исчезать. Непонятным образом контакт между нами слабел. Его энергия, которой я дышал, словно закрылась, спряталась в капсюле. Ладно... я дам время, чтобы восстановить связь, я знаю, что нужен ему. Берега реки сужаются, и там, за стремниной, уже видна тёмная радуга над грохочущим водопадом.
Где ты сейчас, мой герой?
VII.
- Кто вы?
Маленькая женщина в инвалидной коляске, улыбаясь, смотрела на Мануэля.
- Je m’appelle Manuel. Enchanté! – он присел на корточки и взял её ладонь. – А вы – Полин Бюжо, не так ли?
- Oui, - второй рукой Полин накрыла ладонь Мануэля, повернула её и нежно потрогала подушечки пальцев. – Вы играете на гитаре?
- Да. А вы читаете людей по рукам?
Полин не ответила.
- У вас мягкие ладони, – Мануэль улыбнулся. - Вы давно не брали в руки трапецию...
- Очень...
Юноша подвинул коляску ближе к скамейке и сел рядом. Перед ними плавно скользила Гаронна, разрезавшая Бордо на две части. В ней отражалось небо, бегущие по нему облака... Чуть дальше, у кромки, дрожали перевёрнутые осины, растущие на другом берегу.
- Как тут красиво! Вы часто прихо... – Мануэль осёкся. – Простите! Я имел ввиду...
- Ничего, - улыбнулась Полин. – Вы просто говорили о движении. Да, три года... Три года я бываю здесь каждый день. Но вы пришли не это узнать, правда?
Мануэль повернулся к ней. Маленькая хрупкая женщина... В лёгком плаще, аккуратненьком берете на голове, колени прикрыты пледом... В глазах - пустошь, испарившая слёзы.
- Так кто же вы?
- Как и вы, такой же... Я долго искал вас и пришёл за историей. «Пируэт»... Она ведь так называется?..
Полин пристально посмотрела на него:
- Вас тоже создал он?
- Создаёт.
- Ясно, - она задумчиво покачала головой. – Почему э́та история? Потому, что он не рассказал вам её ?
- Нет. Я просил его... - Мануэль встал. Ковырнув носком ботинка камушек, поднял его и с силой кинул в Гаронну. – Один раз я о чём-то попросил, но он не захотел.
- Как он вообще вспомнил обо мне? И почему?
- Сказал, что однажды бросил рассказ и оставил героя... Нет, не оставил. Бросил, он так сказал... бросил героя...
- Ну и что? Посмотрите на этих людей, - Полин оглянулась на набережную. - Девять из десяти – брошенные. Девять из десяти... Мы - всего лишь отражение жизни, которое он рисует... Так всё устроено. Да, в тот день он разбил меня. Я была на трапеции, под куполом и видела его в первом ряду, видела его стеклянный взгляд... У меня не было и шанса. Он дал Тибо - моему партнёру, любовнику, жениху, наконец-то! - промасленную тряпку. И тот, стоя на трапеции, смазал ей руки. Я соскользнула по ним, не смогла ухватить... Это был мой последний пируэт... - Полин говорила тихо, со спокойным лицом, но из безжизненных глаз катились слёзы... - Я помню каждый миг своего падения... Я помню, как он смотрел на меня из кресла... Потом встал и опустил на меня ночь.
Она замолчала, ловя глазами в реке отражения осин. Вечер спускался на город. Вода засыпа́ла, придавленная темнотой, течение становилось спокойнее, исчезали завихрения. Гаррона укрывалась одеялом из звёзд...
- Я провожу вас? – наконец спросил Мануэль.
- Спасибо, - улыбнулась Полин.
Он развернул кресло и неспешно покатил его по набережной. Долгое время молчали. Люди узнавали Полин, здоровались с ней, кидали любопытные взгляды на провожатого. Зажглись фонари, город погрузился в тихую, невинную игру теней со светом.
Полин повернулась.
- Спасибо вам ещё раз! – мягко поблагодарила она. – Дальше я доберусь сама.
Мануэль, как раньше днём, присел возле неё на корточки:
- Полин, можно вас попросить?
- О чём? – что-то сладко-тревожное кольнуло в сердце.
- Выступить перед публикой ещё раз...
VII.
Кармен на переменке сказала, что я ужасно выгляжу. Мило! Я и сам это знаю. Интересно, Антуан промолчит? Я толкнул дверь и вошёл.
- Боже, ты выглядишь ужасно! – он протянул мне руку.
- Я тоже тебя люблю, - буркнул я и нырнул в кресло.
- Что? – не расслышал он.
- Забудь.
Антуан сел напротив и покачал головой. Судя по взгляду, предстояло аутодафе.
- Как идёт «Поезд на Барселону»?
Началось!.. Он ждёт, что «Поезд на Барселону» идёт быстро. Нет, плохо идёт, тяжело. Сюжет рвёт бумагу, я не могу писать его. У меня есть всё, кроме связи с Мануэлем. Персонажи, конфликты, повороты... Но без души, без взрыва. Я пишу и переписываю сцены. Читаю их снова и переписываю опять. Меня тошнит от диалогов, плоских и безжизненных. Я переделываю их, но они умирают на середине. Кристина сходит с ума вместе со мной, уговаривает прерваться, съездить куда-нибудь, отдохнуть... Не могу. Не могу думать ни о чём другом.
Этого я не сказал, иначе Антуан попросит счёт за тот ужин. И задаток за роман...
- Неплохо, Антуан, неплохо... – я взял себя в руки. – Как тебе что уже прочёл?
- Нравится, затягивает. Но возни ещё море... Давай пройдёмся по вехам.
Это было жестоко! Словно ты потерял женщину, а тебе рассказывают, как она живёт. Там, где-то без тебя... Как ей приходится продираться, страдать, испытывать себя на прочность снова и снова...
Антуану нравится линия, как мальчишка идёт по жестокому миру. Не maestros в школах, не репетиторы, его учит улица. Кровавые драки с конкурентами за место на la escalera... разбитые гитары, сломанные и заживающие пальцы... первый алкоголь, секс, трава...
Антуану нравится, как падают конкуренты, как остаётся один, Серхио, самый жестокий. Почти такой же Бог гитары, как Мануэль... Но только почти. Друзья Серхио сжигают мастерскую, где работает Пау, и следующее, чем грозят, - сжечь квартиру...
- Хорошо, - Антуан брал прощальный аккорд, - какой финал видишь? Он же не просто сядет в поезд, не просто выйдет на Камп Ноу... Или я не прав?
- Не просто, - я кивнул головой. – Женщина... Там будет женщина.
- Та-а-к... – его глаза расширились. - Расскажи.
- Никогда! – я постарался повторить интонацию. Ту, которой отказал Мануэлю.
- Через месяц?! – Мануэль схватился за голову.
- Да, об этом уже в газетах. Через месяц ты сядешь в поезд на Барселону. Завтра тебе позвонит человек. Он продюсер на Камп Ноу. Срывается одно выступление, и... - я тянул паузу, сколько мог! - ...они хотят взять тебя.
Сначала мы сидели около escalera. Невероятная глупость встретиться там - ни шанса поговорить! Он был в полуметре от меня, но его тут же съела толпа поклонниц. С трудом отцепившись от них, мы протащились пару кварталов, где я знал подвальчик с текилой и стейками. Пока шли, в голове крутилось одно - не подавай виду... не подавай виду!.. Ты не терял его. Он просто рос.
- У нас получится? – когда Мануэль был серьёзен, превращался в складку между бровей. До того она была яркой.
- Не знаю, история только пишется... Обсудим?
Он осторожно отложил нож и вилку.
- Что будет на Камп Ноу? Что ты хочешь сделать?
Такого взгляда, как сейчас, я раньше не видел. Наступал момент истины. Чьей истины? Он ждал от меня слова.
- Пока не знаю, - почти соврал я.
- Знаешь. Я вижу.
Я откинулся на спинку и смотрел на него. Мой мальчик, которого сотворил... Слепил из пластилина фигурку и дал ей в руки гитару... Тогда всё казалось игрой. Игрой воображения, игрой пера на бумаге... Удивительная вещь – Время! Оно всегда превращает атом во Вселенную. Любой, не брошенный Временем пустяк, начинает расти, как тысячелетний дуб из крошечного жёлудя. В этом – смысл Жизни... И когда смотришь на кору гиганта, изрезанную молниями, слышишь вопрос, справедливо ли Время к нам? Конечно, нет. И в этом тоже глубокий смысл. Как и в том, чтобы узнать главную молнию своей жизни, увидеть, понять, что это – она...
Переживёт ли её Мануэль? Хавьер, его прообраз, не смог. Так кто-то решил, кто-то подумал, что смерть маленького чуда важнее жизни... Я, правда, не знаю, мой главный герой... Но буду знать! Если сам смогу пережить...
- За тебя! – я поднял рюмку с текилой.
Мануэль усмехнулся. Наверное, прочёл мои мысли.
- Ты окончил нотную запись? – как бы мимоходом спросил я.
- Да, но ты пока не услышишь.
- Почему?
Его глаза лукаво улыбнулись:
- Ещё много работы с руками. А во-вторых, никто не услышит, пока я не сяду в поезд...
- Имеешь на это право, - я ценил его выбор. – Но знаешь, что? Я добавлю красок. В поезде будет женщина...
Её звали Лина... Маленькая, изящная, как куколка. С загорелой кожей и белоснежной улыбкой. Я знал все пристрастия Мануэля и придал Лине обаяния, сколько мог. Окончательным штрихом стали скобочки вокруг губ, когда она улыбалась. И, конечно, клетчатая мини-юбка, которая до дрожи подчёркивала её стройные ноги.
Лина стояла на escalera, облокотившись на перила, и чуть раскачивалась в такт музыке. Толпа неистовала, хлопая, плача, танцуя, но Мануэль видел только её. Вдруг он бросил играть, встал и спустился на несколько ступеней...
- Пойдём со мной!
Лестницу накрыл возбуждённый гул. Они вернулись обратно, Лина села рядом.
- ¡Silencio! – крикнул Мануэль. – Я буду играть для неё! ¿Cómo te llamas?..
- Лина.
- Л-и-и-н-а!!! – рёв взорвался над escalera.
И он заиграл... Так для меня играл когда-то маленький Хавьер...
Кристина отложила рукопись на стол.
- Всё будет, как я думаю?
- Откуда мне знать, как ты думаешь? – я пожал плечами.
- Мотылёк летит на свечку...
- Хорошо... Если не нравится, возьми другое сравнение.
- Нет, нет, нет! – она подняла ладони вверх. – Дело не в сравнении. Я знаю тебя, Мануэлю конец...
Я сел рядом и взял её за руку.
- Нет, он не выберется... Эта девушка...
...Кристина молча слушала финал. Когда я закончил, она чуть слышно прошептала:
- Будет по-другому. Я чувствую... И ты ничего не сможешь с этим сделать!
- Пойдём?
Взяв гитару за гриф, Мануэль сделал шаг... и замер.
- Что случилось? – спросил я удивлённо.
- Ты уверен? Я жутко волнуюсь... – он смотрел на открытые двери вагона.
Я задавал себе тот же вопрос.
- Не уверен. Но это тот самый поезд на Барселону...
IX.
Это был Бог. Величественный, могущественный, он притягивал к себе... До него хотелось дотронуться, погладить... Нет, не Бог. Это была Мечта! Перед нами была Мечта. Сейчас мы войдём в неё и оставим всё в прошлом. Двери, мягко закрывшись, отрежут старую жизнь, оставят где-то там, на платформе, чтобы жаркое Солнце растопило её, как кусок прогорклого масла. А мы быстро наберём ход, унося себя в красивую даль, которую создали сами. Так и будет! Свои дали мы создаём сами. Это очень просто, я знаю. Надо всего лишь увидеть их и наполнить любимыми красками. Теми, которые восхищают, без которых не мыслите жить.
Мы с Линой откинулись в нежно голубых креслах и слушали Мануэля. Он начал тихо и неторопливо, как лёгкий июльский бриз, грел пальцы, разминал их, наигрывая что-то старенькое, что-то сладко-грустное. Вагон пока не знал о нём, пока ещё был в суете, в наслаждении скоростью. Вагон пока не слышал музыку.
Мелодия кончилась. Мануэль посмотрел на меня, потом на Лину. Он ждал, что его попросят. Лина улыбнулась:
- Твой выход, amado!
Мануэль встал.
- Disculpe, ¿puedo tocar una melodía? Всего лишь одну мелодию...
Я́ вложил ему эти слова, он не мо́г их не сказать. Это был миг великолепия! Как будто я достиг Джомолунгмы и смотрел с её вершины на мир, который создал. Мануэль говорил словами маленького Хавьера, который и сейчас передо мной. В этом была магия, волшебство... Вагон затих.
- Tocaré para esta mujer... Я буду играть для этой женщины...
Что
