ступень, которая была гораздо выше той поилки, на которой он стоял. Хрюк вдруг понял, что он стоит выше всей этой толпы, выше их всех, невзирая на их размеры, на их способности, на возможности их желудков, лап, клювов. Их удел, стоящих внизу – повышать упитанность для процветания скотного двора, а его удел – смотреть на все это сверху. Неважно, что никто его сюда не ставил, выше их всех; он сам себя поставил при их молчаливом безразличии и все эти жующие пасти, клювы, хрюкающие пятачки должны понять, что без него им не обойтись!
Брыль, пробивавший себе дорогу сквозь толпу, представить себе не мог своей истинной роли во внутреннем мире этого хрюкающего заморыша, дни которого, как он считал, были сочтены. Но события развивались совсем по другому сценарию. Хрюк, стоя с задранными кверху лапами, вдруг произнес:
- Дорогие… дворяне! - Говорил он тихим голосом, но слова эти громом поразили толпу, и наступила тишина, более подходящая для операционной, нежели для скотного двора. Сам Хрюк вряд ли понимал, что он, действительно, в этой тишине начал операцию над мозгами всей этой толпы, чтобы посеять в пустующую почву этих мозгов семена своих слов и получить всходы урожая своей дальнейшей жизни, которую надо было спасать по причине ее никчемности.
Толпа была подкуплена уже его первыми словами.
Никто никогда их так не называл в пределах забора скотного двора. До сих пор они были скотом, живностью, поголовьем, состоявшим из кур, уток, гусей, индюков, свиней, коз и овец. А тут вдруг - дворяне?! Неслыханное доселе слово даже частично помешало процессу пищеварения в желудках и дало сбой в заложенной укладом двора программе по наращиванию привеса, потому что на какой- то миг кровь в их организмах отхлынула от желудков и ударила в голову хозяев желудков подобно тому восклицательному знаку, что шибанул в голову Хрюка. Толпа замерла, в головах переваривая эти слова и это было непривычно, это пьянило головы, непривыкшие к перевариванию чего – либо. Они все обратились в слух.
- Дорогие…. дворяне! - повторил Хрюк. Надо было о чем–то говорить, оказавшись на этой поилке, в центре всеобщего внимания, неважно о чем, и он заговорил о том, что понятно всем, независимо от размеров головы, формы клюва и количества лап. Говорил он тихо, короткими фразами, словно вбивал маленькие гвоздики в торчавшие вокруг головы. Хозяева этих голов слушали как завороженные, затаив дыхание, выбитые из колеи необычностью происходящего. Стоя вертикально, Хрюк левой лапой пытался сохранить свое положение, а правой лапой размахивал вверху в такт своей речи: - Мы все должны быть благодарны судьбе за то, что живем на этом скотном дворе. Двор этот дает нам все для жизни – и кров, и пищу, и питье, и спокойную жизнь. От нас требуется одно – усиленно питаться на благо двора, для его процветания. Все условия у нас для этого есть, и мы должны есть с утра до вечера. А самое главное то, что мы свободны. Да! И каждый может нести столько свободы, сколько может унести. А забор защищает нас от опасностей. Ведь если бы не забор, то ничто не смогло бы меня спасти от клыков беспощадной Жучки прошлой ночью. Забор – это гарантия свободы и мы должны быть благодарны за это!
Толпа безмолвствовала. Из глаз Брыля катились слезы восхищения. Таких слов он не слышал даже за годы службы в живом уголке. Перевернутая поилка сделала свое дело и стала той трибуной, что превратила Хрюка из поросячьего задохлика в первую персону двора, стоящую выше всех. Его папенька Фикс ничего не понимал. Он, верой и правдой дослужившийся до размеров главного борова, денно и нощно повышающий свой привес и поголовье стада, он, незамеченный никем, стоял в задних рядах и слушал речи взгромоздившегося над всеми худосочного первогодка?! Столько слов от одной свиньи он не слышал за всю свою жизнь, как и вся эта толпа, до сих пор подчинявшаяся только его размерам и массе. Теперь все его достоинства оказались бессильными перед болтовней с перевернутой поилки. Огромный боров знал, что ему никогда бы не взобраться на эту поилку, да ему это и не надо было, как и всей собравшейся толпе, привыкшей к своим приземленным заботам. Но Фикс не привык думать, это не входило в его обязанности. Он просто ничего не понимал, не пытаясь даже что-то понять. Он вдруг оказался рядовым участником событий, как все эти гуси, утки, курицы и даже свиньи, оказавшиеся под властью неслыханных речей.
Хрюк не собирался злоупотреблять терпением толпы, и прекратил речь так же неожиданно как и начал. В знак этого он перестал махать передними лапами и снова стал худосочной свиньей на четырех лапах. Окружающая толпа словно не замечала этого. Все собравшиеся, как сговорившись, признали Хряка стоящим выше себя на этой поилке и по положению, и по своей важности. Помимо чувства сытости все вдруг ощутили чувство гордости за то, что у них на скотном дворе есть такая важная персона, которая находит время для того, чтобы думать за всех и учить всех жизни. Сотни глаз смотрели на, торчавшего над их головами, Хрюка. Все молча жалели о том времени, когда они тупо пережевывали свой корм, не понимая всех прелестей своей жизни, смысл которой для них открыл этот мудрый Хрюк.
Первым в наступившей тишине опомнился старый Брыль:
- Да здравствует наш Хрюк! - громко завопил он. - Бры!...Бры!...Бры!.
Толпа вразнобой, но громко, заорала: "Слава! Слава нашему Хрюку!". После чего все стали дружно расходиться и Хрюку удалось спрыгнуть с поилки, давшей ему вторую жизнь. Старик Брыль не отходил от него ни на шаг и ему было не важно, что он, как и все, не понял, о чем говорил Хрюк в своей речи – хвалил он порядки на скотном дворе или ругал? Ему было важно не то, что сказано, а как сказано. Сказано все было тихо, спокойно, убедительно, а остальное не запомнилось. Словно помолодевший, Брыль нахваливал Хрюка:
- Я очень рад за тебя, что ты нашел себя и доказал, что не такой, как все. Я, было, очень испугался за твою жизнь, когда тебе не удалось попасть в школу и стать ученым. А теперь, дружище, тебе не нужна никакая наука! Ты и так теперь выше всех оказался на этом скотном дворе. Сам видишь, что никто не против этого. Заберись я на этот бачок - и меня бы так же приветствовали, но меня по молодости отдали в науку, где я просидел в клетке, пока не потерял интереса к жизни. И теперь мне тоже все равно кто заберется на эту поилку. А раз здесь всем все равно, то почему бы свинье не оказаться выше всех? Так уж устроен скотный двор - его задача набивать желудки и приветствовать того, кто забрался наверх.
Тут его речи были прерваны подбежавшим Хряком, который своими размерами ненамного отставал от главного борова Фикса. Хряк бесцеремонно отпихнул в сторону старого Брыля и вплотную приблизился к Хрюку:
- Ну, ты, братец, того... даешь! Ты теперь не свинья, а важная птица, хоть и тощий очень. Если кто будет тебя обижать – найдешь меня! Я всем говорю, что ты мой брат, - гордо закончил он и удалился по своим делам.
Брыль, как ни в чем ни бывало, снова подступил к Хрюку:
- Видишь, что творится? Теперь у тебя будет совсем другая жизнь, и я хочу тебе предложить такое жилье, где тебе не будут мешать чужая возня и чужие запахи думать о всех нас.
Брыль привел Хрюка к тому сараю, в котором его запер ночью дед Грабля. Хрюк молча соглашался с его словами, а старый индюк продолжал:
- Я должен сказать тебе еще одну важную вещь, - он незаметно перешел на шепот, хотя вокруг никого не было. В шепоте его звучали нотки восхищения и секретности:
- Я не помню где и когда я это слышал, давно это было, но я точно помню, что таких важных персон как ты называли… - Брыль запнулся: называли их … пулитиками… или… паллитиками... Да, - уверенно кивнул он головой: именно так их и называли – паллитиками, я припоминаю. Только здесь, - он махнул крылом вокруг себя. - Об этом и слыхом не слыхивали. С тех пор, как я вернулся со своей службы из школы, здесь жили богато, спокойно и беззаботно и ни о каких паллитиках никто не слышал.
- И как так можно было жить?! - Мысли старого индюка утонули в его недоумениях и в таком погруженном состоянии он покинул Хрюка.
После его ухода Хрюк лежал на дощатом полу в приятной прохладе персонального сарая и невольно рассуждал над услышанным:
- Странно, что это за паллитик такой? - Из страшных рассказов он помнил, что птичью братию после ощипывания обязательно палят на огне. Причем тут он? Неужели ему тоже придется палить птичий народец? Незаметно он уснул и проснулся только к ужину. На вечерней прогулке ему пришлось вспомнить про свое новое положение в жизни скотного двора. Стоило ему показаться в центре двора у поилок, как неувядающий вездесущий Брыль тут же собрал вокруг него толпу дворян, которая подхватила его и отнесла к опрокинутой поилке. Хрюк с готовностью и не поросячьей ловкостью впрыгнул на нее, вызвав этой ловкостью восхищение толпы. На призывы Брыля к толпе присоединялась все новая живность, и вскоре вокруг поилки с Хрюком было море голов всех сортов.
- Дорогие… дворяне! – начал он, и толпа радостно загудела на все лады, и даже свиньи почувствовали себя окрыленными, обласканные этими словами. Хрюк уселся в свою позу, опустившись на три точки: свой хвостик и задние лапы. Передними лапами он дирижировал толпой в такт речи:
- Вот смотрю я на вас, дворяне, и мне обидно. Обидно за вас. Вы все такие разные, но вас так много, и вы как одно целое, как одна большая сила.
Толпа радостно взвыла от пьянящих речей. Хрюк дождался тишины:
- А обидно мне за вас потому, что вы заслуживаете лучшей жизни.
Толпу словно задели за живое, и она взвыла еще громче, подогретая этими словами. Взмах лапы Хрюка обратил толпу в слух:
- Вы должны знать свое настоящее место в жизни и свое призвание, как я теперь знаю свое! И я покажу вам ваше место! Последние слова утонули в оглушительном реве одобрения, по опрокинутой поилке забарабанили лапы, клювы, крылья. Возле поилки неистовствовал старый Брыль. Он подпрыгивал, чтобы толпа могла его увидеть, и когда шум затих, он загорланил, задыхаясь:
- Да… да… здравствует… наш… Глава!… Глава… нашего… двора ! – орал он изо всех сил и привел толпу в полный восторг.
Дождавшись тишины, Хрюк продолжил:
- А раз так, раз я ваш Глава, то я скажу вам, как надо жить достойно. Всех этих скотников и прочих ненавистных приходимцев на наш двор, всех - вон, прочь, за забор! Все ворота запереть, завалить! Полная изоляция. Никого не впускать. У нас все есть для жизни!
Хрюк не успел сменить свою позу, как его стащили с поилки и понесли по двору. Каждый из дворян стремился хоть какой-то частью своего тела прикоснуться к розовой коже мудрого Главы, открывшего для них новую жизнь. Хрюка донесли до его сарая, а всем остальным распорядился Брыль. Прежде всего, собачья будка вместе с запиханной в нее Жучкой была выброшена за ворота. Из всех помещений вылавливали дежурных скотников и гнали прочь, за ворота. Ворота все были закрыты и завалены всем, чем только можно, по высоте ворот. Пробить теперь их можно было разве что орудийным снарядом.
Двери всех птичников, свинарников, вольеров закрывать было некому, и дворяне до поздней ночи гуляли по двору веселыми толпами, празднуя наступление новой жизни и громко радуясь тому, что у них появился
