было свалено в огромную кучу, напоминая один большой пыльный холм, разгребая который Генри задыхался от пыли. У Генри хватило сил осмотреть следующие две ниши, которые тоже оказались заваленными золотыми изделиями. Генри любил посещать Лувр, но ничего подобного он там не видел. Он понимал, что у всех этих изделий цена может быть гораздо выше, чем у всех тяжелых золотых болванок. История делает вещи гораздо дороже их стоимости.
Не в силах больше дышать пылью, Генри выхватил из последней кучи большой золотой таз и кубок . Когда он вынес их наружу, они сверкали так, словно их только вчера здесь оставили. Генри набрал из ручья полный таз воды, и теперь она всегда была у него под рукой. Он пил воду из золотого кубка, набирая ее из золотого таза. Это была настоящая жизнь банкира, к которой с детства приучал его отец.
Генри обследовал все ниши по правой стороне пещеры, но он не думал сдаваться в своих поисках и не отказывался от надежды найти хоть что-нибудь съедобное, пригодное в пищу. Но в нишах по левой стороне его ожидало совсем другое. Когда он начал их изучать, то вынужден был отпрянуть прочь, наткнувшись в пыли на множество черепов. Их было много, полуистлевших, с пустыми глазницами, с пугающим оскалом. Казалось, что они улыбаются Генри, насмехаясь над ним: Нам уже ничего не надо, а что здесь делаешь ты? Мы были такими, как ты. Ты будешь таким, как мы! Генри что-то прорычал бессвязное, избавляясь от жутких мыслей. Весь пол в нишах был завален костями. Генри слышал, как они хрустели под его ногами в пыли, словно букашки, которых он давил в далеком детстве. Видимо, кости истлели и разваливались от малейшего прикосновения.
Ниши с левой стороны были просторней, шире, но везде там валялись только кости и черепа. Под слоем пыли возвышались какие-то предметы, может быть, столы, мебель какая-то, но все это рассыпалось в прах от любого прикосновения, поднимая тучи пыли. Все было очень древним. Поспешив выбраться на свежий воздух, на выходе из ниши Генри обнаружил на полу торчавший в пыли бугорок. От его прикосновения все, что скрывалось в пыли, рассыпалось в прах, но он успел заметить торчащую наружу темную пластину. Он на ходу, не останавливаясь, подхватил ее и выскочил наружу, отдышаться на свежем воздухе. В пещере висела завеса пыли.
Генри чувствовал, что слабеет. Голод давал о себе знать. Молодой организм страдает от голода гораздо сильней, чем пожилой, отвыкший от энергичного образа жизни. Генри испытывал это на себе в полной мере. Напившись воды из золотого таза, Генри занялся пластиной. Похоже, что она была медной, почерневшая, в зеленых пятнах. Он выбрал подходящий камень и начал очищать ее, сидя на лежанке. Вскоре пластина заблестела, и он увидел на ней выбитые слова. Их было два : GOLDEN HIND . ЗОЛОТАЯ ЛАНЬ - вслух прочитал Генри : Ну и что? При чем тут золотая лань? Опять золотая. Лучше бы она была настоящая, это был бы шанс для меня, для моего обеда - невесело пошутил Генри: Может, мне бы удалось отведать ее мяса. Муки голода заставили его припасть к тазу с водой. Вдруг его осенило: Как? Золотая лань? Так назывался галеон Фрэнсиса Дрейка! Генри откинулся на лежанке : Знаменитый английский корсар, которому английская королева дала патент на пиратство для пополнения казны сокровищами с испанских судов. Гроза морей, самый богатый пират. Вот откуда растут ноги у золота в пещере! Сколько веков прошло?! С шестнадцатого века оно тут лежит. Немыслимо! Золото всегда дождется своего часа, - Генри вспомнил слова отца. Теперь было ясно, что старина Фрэнсис не все золото отдавал королеве. Здесь, в пещере, ему переплавляли награбленное золото в слитки. Видимо, что- то пошло не так.
Сделанное открытие ничуть не взволновало Генри. Он был равнодушен к романтике исторических исследований и невольное прикосновение к столь древней истории, за которое ученые, не раздумывая, отдали бы свои жизни - это прикосновение не вызвало у Генри никаких эмоций. Он давно был приучен мыслить экономическими категориями. Ну, кости, ну, черепки, ну , табличка какая-то? Что с того? В мире, где вырос он, ценилось только золото.
Генри понял одно, что здесь переплавляли золотые изделия. Что-то пошло не так. Это неважно. Теперь все золото принадлежит ему. Вот что важно. Открыв глаза, Генри встал и продолжил поиски в пещере, но ничего нового больше не нашел, кроме большого медного чана или бака литров на сто, с овальным дном, на который бак невозможно было поставить. Наткнулся он и на массивные, тяжелые формы, в которые разливали расплавленное золото. Он проверил и убедился, что бруски точно укладывались в них. Убедился он и в том, что ничего съедобного ему не найти. Что можно найти в пещере после пятисот лет хранения этой пещеры историей? Кости - и те обратились в прах.
Он сел на площадке, второй день испытывая муки голода. Я богат! Кто может сравниться с моим богатством? Голову лихорадило от восторженных мыслей, но организм противился тому, что творилось в голове. Желудок требовал свое, и его голодные спазмы, казалось, парализовали все тело, отвлекая голову от ее золотых мыслей. Генри чувствовал, что желание желудка выжить побеждает желание головы быть богатым и был согласен со своим желудком, выбора у него не было. Он хотел есть. Генри встал и снова пошел в пещеру, не задумываясь, зачем он это делает. По дороге он наткнулся на медный бак и потащил его за собой, благо, что тот был легким. В пещере Генри вошел в нишу с золотыми изделиями. Он начал доставать из кучи все, что попадало под руку и складывать в медный бак. Движения его были медленными, заторможенными, словно делал все это не человек, а робот. Когда предметы, заполнив бак доверху, начали выпадать из него обратно, в пыль, Генри спохватился и потащил бак волоком к выходу, поднимая тучи пыли. Но он упорно пробирался обратно, хотя удавалось это ему с большим трудом. Все же он вытащил полный бак наружу и с облегчением плюхнулся возле него, тяжело дыша.
Через некоторое время Генри встал и начал расставлять золотые изделия вдоль стены с обеих сторон от входа в пещеру. Он ни о чем не думал. Просто, брал, не глядя, предметы из бака, шел к стене и ставил возле нее, чтобы вернуться за следующей вещью. Так он продолжал ходить, пока бак не опустел. Только тогда Генри успокоился и уселся на лежанку, любуясь делом своих рук. Пока он двигался, голод словно отступал перед его занятиями. Сейчас Генри сидел и не мог оторвать глаз от своей выставки, по содержанию своему недосягаемой ни одному музею мира. Здесь было что посмотреть, чтобы навсегда запомнить увиденное. Не требовалось специальных знаний изящных искусств, чтобы понять бесценность изделий. А ведь это были первые попавшиеся под руку предметы! Сколько их там еще и какие?! Восторг Генри придавал ему силы, наполняя желанием жить. Жить и владеть всей этой красотой! Генри лег на лежанку, не отрывая глаз от золота, одухотворенного руками древних мастеров. Он хотел пить, но не в силах был прервать этот сеанс золотой терапии. Он даже не заметил, как уснул.
Утром он опять проснулся поздно. Сон восстанавливал его силы, но голод сжигал их сильнее, поэтому Генри не чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. У него хватило сил сходить до ручья и набрать в таз воды. Пить он мог сколько угодно, заполняя желудок до отказа. В пещеру идти больше не хотелось. Он лежал и как завороженный смотрел на золотые изделия, украшения. Расставленные вдоль стены, они придавали всей площадке торжественный, праздничный вид городской площади. Только ни на одной площади не увидишь столько золота. Генри лежал и чувствовал, что не хочет двигаться. Он хотел просто лежать и бесконечно любоваться своими сокровищами, словно оцепенение охватило его, пока он снова не уснул.
Разбудило его солнце своими жаркими лучами. Чтобы укрыться от них, он перебрался в пещеру и лег внутри, возле входа, где слабый ветерок давал приятную прохладу. К этому времени солнце стало клониться к горизонту, все больше освещая пещеру. Генри хотел есть. - Золото, владыка мира. И что с того? – невесело думал он: Где золото - там жизнь. Твои слова, отец. Чем золото поможет моей жизни, - грустно усмехнулся он. Лежа у входа в пещеру, он продолжал смотреть на золотые изделия. Солнце, опускаясь к горизонту, отражалось от золотой вереницы вдоль стены так, что слепило глаза. Генри приходилось прикрывать рукой глаза от нестерпимого блеска. Случайно взгляд его упал внутрь пещеры. Он увидел, что в лучах солнца, заглядывавшего на закате в пещеру, торчавшие из кучи бруски сверкали яркими бликами. И тут его осенило.
Он вскочил и, не обращая внимания на слабость и нежелание его организма подчиняться каким бы то ни было командам, опрометью, насколько мог, кинулся в пещеру, к золотым брускам. В первой нише он опустился перед кучей на колени и начал выбирать бруски. Ему удалось набрать большую охапку. Бруски были тяжелые. Сколько смог, Генри вынес, шатаясь, и свалил их на площадке. - Я знаю, - лихорадочно бормотал он: Это спасение! Меня увидят. Я буду спасен! Продолжая бормотать, он скрылся в пещере. Генри накладывал бруски в медный чан и волоком, кое-как вытаскивал его наружу, вываливал на площадке бруски и возвращался за новой партией, не обращая внимания на поднявшуюся пыль. Ноги заплетались, пот катился с него градом, а он, попив водички из таза, лихорадочно таскал и таскал бруски на площадку.
Солнце скрылось за кромкой океана, но Генри это не остановило. У него не было больше сил таскать бруски и ему пришлось бросить это занятие. Он начал делать то, что ему было по силам. На площадке из брусков он выложил квадрат два на два метра. Закончив с этим, он начал выкладывать второй слой из брусков, потом третий, четвертый, пока бруски на площадке не закончились. Он был не в состоянии принести от ручья целый таз воды, поэтому кое-как натаскал воды в таз золотым кувшином. Напившись воды, он рухнул на лежанку, бормоча: Завтра, завтра все закончу. … Меня увидят. … Меня найдут. Он забылся тяжелым сном, не имея другой возможности бороться с голодом.
На следующее утро, после нескольких глотков воды, Генри снова принялся за работу. Он таскал и таскал в медном баке золотые бруски. Приходилось часто отдыхать. Совсем выбившись из сил, он начинал выкладывать из брусков новые этажи своей квадратной пирамиды. Потом вновь возвращался в
