенной в своем сердце, оказывается, стала достоянием гласности. Де Эспиноса опешил до такой степени, что позволил чувствам взять верх над собой. Но его ярость не испугала Беатрис.

Сначала миссис Блад, теперь сеньорита Сантана  – обе были с ним дерзки и невоздержны на язык.  Ну, донью Арабеллу можно понять, но эта девчонка казалась такой скромной и благовоспитанной... 

Дон Мигель ворочался на ставшей вдруг неудобной постели. Сон не шел, и виной тому было уязвленная гордость, гнев и что там еще? Уж не хочет ли он признать, что его интересует эта женщина? Час от часу не легче. Утром все будет выглядеть в ином свете. 

«Какого дьявола я  торчал  здесь столько времени?!  — задавал он себе резонный вопрос. Его разум, взбудораженный безумным днем, будто стряхнул  наконец тенета безразличия. —  Раз уж я в состоянии совершать глупости, то путь до Санто-Доминго давно мне по силам...»

Де Эспиноса закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своих делах, требующих скорейшего разрешения. 



Небо уже начинало светлеть, когда де Эспиноса оставил бесплодные попытки продумать свои действия по прибытию в Санто-Доминго. И единственный вывод, к которому он пришел, касался вовсе не его проблем.

Есть что-то такое в сеньорите Сантана, из-за чего он не может отпустить ее. Он привык добиваться своего и не отступит и сейчас. Утром он еще раз и без гнева поговорит с  своенравной дочерью алькальда. Решив так, дон Мигель сразу же крепко заснул, и поэтому  не услышал раздавшихся сначала в доме, потом на улице шагов и негромких голосов. Затем за окнами зацокали копыта и простучали колеса кареты, увозившей Беатрис Сантана навстречу избранной ею судьбе. 

Де Эспиноса проснулся, когда солнце еще только вставало, но прислушавшись, он понял, что в доме алькальда не спят. Ничего бы удивительного, здесь поднимались довольно рано, чтобы успеть завершить дела до наступления жары, но в это утро все вскочили и вовсе ни свет ни заря. Он ощутил скорее любопытство, чем тревогу и, накинув камзол, вышел из комнаты.

Слуга алькальда чуть не налетел на него, неуклюже кланяясь на бегу и бормоча извинения. Де Эспиноса остановил его вопросом:

– Где сеньор Сантана, парень?

– Да как сеньориту Беатрис проводил, так и ушел к себе в кабинет. Знамо дело...

– Так сеньорита Сантана уехала? Когда?!

– На самом рассвете, сеньор.

Слуга говорил что-то еще, но дон Мигель уже быстро шел по коридору.

«Уехала! Да что она о себе возомнила! И почему, интересно, я бегу?»

Он распахнул дверь кабинета алькальда, и пригорюнившийся над бокалом вина Хуан Сантана изумленно воззрился на  бесцеремонно ворвавшегося к нему гостя.

– Сеньор Сантана, – отрывисто произнес де Эспиноса. – По какой дороге поехала ваша дочь?

– Но... дон Мигель, что вы задумали? После вашего разговора Беатрис сказала мне, что вы осознали... ваше заблуждение, и что ваш брак с ней невозможен... Я был огорчен, но....

– У вас найдется хороший конь? –  прервал его де Эспиноса.

– Господи, помилуй... как можно, вы еще не оправились от раны, а Беатрис уже достигла аббатства... Это может закончиться неприятностями... 

– Конь, сеньор Сантана! Я неясно выразился? Или, клянусь Господом, неприятности у вас неминуемо случатся. Я позабочусь об этом!

Сантана отшатнулся, увидев ярость в глазах сеньора адмирала, и в полной растерянности пробормотал: 

– Если вы настаиваете...  

– Рад, что мы достигли взаимопонимания. Распорядитесь заседлать коня и дайте мне кого-то, кто хорошо знает дорогу до аббатства. И будьте так любезны, поторопитесь.

Сеньор Хуан счел за благо повиноваться. 

Они прошли к конюшням и