Азазелл
Трагедия без имени и цели
Действующие лица:
Самсонов Игорь Сергеевич — 36 лет, аптекарь
Лиримов Юрий Маркович — 20 лет, студент
Митюхин Анатолий Андреевич — 45 лет. Военный. В отставке.
Кирчук Виктор Игнатьевич — 40 лет. Художник
Поэт
Якунина Анастасия
Действие первое
Явление первое
Больничная палата. Вдоль стен — шесть коек. Две пустуют. Прямо возле двери — койка Митюхина. Он спит. Напротив него, у противоположной стены — койка Самсонова. Он лежит, разгадывая кроссворд. В дальнем углу с линию стоят три койки. Первая — койка Поэта. Он сидит,обхватив колени, и смотрит в стену. Следующая койка — пустая. За ней — койка Кирчука. Он рисует что-то в тетрадке. Входит Лиримов.
Лиримов: Всем добрый день!
Самсонов: Здравствуйте, молодой человек!
Митюхин (спросонья): Кого там еще принесло?
Кирчук: О, нового прислали!
Лиримов проходит в палату, подходит к койке между Поэтом и Кирчуком.
Кирчук (взволнованно): Нет нет нет! Займите другую! Эту занимать нельзя!
Лиримов (занимая койку позади Самсонова): А почему?
Самсонов: О, это грустная история, молодой человек!
Митюхин: Началось...
Лиримов: Расскажете? Я люблю истории!
Кирчук: О некоторых вещах лучше не знать...
Самсонов: Перестаньте, Виктор Игнатьевич. Ничего зазорного не вижу в том, чтобы рассказать нашему новому другу...
Митюхин (тихо): Ха, другу!
Самсонов: А разве нет, Анатолий Андреевич?
Митюхин: Для вас — товарищ Митюхин! Прошу не забывать!
Самсонов: Хорошо, хорошо, как вам будет угодно. Так вот, товарищ Митюхин, почему вы против того, чтобы считать нашего гостя — господина...
Лиримов: Лиримов Юрий Маркович
Самсонов: ...Лиримова Юрия Марковича нашим другом?
Митюхин: А почем тебе, таблеточнику, знать, что он тебе друг? Он вообще плевать на нас всех хотел!
Лиримов: Я не...
Митюхин (встает с койки): Молчи, зелень! К черту вас — я лучше курить пойду!
Митюхин выходит из палаты.
Самсонов: Простите нашего старика, Юрий Маркович. Он у нас военный — бывший, правда, но вот выправка осталась.
Кирчук: И отсутствие манер тоже.
Самсонов: Не ругайте, не ругайте. Он тоже человек — притом не хуже вашего.
Кирчук: Я предпочту с этим не согласиться. А теперь — прошу меня простить, я занят творчеством.
Лиримов: Творчеством? Это каким же?
Кирчук: Художник я. Но давай поговорим об этом потом, хорошо?
Лиримов: Хорошо. Мне интересно будет узнать. И я рад, что мы уже на «ты».
Кирчук делает взмах рукой, Лиримов кивает.
Лиримов (Самсонову): Так что же там за история такая? Простите, не знаю, как вас зовут.
Самсонов: Самсонов Игорь Сергеевич, аптекарь, к твоим услугам. Зови меня Игорем. Я не против. Сдается мне, мы с тобой подружимся!
Лиримов: Был бы рад!
Самсонов: Взаимно. Ну так что, пора уже рассказать тебе эту историю. Это, знаешь ли, наша местная легенда.
Понимаешь, жил тут один. Никто сейчас уже и не помнит, из-за чего его положили, но факт остается фактом — одно время тут был пациентом один странный человек. Неразговорчивый, он почти все время сидел и молчал — вот, как Поэт (указывает на Поэта).
И вот однажды он отказался от лечения. Просто взял, и отказался. Таблеток не пьет, на процедуры не ходит, вообще из палаты не высовывается. Соседи по палате за него беспокоились, естественно...
У дверей палаты останавливается Митюхин. Прислушивается к разговору, но его самого никто не видит.
Самсонов: ...Даже на улицу его вытаскивали, на прогулку. И вроде начало казаться, что все вот вот будет хорошо — надежда какая-то появилась. Да вот только не угадали — зачах пациент. Сначала есть отказался. Сколь не корми — ничего не ел. А потом вообще с катушек слетел — буянил поначалу, а затем вдруг стих. Лег на вот эту самую койку, да так и пролежал, покуда не умер.
Лиримов: Вот как. Что ж, любопытно. Определенно, ему психолог был нужен.
Кирчук: Пытались тут некоторые в его душе копаться, да не вышло ничего.
Поэт: Душа — это вам не куча, чтобы в ней копаться.
Кирчук: Смотрите-ка! Лунатик проснулся!
Лиримов: Добрый день!
Поэт (смотрит в стену): Приветствую.
Лиримов: Меня Юрием звать, а вас?
Поэт: Не люблю имен. Вот разве то, что ты Юрий, меняет в тебе хоть что-то?
Лиримов: Существует мнение, что имя, данное человеку, влияет на его характер и судьбу.
Поэт: То есть, будь ты, например, Максимом, ты бы не попал в больницу и не сидел бы сейчас в нашей палате?
Лиримов: Не могу утверждать. Но люди считают...
Кирчук: Люди считают только коров и деньги. Если умеют, конечно.
Поэт: Все эти разговоры насчет влияющих на характер человека имен — всего лишь глупая попытка прикрыть собственное несовершенство. Еще одно Нечто, на которое можно с радостью свалить свой проступок. Мол, «я не виноват — имя у меня такое». И ведь все так. Каждый.
Лиримов: Не любите вы людей...
Поэт: Отчего же? Люблю. (Вздыхает). Только не всех. Мелких не люблю. Бесполезных.
Лиримов: Это кого, например?
Самсонов: Юра, знаешь, я тут еще одну историю вспомнил...
Поэт: Себя.
Самсонов: Ребята...
Лиримов: Нельзя так.
Самсонов: Ребята...послушайте...давайте не будем...
Поэт: Это уж я сам решу.
Все молчат
Митюхин: Мы его Поэтом зовем. По роду, так сказать, деятельности.
Кирчук: Ну, или Лунатиком. По понятным причинам.
Лиримов: Это по каким?
Самсонов: Может, сменим тему?
Поэт поднимает вверх кулак с оттопыренным большим пальцем.
Явление второе
Лиримов сидит на койке. Митюхин лежит на своей койке, положив руки под голову. Кирчук продолжает рисовать что-то в тетради. Поэт сидит в той же позе, что и раньше. Самсонов лежит на спине. Он взволнован.
Лиримов: Можно вопрос?
Поэт: Смотря кому.
Кирчук: Смотря какой.
Лиримов: Всем. Кто по какой причине сюда попал?
Самсонов: А ты любопытный.
Митюхин: Студентишка. Не умеешь ты себя вести. Уж больно назойливый. Достанется тебе когда-нибудь за такое. Вот мой сын — другое дело! Без надобности ничего не спросит. Тем более личное что-то. Научил я его. Что ни говори — хорошо воспитал. Основательно.
Кирчук: Слышали мы все это. Сотни раз уже. Надоел.
Митюхин (Кирчуку): Ты...
Самсонов (перебивает): Ну так что, расскажем нашему другу, почему здесь оказались?
Кирчук: А давай! Все равно скука смертная — просто так-то сидеть! Скрывать то всем нечего!
Митюхин: Может, сам и начнешь, раз такой умный?
Кирчук: А чего я-то? Вон, пусть студент и начинает, он же это придумал!
Лиримов: Давайте. Я не против. Я первый расскажу, чтобы вам уютнее было.
Митюхин: Ха! Уютнее! Мы тут не ради уюта собрались, а, так сказать, по суровой необходимости.
Поэт: Не такая уж это и необходимость...
Самсонов: Все-все, успокойтесь. Давайте послушаем.
Лиримов: В моей истории, в принципе, нет ничего...этакого. Просто обморок.
Самсонов: Как так - «просто»? Обморок, друг мой, это совсем не просто.
Лиримов: Перетрудился я. Сами понимаете — зачеты, экзамены, конспекты. Совсем времени не остается!
Кирчук: У тебя и девушки-то нету небось?
Лиримов: Нет, нет, нет! Что вы, что вы! Нет и еще раз нет! Какие могут быть девушки? С утра в университете — смотришь, слушаешь, пишешь. Не дай бог, пропустишь что-нибудь! Как лекции закончишь — в студсовет. Тоже важное дело! Сидишь, решаешь вопросы. И ведь нужно обязательно верно все решить — чтобы и люди довольны были, и вреда никому и ничему не было. А это дело сложное, основательное. И никаких посторонних дел — все быстро, сжато. Проблема-предложение-решение. На все про все — три часа максимум. А там и вечер. Как закончил заседание — сразу домой. А там — уроки, конспекты, подготовка. Еще и самому лекции нужно подготовить — для младших курсов. Дальше — отдых. Полчаса игры на гитаре. А затем — снова подготовка. Зачеты почти каждый день, да и не по одному. Поэтому и сидишь, готовишься, пока окончательно не обессилишь. И не дай бог пропустить что-то, забыть!
Митюхин: Вот это здраво, уважаю! Возможно и выйдет из тебя толк! Есть в тебе что-то. На сына моего походишь. Тот у меня тоже молодец — ученый парнишка, башковитый. Любого за пояс заткнет. Молодец! Человек, он умный должен быть, иначе никакой выгоды с него. А выгода быть должна! Делом, и только делом! Иначе не человек — мешок со словами! А кой прок от мешка со словами?...
Поэт (тихо): Гиблые, гиблые...
Митюхин:...От слов прока нет. Слова не гвозди — с ними дома не построишь! Вот только — бумагу марать.
Кирчук: Ты, небось, и художество отнесешь туда же?
Митюхин: Не знаю, не знаю. Художество тоже — не высокого труда дело. Но с ним хоть дом украсить можно! Если, конечно, картинка хорошая. А нехорошая — хлам, и дела своего не стоит!
Поэт: В чем смысл?
Митюхин: Чего?
Поэт: Учебы.
Лиримов: Так говорите, будто сами не учились! Университет, как вам должно быть известно, обучает всем необходимым навыкам для того, чтобы человек, покинувший стены учебного заведения, нашел место в жизни.
Поэт: Прямо вот так вот сразу? Вышел — и нашел?
Лиримов: Если хорошо учиться, активно — то да.
Поэт: Как у тебя все просто! Аж диву даюсь! Завидую я вам, молодежи.
Лиримов: Вы и сами-то молодой еще.
Поэт:Молодой человек, я гораздо старше, чем кажусь. Если, конечно, миновать физиологию. Впрочем, все это слишком уж сложно.
Кирчук: Ну да, куда уж нам понять!
Лиримов: Неужто вы против учебы?
Поэт: Я против учебы как единственного смысла. Против учебы как цели.
Лиримов: А как же «Век живи — век учись»?
Поэт: Как мило. Ты всерьез думаешь, что имеются в виду именно лекции, семинары, доклады и прочая макулатура?
Кирчук: Смотрите-ка! Писака заговорил о макулатуре!
Самсонов: Виктор Игнатьевич, имейте уважение! Дайте человеку высказаться! (Поэту) Продолжайте, друг мой.
Поэт: Не хочу обидеть тебя, Юра, но скажу вот что: человек ты конечно хороший, но зацикленный. Учись, конечно, но больно уж ты...плоский.
Митюхин: Неправ ты, Поэт, ох как неправ. Может, потому-то ничего и не добился.
Поэт: Вы, я так понимаю, добились несказанно большего?
Митюхин: Полагаю, что да. Дом я построил, сына вырастил, а деревья пусть другие садят. От них тоже проку немного. Я уж лучше сыну себя посвящу.
Поэт: И как, счастливы?
Митюхин: Вполне. Прожил немало и жизнью доволен. Упрекнуть себя не в чем.
Поэт: Как все просто и замечательно. Даже и упрекать не в чем. Замечательно.
Кирчук: Представь себе. Бывают на свете и хорошие люди.
Поэт: Боюсь, это не нам с вами решать.
Митюхин: И все же студент прав.
Лиримов: Но точку зрения Поэта тоже со счетов сбрасывать не стоит. Он тоже прав. Отчасти. Я свою точку зрения высказал, он свою. Кто ж его знает, как жизнь повернется, все может быть. Но пока, сейчас, я себя все-таки учебе отдам. А потом — посмотрим.
Поэт: Беру свои слова обратно.
Лиримов: Которые?
Поэт: Не такой уж ты и плоский.
Явление третье
Митюхин стоит у стены возле своей койки. Лиримов сидит на своей койке, Самсонов тоже. Кирчук отложил блокнот и теперь лежит, наблюдая за окружающими. Поэт продолжает сидеть, обхватив колени руками, и смотрит в стену над Кирчуком.
Кирчук: Черт! Надоел, ей-богу!
Кирчук встает с койки, подходит к Поэту и рывком разворачивает его.
Митюхин: Эй-эй-эй! Не буянить!
Самсонов: Успокойтесь, успокойтесь!
Митюхин подходит к Кирчуку, хватает за руку. Кирчук высвобождается и садится обратно на свою койку. Поэт ложится на спину, закрывает глаза и смеется.
Кирчук: Так и пялится на меня! Псих!
Митюхин: Прекрати!
Самсонов: Все, успокоились!
Лиримов: Что с вами такое?!
Самсонов: Наш Поэт с Виктором Игнатьевичем в
