Поезд на Барселону

- Пойдём?

Взяв гитару за гриф, Мануэль сделал шаг... и замер.

- Что случилось? – спросил я удивлённо.

- Ты уверен? Я жутко волнуюсь...  – он смотрел на открытые двери вагона. 

Я задавал себе тот же вопрос.

- Не уверен. Но это тот самый поезд на Барселону...


I.

Полтора часа. Точнее, час двадцать три... Каждое утро туда, столько же обратно. Из одного маленького городка, в другой. Какой?.. Неважно. В наших краях место не играет роли, до того здесь всё одинаково. За окном поезда одна деревня сменяется другой, такой же... Такие же hombres сидят молча за пластиковыми столиками в тени, потягивая вино... Такие же mujeres в длинных юбках и шлёпанцах на босу ногу собираются в группки... Что-то живо обсуждают, прикрыв глаза от солнца ладонями... Маленькие chicas в пыли гоняют футбольный мяч...  И только другие буквы на вывеске станции говорят, что ты куда-то перемещаешься. Из пункта А в пункт Б...

Кармен, моя коллега и подруга, ненавидит эту фразу. Но не может найти ей замену – до того устойчивы стереотипы сознания. Вилка с одним зубцом всё равно остаётся вилкой, так сказала Кармен. Это у них, преподавателей математики. У нас по-другому, у нас нет стереотипов. То есть, конечно же, есть, человеческое сознание – один общий стереотип... Но я пытаюсь это ломать. Этим я зарабатываю на хлеб. Чем больше я сломаю стереотипов, тем больше красок увидят мои ученики. Тем шире покажутся им океаны Сервантеса, Кортасара, Маркеса... Нет, в литературе не может быть стереотипов. Так учили меня, а теперь так учу я.

Место в наших краях неважно. Время, наверное, тоже. Будь по-другому - Мадрид не был бы Мадридом, а мы были бы жителями столицы.  Я не тратил бы час двадцать три на путь в одну сторону. Мы садились бы в поезд, как тот, который пустят на Барселону, и летали на нём со скоростью звука. Пять минут – я уже там. Ещё пять – вернулся обратно. Время бы сжалось. И сжалась бы жизнь.

Но время для нас не важно, мы не сжимаем жизни, и поэтому, мы не жители столицы. И поезд идёт медленно, даря каждому, что другие пропускают в спешке.

Кармен как-то спросила, что может подарить тебе поезд, который тянется по раскалённому солнцем НИКОГДЕ? Я улыбнулся. Его подарок каждый раз одинаковый и каждый раз разный - человеческие лица... И это важно, потому что я научился читать их, как книги. Научился видеть истории. Может быть и незавершённые, непо́нятые их хозяевами... которые не могут ответить на вопрос, зачем его история написана? Что она значит для него, для других, если значит вообще?.. И как она завершится?.. Но неоконченная история может быть додумана, дописана. В этом – суть! Это интереснее, чем просто её увидеть.

Однажды издатель назвал меня сволочью.

- Почему? – искренне удивился я.

- Потому, что не понимаешь меру ответственности. Ты ломаешь всё под себя. Точнее, под меня. В том смысле, что я знаю, чего хочу. А ты угождаешь мне. За деньги, - пояснил он и, махнув рукой, добавил. – Я такая же сволочь, как и ты... И когда-нибудь нам это докажут.

Я вспоминаю его слова и думаю, наступило то самое когда-нибудь? Если да – это вершина справедливости. Потому, что вряд ли что-то ещё  напишу...



Обычно я уезжаю поездом без тринадцати четыре. К этому времени засыпает школьная суета, я успеваю обсудить планы на завтра, перетереть последние сплетни, послушать в курилке, как Кармен всё-таки разведётся с мужем, как она, наконец-то, решилась на это и почему... К этому времени исчезает весь суетный груз. Налегке я прыгаю в вагон, занимаю свободное место у окна и открываю тетрадь, в которую пишу всё, что достойно попросит об этом.

Обычно происходит так. Но не вчера, когда господин el director, чей цвет лица напоминает палитру из красок алкоголя, табака и возраста,  собрал нас и сообщил препоганую новость – к нам направляется комиссия из городского управления по... Я так и не расслышал управления по чему. Больше расстроило, что пропущу сегодня el classico. Неделю назад я поставил сотню на «Барселону», которая уже три раза проиграла «Реалу». Не уверен, что и остальные  расслышали статус бюрократов. С хмурыми лицами мы расходились по коридорам, чтобы через пять минут собраться за столами в учительской и приступить к сверке планов, корректировке графиков и прочей нудной и затяжной белиберде.  В итоге, на пятнадцать сорок семь я опоздал, как и на следующие восемь поездов.

Когда я сошёл на своей станции, палатки уже закрывались, торговцы убирали товар, подметали мусор, гасили свет... Чуть поодаль, за крышами, переливалось неоновое зарево магазинов, усталая серенада клаксонов резала душный вечер... Но всё это обтекало меня стороной, не впитывалось как обычно, когда я замечаю мелочи, типа перегоревшей фары в потоке машин или сломанной игрушки на тротуаре.  Ничего не было. Перед глазами стояло лицо мальчишки, который зашёл в вагон, робко сжимая гитару за гриф.

- Disculpe, ¿puedo tocar una melodía? Всего лишь одну мелодию...
Робкий взгляд выглядывал из-под чёрных, как смоль, волос, ниспадающих на лицо. Спина ссутулилась, он стоял у дверей в поношенной майке цвета хаки, в джинсах и стареньких кроссовках, которые, скорее всего, достались от брата.
- Disculpe, ¿puedo tocar una melodía? – повторил он...
... никто не обратил внимания. Ни одного поворота головы...
Я сидел в шаге от него:
- ¿Cómo te llamas?
- Хавьер, - тихо назвал он себя.
- Хавьер, сыграй для меня...
- Muchas gracias…
Он поднял гитару и улыбнулся. Мне показалось, мальчишка ждал этого... Ему не интересно играть для всех, ему нужен зритель. Один зритель. Он улыбнулся... Лицо преобразилось. Уже не робкий малыш в дверях, уже маленький macho…  уверенный в себе, в своей гитаре... уверенный, что публика его любит. Глаза блеснули дьявольской искрой, он ударил по струнам...
...и не осталось ничего, только музыка! Языки её пламени ворвались в вагон... В мгновенье ока иссохла плесень разговоров... Музыка!.. Её огненные шары перекатывались по стенам, по окнам, по застывшим лицам людей... Она потрясала пространство... переворачивала его, переворачивала наши души... И вдруг  огонь сменился водопадом. Красивейшим из всех... Он ниспадал с высоты, свежайший, чистейший, с миллиардами брызг, которые в солнечных лучах собирались в волшебную радугу... Опять огонь, опять водопад...
Когда гитара замолкла, воцарилась тишина. Только мерный стук колёс где-то далеко... будто оставил себе ритм, который только что слышал... Хавьер опустил гитару и поклонился. Вагон взорвался! Взорвался овациями, криком, плачем... А маленький виртуоз, маленький Паганини с гитарой, опять смущённый, шёл по проходу, собирая мелочь, которую только что заслужил...

Я шёл домой сквозь душный город и не слышал музыку... Я видел её! Она слепила меня. Слепила и ослепляла и, gracias a Dios!, не отпускала. Я боялся, что она вдруг умолкнет, забудется, потеряется в засыпающих переулках...

Полночи я рыскал по интернету, искал ту мелодию. Тщетно. Всемирный паук пока не затащил её в свою паутину....


II.

- Нет, всё-таки это – женщина!– Кармен ехидно склонилась над моим столом. – У тебя появилась любовница. Кристина убьёт тебя! Ты не умеешь врать, хоть и писатель...
Я рассмеялся. Это был лучший выход, когда закончилось враньё. Я что-то не доделал, мне надо ещё поработать, проверить сочинения, бла-бла-бла... Короче, пока зависаю в школе... Эта галиматья на Кармен не сработала. Но сказать ей, что я жду поезд, в котором будет мальчишка с гитарой?.. Я не мог. Я даже не сказал об этом Кристине. Мне казалось это очень интимным. Не знаю, почему... Потому, что это была моя музыка? Только моя? Мне нужны ответы.

Я сел в тот же поезд, что и вчера, на то же самое место. Опять полно пассажиров, опять плесень... Какая-то ерунда, о которой они болтают... какие-то газеты, которые они читают... кто-то спит, храпя...  кто-то храпит во сне... едят, пьют, сморкаются... Бесят! Но Хавьера нет. Нет того, кто вмиг, словно белым платком, сметёт со стола крошки хлеба, остатки паэльи, сальные панцири креветок...

В Ойе двери вагонов хлопнули, и динамики прохрипели следующую остановку. Поезд неспешно тронулся, когда на пустынной платформе я увидел его. Он шёл в окружении трёх крепких парней, один из которых нёс его гитару. Хавьер был испуган, сжался в маленький комочек и, мне казалось, дрожал. Я вскочил, прильнул к окну. Последнее, что увидел, как кто-то  толкнул его, а другой со всего маху разбил гитару о парапет...



Липкая темнота сжималась вокруг, давила на меня. Я вытягивал руки, пытаясь остановить её, но они тонули в чёрной клейкой паутине. Она была везде - снизу, с боков, сверху, оставив лишь маленький овал голубого неба. Чем сильнее я упирался в темноту, тем тяжелее она становилась. Такой же пот, липкий и холодный, окутывал всё тело, я задыхался. Голубой овал вдруг начал резко светлеть, и солнечный луч ударил в глаза...

Я вскочил, тяжело дыша. Тонкий луч солнца прорезал гардину...  Чёрт, весь мокрый... Наволочка, простыня... Рядом, просунув под подушки руки, безмятежно спала Кристина...

Холодный душ пробудил окончательно, смыл сновидение прочь . Но кадр, застрявший в памяти , смыть невозможно. Маленький испуганный мальчик и разбитая в щепки гитара...

С дурным предчувствием, я быстро накидал себе сэндвич, плеснул в чашку горячий кофе, включил монитор... и... Это было первой новостью в местной газете.

Через два часа я сидел в управлении полиции и отвечал на вопросы. Его труп нашли утром. Какой-то водитель остановился по нужде, за переездом... Всё было буднично, рутинно... Чего ещё ждать от помолвки смерти с полицейскими бюрократами?.. Тот водитель сидел за соседним столом и читал протокол своих показаний. Какого-то оборванца в наручниках провели мимо стола... Майор? Я не разбираюсь в чинах... Кажется, да, майор, который задавал мне вопросы, был уставшим и даже не пытался сотворить бодрый вид... В какой-то момент он вышел за чашкой кофе. Надеюсь, и для меня тоже...

Я сидел, тупо уставившись на круглые часы на стене.  В чём смысл, когда умирают гении? В чём смысл, когда срывается с небосклона звезда? В торжестве пустоты.  Той самой, в которой звезда родилась. В торжестве мрака над светом, вселенского холода над теплом. Но вечного нет, придёт новый гений...

Майор поставил мне чашку кофе.

А если я не увижу нового, если не дождусь, или пройду мимо?..

Я встал и просто вышел...


III.

La escalera... Место, которого нет, которое я придумал.  Его нет в моём городе, нет центра притяжения такой силы. Но именно здесь начнётся история. La escalera - лестница, на ступеньках которой сидит мальчишка. С гитарой в руках...


- Тебя зовут Мануэль.

Я смотрел на него и не понимал, зачем подошёл, зачем вообще говорю с ним?.. Он сидел, прижав к груди гитару. Вокруг стайкой воробьёв сбились его друзья. Человек шесть... Я знал каждого. Они испуганно вылупились и молчали.

- Откуда вы меня знаете, синьор? – наконец спросил Мануэль.

- Твой отец – Эдуард. Он дальнобойщик. Мать – Пау. Работает швеёй в... – я назвал крошечную мастерскую на отшибе города.

Мануэль встал.

- Вы из полиции? Но мы же ничего не нару...

- Нет, не из полиции, - перебил я его. - Я тот, кто придумал тебя...

... и медленно пошёл прочь. На кой чёрт я вообще подошёл к ним?

- Зачем?! – разрезал тишину вечера окрик.

Я обернулся. Мануэль, выпрямившись, злобно смотрел