же бяше старЪй Вышеславъ, а по немь Изяславъ, 3 — Святопълкъ, иже и убийство се зълое изъобрѣтъ. Сего мати преже бЪ чьрницею, гръкыни сущи, и поялъ ю бЪ Яропълкъ, братъ Володимирь, и ростригъ ю красоты дЪля лица ея. И зача отъ нея сего Святоплъка оканьнааго. Володимиръ же поганъй еще, убивъ Яропълка и поятъ жену его непраздьну сущю. Отъ нея же родися сий оканьный Святопълкъ, и бысть отъ дъвою отьцю и брату сущю. ТЪмьже и не любляаше его Володимиръ, акы не отъ себе ему сущю”
(“Сказание о Борисе и Глебе” // “Библиотека литературы Древней Руси”, т. I, с. 328, С.-Петербург, 1997)
Читателя осторожно подводят к мысли, что Святополк рождён в грехе, что он вообще и не сын Владимира. Но независимо от того, кто его отец – Ярополк или Владимир – первенство Святополка не подлежит сомнению. Сын Ярополка имеет даже больше прав на киевский престол, чем сын Владимира. Но отцовство Владимира отрицать абсолютно бессмысленно, потому что старшими его сыновьями названы Вышеслав и Изяслав, а если бы жену Ярополка Владимир взял беременной, то они не успели бы родиться раньше Святополка. После смерти двух старших сыновей наследственные права Святополка стали бесспорными. Пассаж про нелюбовь к нему Владимира – заказная фальшивка.
Борис не претендовал на отцовское наследство, хотя дружинники и предлагали ему: “се дружина у тобе отьня и вои; поиди, сяди КыевЪ на столЪ отни” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 129, Рязань, 2001). Дружинникам выгодно возвести на престол своего ставленника, тогда и они вознесутся над конкурентами. Но княжич им твёрдо ответил: “не буди мнЪ възняти рукы на брата своего старЪйшаго; аще и отець ми умре, то сь ми буди въ отца мЪсто” (там же). Борис не сомневался, что Святополк – его родной брат, и признавал его старшинство, такого союзника Святополку терять не стоило. Зато для группировки, выдвинувшей Ярослава, все замыслы могли закончиться крахом, если Борис на помощь старшему брату приведёт ростовские полки. И объективно, для этой группировки было выгодно убийство Бориса.
Только один исторический источник связывает Ярослава с убийством Бориса – “Сага об Эймунде” (Е.А. Рыдзевская “Древняя Русь и Скандинавия в IX-XIV вв.” // “Древнейшие государства на территории СССР (материалы и исследования)”, с. 89-104, М., 1978). Но источник крайне ненадёжный, прежде всего потому, что заполнен несусветным враньём, как и все саги. Ярослав действительно держал при себе скандинавских наёмников, но они никогда не имели такого влияния, какое приписывает им сага. Роль наёмников была вспомогательной, они не смели говорить с князем так запросто, как уверяет сага, да и вряд ли их вообще допускали к князю. И конечно, Ярослава не интересовали их советы, у него для этого имелись воеводы, куда лучше разбиравшиеся в сложившейся обстановке. А жалобы типа “Ярицлейв конунг не слыл щедрым” (там же, с. 91), говорят лишь о том, что ценили себя скандинавские наёмники дороже, чем стоили на самом деле. Целью составителей саги было прославление своих героев, а не историческая правда. Поэтому россказни о невероятных подвигах следует пропустить, они полностью выдуманы, но попутные сведения могут оказаться близкими к реальности.
Главным противником конунга Ярицлейва в саге назван его брат Бурислав. Это близко к имени Борис, полный вариант которого должен звучать, как Борислав. Но в действительности главным противником Ярослава был Святополк, которого сага не знает. В саге обыгрывается фольклорный мотив трёх братьев и, следуя этому мотиву, братья сливались друг с другом. Значит, в образе Бурислава объединены Святополк и Борис. Но это означает, что Борис и Святополк совместно действовали против Ярослава.
Перед смертью Владимира в Киеве оказались и Святополк, и Борис (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 127, Рязань, 2001). Почему? Как раз перед этим Владимир собирался в поход против Новгорода и вызвал к себе тех сыновей, которым больше всего доверял: Святополка из Турова и Бориса из Ростова. Старшие сыновья Вышеслав и Изяслав уже умерли (там же, с. 118, 126), Станислав, видимо, тоже, а от Глеба, Святослава и Всеволода проку было немного, судя по их безвольному поведению. Оставался Мстислав в Тмутаракани, но далёкий форпост оголять не следовало. Возможно, в наступлении на Новгород должен был принять участие и Судислав с псковичами: “Станислава въ СмоленцЪ, Судислава во ПсковЪ” (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 57, М., 2000). Тогда Новгород можно было бы зажать в клещи с двух сторон.
Отношение Ярослава к Судиславу даёт основания для такого предположения. В 1036 году “всади Ярославъ Судислава в порубъ, брата своего, ПлесковЪ, оклеветанъ” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 147, Рязань, 2001) и лишь в 1059 году “Изяславъ, Святославъ и Всеволодъ высадиша стрыя своего ис поруба, сидЪ бо лЪтъ 20 и 4, заводивъше кресту, и бысть чернецом” (там же, с. 158). Такая страшная расправа могла быть следствием либо жестокой обиды, либо потенциальной опасности, например, если бы Судислав оказался старше Ярослава. Но в списке сыновей Владимира Судислав поставлен последним, значит, соперником он не считался. И в противоборстве Ярослава со Святополком он участия не принимал. Остаётся запланированный поход Владимира на Новгород. Обид Ярослав не прощал. В общем, сил у Владимира накопилось достаточно для разгрома мятежного Новгорода, и новгородцы ни за что не решились бы на такую авантюру, не зная того, что должно произойти. Похоже, они это знали заранее:
— Владимир получил сведения о набеге печенегов, но разболелся и отправил против них Бориса с войсками: “ПеченЪгомъ идущемъ на Русь, посла противу имъ Бориса” (там же, с. 127);
— В отсутствие Бориса князь Владимир умирает: “… и скончася мЪсяца Иуля въ 15 день” (там же);
— Тело Владимира тайно, завернув в ковёр, вынесли из терема и похоронили в Десятинной церкви: “Умре же на БерестовЪмь, и потаиша ѝ, бЪ бо Святополкъ КыевЪ. Ночью же межю двема клЪтми проимавше помость, обертЪвше в коверъ ѝ, ужи съвЪсиша на землю; възложьше ѝ на сани, везъше поставиша ѝ въ святЪй Богородици, юже бЪ създалъ самъ. Се же увЪдЪвъше людье <…> вложиша ѝ в корсту мороморяну, схраниша тЪло…” (там же, с. 127-128);
— Борис вернулся, не найдя печенегов, и только тогда узнал о смерти отца: “Борису же възъвратишюся съ вои, не обрЪтшю ПеченЪгъ, вЪсть приде к нему: “отець ти умерлъ”. И плакася по отци велми, любимъ бо бЪ отцемь паче всЪхъ, и ста на ЛьтЪ пришедъ” (там же, с. 129).
Всё складывается один к одному: и печенеги, которых никто не видел, и отсутствие сына Бориса вместе с дружиной, и ночная, без свидетелей смерть князя, и тайные ночные же похороны. Тут к гадалке ходить не надо, чтобы определить преступление. Не от болезни умер князь Владимир, его подло убили. Ложное известие о печенежском набеге заговорщики использовали, чтобы удалить из Киева Бориса с дружиной. Когда Владимир остался один, ночью к нему ворвались убийцы и сделали своё дело. Потом тело завернули в ковёр – обычная уловка, когда хотят скрыть следы крови, и отвезли в церковь для погребения. Сперва похоронили, а уже потом объявили о смерти князя. Пояснение “бЪ бо Святополкъ КыевЪ” ничего не доказывает, это отмазка для преступников. Что могло измениться, если бы Святополк узнал о смерти отца ещё ночью. Только то, что он тогда изобличил бы убийц, которых ждала самая жуткая смерть. Ночью убийцы зачищали улики, скрывая своё злодеяние. А наутро, даже если Святополк и подозревал самое худшее, доказательств у него не осталось.
В летописце Переяславля Суздальского возраст князя Владимира определён в 73 года: “И тако скончася 73 лЪт и прЪселися къ ц(а)рю Костянтину 1-му въ свЪтлоты н(е)б(е)сныя” (Летописец Переяславля Суздальского, ПСРЛ, т. XLI, с. 44, М., 1995). Но тогда получается, что родился он аж в 942 году, одновременно со своим отцом Святославом. С другой стороны, смерть князя Владимира в этой летописи датирована 6543 годом (там же), что в переводе на наше летоисчисление даёт 1035 год. Если лишние два десятка лет вычтем из указанного возраста, то дата рождения Владимира сдвигается на 962 год, следовательно, прожил он на свете 53 года – это уже похоже на правду. Умер Владимир явно не от старости.
При разборке руин Десятинной церкви в 1632-36 годах был обнаружен саркофаг князя Владимира. Киевский митрополит Пётр Могила череп князя перенёс в Успенский собор Киево-Печерской лавры, нижнюю челюсть в 1638 году он подарил царю Михаилу Феодоровичу (она хранилась в Успенском соборе Московского Кремля), а кисть руки была положена в киевском Софийском соборе (“Владимир (Василий) Святославич” // “Православная энциклопедия”, т. VIII, с. 701, М., 2004). Почему-то православных христиан нисколько не шокирует бесцеремонное растаскивание останков умершего на сувениры. Странные же у них моральные нормы.
III
Новгородцы ожидали известие о смерти князя Владимира, а получив его, тут же выступили в поход, сажать на киевский престол Ярослава: “И собра вои 4000: Варягъ бяшеть тысяща, а новгородцовъ 3000” (Новгородская I летопись, ПСРЛ, т. III, с. 175, М., 2000). Личное желание новгородского князя в данном случае не имело значения, ставка была слишком высока.
Убийцами Бориса летопись называет “Путьшю и ВышегородьскыЪ болярьцЪ” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 129, Рязань, 2001), позднее все они перечислены по именам: “Путьша, и Талецъ, Еловить, Ляшко” (там же, с. 132). Если Путша выделен среди бояр, то, значит, он был в Вышгороде посадником. Первый, кто вспоминается – Путята, крестивший Новгород мечом. За верную службу он получил от Владимира тёпленькое местечко. Но если Святополк хотел убить Бориса, так неужели он не нашёл бы для себя подручных в Киеве? Если тем самым он пытался скрыть своё участие в убийстве, то каким образом об этом моментально узнал Ярослав? Убийцы забрали с собой тело Бориса и “положиша тЪло его, принесше оттай Вышегороду, у церкве святаго Василья” (там же). Ну и что это за тайна, когда тело Бориса положили в церкви у всех на глазах? Получается, что убийцы намеренно показали людям свою жертву? И тут же: “Оканьнии же си убийцЪ придоша къ Святополку” (там же). А он-то откуда появился в Вышгороде, когда ему надлежало пребывать в Киеве? Или же это был не Святополк? Тогда действия выглядят логично – горожанам показали свидетельство преступных намерений новоявленного наследника. Убили сразу двух зайцев: лишили Святополка ценного союзника и опорочили его перед народом. Подобную комбинацию могли придумать только церковники.
С того времени, как получил известие от смерти отца, и до собственной гибели Борис постоянно находился на берегу реки Альты. Если верить летописцам, всё это время он только и делал, что молился. По мнению церковников так должен поступать каждый сознательный христианин. Несусветная глупость. Река Альта была военным рубежом, где не раз происходили сражения, в том числе и Ярослава со Святополком. Не стоило здесь торчать, чтобы без конца молиться, это удобнее делать в киевских церквях. Борис готовился к обороне от новгородцев, уже подошедших к Вышгороду. За давностью лет нам не выяснить замыслов Святополка и Бориса, но реке
