повезло – это он понимал, не чувствуя из-за этого понимания аппетита не только к еде, но и к жизни, которую он пытался заполнить своими песнями и которая теперь снова оказалась пустой, как эта поросячья кормушка.
Первые лучи солнца разбудили его все в той же кормушке, и он начал свой обычный обход скотного двора в поисках неизведанных диковин. На этот раз его прогулку прервал мудрый старый индюк. Звали этого почтенного старца Брыль. Несмотря на преклонный возраст, он продолжал смело бросаться на непрошеных ворон, отгоняя их прочь и грозно крича на весь двор: Бры! – Бры! – Бры! От этих криков в ужасе были не только вороны, но и весь птичий народец скотного двора, а курицы от этого крика обретали способность летать и куропатками разлетались в разные стороны. Преградив дорогу Хрюку, Брыль находился в прекрасном настроении после сытного завтрака и веселой возни с пра – пра – праиндюшатами. Он был полон не только мудрости, но и желания раздавать советы.
- Послушай, Хрюк, - начал он. - Я знаю как тебе помочь дожить до преклонных лет, хоть и не уверен будет ли от этого польза. Ты не хочешь быть как все твои братья – жирным и большим. Ты не такой как они. Ты тощий – это потому, что ты думаешь, и мысли сжигают весь твой жир. Никто тебя задаром тут кормить не будет, раз ты не толстеешь. Если ты не докажешь, что ты не больной, а умный, то не дожить тебе до моих преклонных лет.
Хрюк слушал мудрого индюка и ничего не понимал, а тот продолжал:
- Тебя может спасти только одно – дорога в школу, где я работал индюшонком. Там, в живом уголке, ты наберешься знаний, а когда вырастешь большим, то займешь мое место, и я расскажу тебе про глобус. К тому времени ты вырастешь и никому будешь не нужен здесь с твоими знаниями, потому что их у тебя будет больше, чем жира и сала. Ты понял меня? – строго спросил он поросенка. Тот отрицательно мотнул головой.
- Ну что тут непонятного? Бры! – Бры! –Бры!, - возмутился индюк. - Тебе надо выбраться со двора и попасть в школу – это там, за забором, – махнул он крылом куда–то в сторону. Хрюк не стал больше сердить старичка и согласно кивал головой, после чего Брыль оставил его в покое.
К вечеру у Хрюка созрел план в его не заплывшей жиром голове. Он нашел в одном месте под забором щель и решил рыть подкоп туда, за забор, в тот мир, где школа. До вечера он гулял по двору и не чувствовал грусти от мысли о предстоящем расставании со всем привычным для него, но таким неинтересным. А скотный двор представлял яркое зрелище в лучах солнца, и жизнь в нем кипела, подчиненная главному лозунгу его существования. Вся эта порхающая вокруг него, бегающая, топающая, ковыляющая живность постоянно жевала, чавкала, лакала, грызла, щипала и кусала. Все вокруг него жрало с утра до вечера, живя полной жизнью. Его брат Хряк к тому времени остепенился, усмирив своей беготней всех возможных соперников и теперь вместе со взрослыми свиньями валялся в самых престижных лужах грязи, завоевав себе место под солнцем.
Хрюк теперь знал, что его место – в школе, и с наступлением ночи, когда обитатели двора затихли, он пошел к заветному месту под забором.
Несмотря на его худобу, движения его были энергичны и полны сил. Яма под забором росла с каждой минутой, и вскоре из нее торчал один только крючок хвостика. Но окончание работы оказалось не таким удачным, как начало. С той стороны, за забором, все оказалось гораздо сложней, чем внутри. Стоило только Хрюку разбросать пятачком в стороны остатки земли и высунуть голову на поверхность зазаборного мира, как ему тут же пришлось пожалеть об этом, но было уже поздно. В его уши, в его мозг, в его жизнь и в ночную тишь ворвался оглушительный собачий лай, и он увидел над собой огромную собачью пасть, украшенную ярко – красным языком и обезображенную частоколом страшных зубов. До сих пор Хрюк, как и все свиньи, знал только два чувства - сытости и голода. То, что он испытывал сейчас, в яме, в кромешной тьме под нависшей над ним собачьей пастью, не походило на известные ему чувства. Он испытал чувство страха, присущее всем живым существам и отличающееся среди этих существ только запахами от последствий этого чувства. Хрюк не мог знать запахи страхов других обитателей живого мира, но запах своего страха с той ночи он запомнил на всю жизнь.
Он не мог знать, и этого не знал даже старый Брыль, что по ночам снаружи забор охраняла Жучка, которая днем следила за порядком внутри скотного двора. Хрюк почувствовал, что застрял в своем подкопе и не мог дать задний ход, чтобы прекратить этот кошмар в виде жуткого лая и страшной пасти. Кошмар этот продолжался, и вскоре к нему присоединился гвалт голосов и недовольных воплей разбуженных обитателей двора, которые в темноте метались по двору и не могли понять причин разбудившей их собачьей истерики.
Приковылявший на шум скотник, старый дед Грабля, был еще злей животной братии. Кличку эту ему дали дворовые зубоскалы или клювоскалы за то, что он всякий раз норовил зацепить как граблями или дать пинка любой животине, оказавшейся поблизости. Грабля включил фонарь и быстро обнаружил свежую дыру под забором, из-за которого на всю округу раздавался неумолчный собачий лай. Жучка натявкала уже не на одну чашку премиальных косточек. Встав на четвереньки и заглянув в свежую нору, Грабля почти перед носом увидел крючок хвостика, торчавший на тощем заду свиньи. Грабля ухватился за этот крючок как за причину всех своих бед в настоящем и прошлом и с силой потащил наружу. Хрюк почувствовал, что хвостик вдруг потянул его назад из этого зазаборного мира с собачьей пастью и враз почувствовал облегчение не только в голове, но и в желудке. Деду Грабле откровенно повезло, что Хрюк никогда не страдал обжорством, иначе ему пришлось бы гораздо хуже от случившегося с Хрюком облегчения, хотя и так он выбрался из норы в жутком виде с головы до плеч, задыхаясь от пронзительного запаха свалившихся на его голову свинячьих облегчений. Дед Грабля был в ярости. Из норы, как в микрофон, бил в ухо Жучкин лай, которую тоже бесили запахи, заполнявшие нору. Вокруг стояла огромная толпа дворовой живности, из которой на деда с разной высоты пялились глаза разных размеров, формы и цвета, объединенные одним желанием запомнить эту картину с дедом Граблей на всю свою скотскую жизнь. Дед Грабля зарычал на толпу, отчего Жучка за забором притихла, видимо, приняв эти звуки за последние вопли беглеца. Толпа от этого рыка бросилась вроссыпь по своим местам согласно штатного расписания, заведенного многолетним укладом.
Не отпуская хвоста Хрюка, дед ухватил другой рукой его заднюю лапу и в таком виде поволок его через весь двор как в последний путь, оставляя позади себя жуткий запах поросячьих страхов и что-то бурча про неблагодарную тварь. Хрюк не сопротивлялся. Школьная неизведанная жизнь закончилась для него, не начавшись, вокруг него была тьма ночи, а внутри – привычная уже, пустота.
Деду Грабле по должности было не положено решать судьбу Хрюка, поэтому он дотащил бедолагу к дощатому сараю с деревянным полом и бросил там, заперев дверь и проклиная все поросячье племя.
Хрюк оставался равнодушным ко всем ночным событиям и переменам в своей судьбе, как нынешним, так и будущим. Раньше он знал, что не выйдет из него жирный и счастливый от этого боров, хоть и родился он на свет со свиным пятачком. Потом, оказавшись в свиной кормушке, он понял, что не бывать ему творческой личностью. Теперь, в сарае, он понял, что не суждено ему стать ученой свиньей, постигшей премудрости школьного живого уголка. Он помнил слова старого Брыля и понимал, что только великие знания и ученый вид могли оправдать его тощие бока и позволить ему отличаться от своих откормленных жизнерадостных собратьев по двору. Хрюк лег на дощатый пол и уснул.
Утро следующего дня ничем не отличалось от предыдущих. Когда Хрюк проснулся, он обнаружил дверь сарая открытой и вышел во двор, который жил привычной жизнью, предаваясь завтраку всем поголовьем. Следуя своим обычным прогулочным маршрутом, Хрюк заметил необычное поведение своих сограждан по двору. Стоило ему приблизиться к очередной кормушке, как все жующие из нее враз поворачивали головы с клювами или рогами, или хохолками, или с пятачками и провожали его долгими взглядами, не переставая клевать или жевать. И так было повсеместно. Возле одной из птичьих кормушек он услышал из толпы голос старого Брыля:
- Вон, видите? Идет! Это он! Я про него рассказывал! Это он рвался на свободу и прорыл туда своим рылом путь! Это не просто свинья какая-то! Он не из таких. Он из других. Видите, какой он тощий?! Это потому, что он - ДУМАЕТ!
Голос Брыля звучал без умолку. Птичья братия слушала и провожала Хрюка взглядами с набитыми клювами, законопослушно занимаясь увеличением своего живого веса. Самого Брыля Хрюк в толпе не разглядел. Видимо, старик Брыль умудрился раньше, до прогулки Хрюка расхвалить его подвиг у всех кормушек, иначе было не объяснить эти массовые взгляды жующей братии в его сторону по всему маршруту прогулки.
Тем временем завтрак на скотном дворе подходил к концу, как и прогулка Хрюка. В конце своей прогулки он очутился в центре скотного двора и собирался пройти в родной свинарник, предчувствуя наказание от маменьки за свое ночное поведение. Неожиданно на его пути оказалась перевернутая кверху дном одна из поилок, что стояли в центре двора и к которым после завтрака потянулись сытые жители со всех сторон.
Вместо того, чтобы обойти поилку стороной, как поступила бы любая неспособная прыгать свинья, Хрюк вдруг взял и запрыгнул на эту поилку. Погруженный в свои мысли, он стоял и словно забыл, что собирался продолжать свой путь. Когда он очнулся от своих мыслей, то в очередной раз убедился в пагубности своей привычки думать, потому что, оглянувшись вокруг, он заметил, что спрыгнуть вниз не было никакой возможности. Вокруг поилки столпилась разнокалиберная живность, а сзади на нее напирали все новые желающие поглазеть на свинью, забравшуюся на опрокинутый бачок. Сытая толпа, похоже, не имела желания ни к словам, ни к эмоциям. Работали только желудки над перевариванием завтрака, а все глаза тупо уставились поверх голов, на возвышающуюся над ними тощую свинью.
Отступать Хрюку было некуда. Он вспомнил, как эта толпа швырнула его в кормушку и ему этого больше не хотелось. Сквозь толпу к самой поилке пробирался старый Брыль, распихивая по сторонам мелкую живность и проскальзывая вдоль боков массивных хрюшек, скалами возвышавшимися то тут, то там на живом пространстве толпы. Вид мудрого индюка, явно спешившего ему на помощь, восклицательным знаком ударил в голову Хрюка, по всем его мыслям и поднял в них волну, от которой Хрюк неожиданно для самого себя вдруг сел на свой хвостик – крючок, оперся на задние лапы, а передние лапы задрал кверху, будто собирался дирижировать. Он и действительно дирижировал этой толпой, которая при виде новых фокусов ночного героя в одном порыве подалась ближе к перевернутой поилке.
Удар восклицательным знаком, роль которого сыграл старый Брыль, не убил в голове Хрюка старых мыслей. Он прибавил новую мысль и эта новая мысль вознесла его жизнь на совершенно иную, не поросячью
