- Не знаю. Может быть, пришло время звезды?
IV.
- Мы опаздываем! - Кристина, уже в вечернем платье, продевала вторую серёжку.
Я судорожно дописал до точки, сунул в колпачок ручку и схватил галстук:
- Не волнуйся, поймаем такси. Антуан всё равно придёт позже...
Антуаном был мой издатель, мы сегодня ужинали с ним. Первый раз за восемь лет он позвонил и пригласил нас на ужин. Не в самый дешёвый ресторан.
- Хочет расторгнуть контракт, - съязвила Кристина.
Женщина! Не поймёшь, когда говорит её интуиция, а когда она шутит.
- Я бы не стал тратить кучу денег, чтобы кого-то уволить. Это же логично?
- Не знаю, - она улыбнулась. – Может быть, ты – особый кто-то... Кто-то, кого приятно уволить в ресторане.
- Язва! – прошипела на неё моя любовь.
В такси она взяла меня за руку:
- Как пишется?
- Пока не знаю. Это всё здесь, - я покружил пальцами, - вокруг. Всё рядом, а дотронуться не могу. Не чувствую нерв...
Кристина божественна. Свет ночного города скользил по её лицу. Розовый сменялся зелёным, потом голубым, бирюзовым, опять розовым... Будто она улыбалась цветами.
- Когда допишешь, давай куда-нибудь уедем, - она посмотрела мне в глаза.
- Конечно. Куда захочешь, - ради таких мгновений сто́ит жить.
Разумеется, Антуан опоздал. Это обошлось ему в два изысканных бокала вина, но... сам виноват.
Вечер был чудесен! Нет ничего волнительнее, чем говорить о литературе. Когда тебе глубоко за сорок, и ты находишь, чем бы хотел заниматься всю жизнь... Но не занимался до сего дня... И, наконец-то, осознал, что счастливее сотен миллионов, которые так и не нашли...
Два года назад вышла моя первая книга. Спасибо Антуану. Мы встретились на курсах по бриджу. Он дьявольски хорошо считал карты, и я был рад играть с ним в паре. Как-то в перерыве мы разговорились, и он попался на фразе:
- Лучший способ избежать искушения – поддаться ему.
- Браво! – я хлопнул в ладоши. – Хорошо сказано!
- Благодарю, - Антуан скромно улыбнулся.
Я почувствовал ловушку - он ждал продолжения... И решил подыграть:
- Это вы придумали?
- Да, - он даже не моргнул глазом.
- Вы жалкий плагиатор!..
Антуан расхохотался. А потом мы разговорились. А чуть позже, чем потом, я показал свою новеллу... Это было восемь лет назад.
Сегодня Антуан был недосягаем. Он поднимал темы, которые даже не приходили в голову. Жонглировал ими, брал одну и оксюмороном добавлял к ней другую, ставя нас с Кристиной в тупик. Темы звучали, как звучат голоса сиамских близнецов, настолько естественно, просто и близко... Как мы раньше не видели этого?
Он с лёгкостью разбивал мои прошлые сюжеты. Разбивал и развивал заново. И делал это так мягко и тактично, что кроме восторга я ничего не испытывал. В какой-то момент даже закружилась голова.
- En garde! – смеялась Кристина. – Делай выпад!
Я делал, но Антуан разносил меня в щепки, в труху. И каждый раз мы взрывались смехом.
Нам принесли десерт.
- Послушай, - он вдруг стал серьёзным, - мне нужно что-то необычное. Что-то, что только ты сможешь сделать.
Озадаченный, я откинулся на спинку стула и посмотрел на Кристину. Её взгляд я не смогу передать, не просите об этом! Конечно! Конечно же, я рассказал ей о том поезде, о Хавьере, о том, что сотворил мальчишка со мной за три минуты... В глазах Кристины смешались все чувства. И вера в меня, и страх поражения, и ожидание неизвестного... Ещё что-то было. Там, в самой глубине... Что-то, что не мог определить. Какой-то фантом... Сейчас я знаю, что́, но в тот миг... Так глубоко может чувствовать только женщина.
Ночью я проснулся от прикосновения.
- Ты же не убьёшь Мануэля?
Я повернулся к Кристине. Темноту спальни время от времени разрезали лезвия автомобильных фар, даря мне игру теней на её лице. Мягкие волосы чуть спадали ей на глаза. Я не видел взгляд, но чувствовал его. Чувствовал в нём беспокойство...
- Нет, - я покачал головой. – Не убью. Но я не знаю, как закончить историю.
- Она сама закончит себя, - прошептала Кристина.
V.
- Тварь! Бездельник!..
Эдуард был уже пьян в стельку. Он шёл на сына, сжимая огромные кулаки.
- Я переломаю тебе пальцы, чёртов Иглесиас!.. Мы горбатимся с матерью по двадцать часов в сутки... Какого чёрта ты ошиваешься на la escalera?! Кому нужна твоя гитара?... Иди, зарабатывай деньги!..
Мануэль вжался в диван и убрал руки за спину. Отец с размаху ударил его по лицу. Слёзы брызнули из глаз мальчишки, но ни единого звука не издал. Лишь глубже спрятал за себя руки. Эдуард навис над ним, тяжело дыша, глаза налились кровью, как у разъярённого el toro.
- Оставь его!
От пинка Эдуард качнулся. Маленькая Пау, толкнув его в спину, стояла, уперев руки в бока.
- Оставь его! – зло повторила она. – Чего орёшь?.. Наработается ещё.
И, схватив за шиворот, оттащила от дивана. Мануэль скользнул в спальню, схватил гитару, пулей вылетел в коридор...
- Иди работай! – донёсся до него крик отца, и дверь захлопнулась.
Прижимая к груди гитару, он летел вниз через пять ступеней, секунду его пятки мелькали через двор... потом мальчишка исчез в переулках...
* * * * * * * *
Ночь уже давно рухнула на город, взболтав в нём упоительный коктейль из обжигающей духоты, запахов ресторанов и интима неоновых огней. Я люблю ночь в городе. Она возбуждает, она дарит фантазии, перемешивает поблёкшие за день краски и взрывает их с новой силой... Я люблю её сладкое коварство и ласковый шёпот, потому что это наркотик, который наполняет вены мистера Хайда в моём докторе Джекилле.
Ночью идите на звуки музыки. Не бойтесь, она не причинит вам несчастий, в её природе нет зла. Только ночью музыка расцветает, только ночью благоухает, как орхидея... Только ночью истекает нектар, которым она щедро делится с вами.
И если в свете тусклого фонаря вы увидите, как неизвестный мальчишка в тысячный раз переходит с аккорда на аккорд... как растягивает пальцы на грифе гитары... как, склонившись, правой рукой волнует струны... Если вы увидите это, помните, вы видели, как рождается чудо.
* * * * * * * *
- Сколько ты уже написал?
- Пока немного...
- Но ты всё время об этом думаешь?
- Конечно!
Мануэль остановился и пристально посмотрел на меня:
- Что будет с моей жизнью?
- Пока не знаю, - я глупо улыбнулся.
- Ты ничего́ не знаешь! Как ты можешь писать? Когда я играю, я чу́вствую музыку. Я вижу её, знаю, куда она повернёт через секунду, когда она улетит вдаль, когда вернётся... А ты? Ничего не знаешь?
- Кое-что знаю, но пока рано говорить. Я просто смотрю, наслаждаюсь твоей молодостью, игрой, слушаю тебя... Мне бы хотелось, чтобы так было всегда, но не могу.
- Почему? Можешь. Это же так просто.
- Тогда ты будешь не нужен. Тебя никто не увидит.
- Ну и что? Это моя жизнь.
- Хорошо, - согласился я. - Тогда я перестану думать о тебе и брошу роман. Но наступит день, когда ты сам себе станешь не нужен. Я знаю, потому что так уже делал...
- И жалеешь об этом...
Это был не вопрос. Мануэль смотрел прямо в глаза... Немного постояв, он поднял гитару, взял пару аккордов. Потом огляделся по сторонам.
- Идём туда, - он кивнул в сторону скамейки.
Я стоял, а он играл мне. Нет, не играл! Ваял, творил... Не знаю, как ещё можно назвать, что он делал с гитарой! И со мной!.. Его музыка напомнила ту, в поезде, в котором ехал Хавьер...
Мне вдруг стало не по себе. Как будто мальчишка знал, что́ сыграть, знал, как задеть мои струны. И издевательски чуть переложил акценты, сменил тональность, дал больше страсти, воздуха... И вдруг всё разрезала жуткая фальшь! Я вздрогнул. А он поднял на меня глаза:
- Ты хочешь сделать такой же мою жизнь?.. Тогда я буду ну́жен? Меня увидят, только если вздрогну, как ты?
Я отчаянно искал ответ, но его не было... Мануэль отложил гитару.
И вдруг...
- Ты сядешь в поезд на Барселону, - я не знал, откуда пришли слова.
- В поезд на Барселону? – переспросил Мануэль. – Тот самый, который когда-то запустят?..
- Да. Теперь я знаю. «Поезд на Барселону» - так ты назовёшь свою лучшую вещь... Так я назову роман о тебе... Ты сядешь в этот поезд и будешь играть в нём. Так же, как играл тот, с кого я тебя пишу. Для тебя это важно! Потому, что тем же вечером ты будешь играть на Камп Ноу... На самом великом стадионе Испании. И сто тысяч зрителей, затаив дыхание, будут смотреть на тебя.
Из глаз мальчишки текли слёзы...
- Это правда?..
Ночь начинала прощаться. Восток светлел, голубой диск пожирал наши звёзды...
- Пойдём? – предложил я. – Светает...
- Нет! – его взгляд вдруг стал жёстким, губы вытянулись в две ниточки. – Нет, так не будет! Я не верю! – и, чуть подумав, спросил. – Как называлась та новелла?
- Какая?
- Которую ты бросил.
- «Пируэт».
- Расскажи о ней...
- Никогда!
VI.
Кармен курила одну за другой. Её платок был мокрый от слёз и чёрный от туши. Я ушла от него! – было начало монолога в курилке.
Я сочувственно вздыхал, кивал головой, пожимал плечами... А что ещё мог сделать? Слепому ясно, что их брак обречён. Я затушил сигарету и взял её ладонь:
- Знаешь, для чего мы приходим в этот мир?
- Чтобы сдохнуть? – икнув от слёз, она вздохнула.
- Это тоже. Но сначала – опыт. Смотри на это так. Только опыт, который ты получаешь каждую секунду, пока дышишь. Расставание нужно тебе́, пришло время, когда дальше идти не сможешь. Вот и всё.
Я - подлец! Мы дружим уже тридцать лет. Говорю Кармен о высших материях, но меня здесь нет... Тоже, наверное, опыт...
Да, я был где-то далеко... Я уже давно был далеко от всего, что окружало. Кроме, конечно, Кристины.
Кармен шумно вздохнула и похлопала себя по щекам:
- Всё! Надо собраться, - достала из сумочки зеркало, протёрла платком уголки глаз. - Как твой роман? Движется?
- Да, - довольный сменой темы я покачал головой. – Мануэль уже повзрослел, идёт по жизни, превращается в виртуоза, собирает площадки...
- Дай потом почитать, - попросила она отстранённо.
- Не дам, - есть только один способ спасти женщину от суицида – сказать, что у неё мешки под глазами.
- ? - Кармен удивленно посмотрела на меня.
Я поцеловал её в щёчку и, радуясь смене настроения, шепнул:
- Сначала вырули ситуацию с собой.
- Ты самая большая сволочь, которую люблю! – она уже улыбалась.
Я действительно повзрослел маленького Мануэля. Простите мне эту вольность с глаголом. Она ужасна, но хорошо ложится в контекст.
Кое-что пришлось поменять. Я отправил Эдуарда, отца, в больницу, где он умер от цирроза печени и больше не отравлял семье жизнь. Мать, Пау, осталась рядом с сыном. Она ещё работает в маленьком ателье, но я подумываю о каком-нибудь ангеле... он расправит над ней крылья... Мануэль скоро уйдёт из дома совсем. Такие, как он, не могут принадлежать кому-то или чему-то. Они идут вперёд. Одни... Голыми руками разрывая тернии и уходя ввысь, к вершинам высоких гор.
Мануэль одержим музыкой. Вряд ли что-то сможет отвлечь его... Даже первая любовь рассыпалась, не успев начаться. Я тут ни при чём, абсолютно. Всё произошло само собой, ручка не слушалась меня вовсе. Ну что ж? В конце концов, если жизнь – величественная река, пусть будет так. Пока мы плывём по равнине. Над нами светит Солнце, иногда набегали облака... Которые, бывало, (мой Антуан, издатель и сволочь, заставил сделать так, чтобы они) превращались в грозовые.
Всё хорошо. Но я вдруг почувствовал, что Мануэль стал
