рассмотреть каждый грех, все мелочи приводить на память, так чтобы в сердце все бы перегорело от стыда. Тогда грех наш станет противен и создастся уверенность, что мы более не вернемся к нему.
Вместе с тем надо почувствовать и всю благость Божию: Господь излил за меня Кровь, заботится обо мне, любит меня, готов как мать принять меня, обнимает меня, утешает, а я все грешу и грешу.
И тут же, когда подойдешь к исповеди, то каешься распятому на кресте Господу, как дитя, когда оно со слезами говорит: "мама, прости, больше не буду".
И тут есть ли кто, нет ли, будет все равно, ведь священник только свидетель, а Господь все грехи наши знает, все мысли видит. Ему нужно только наше сознание себя виновным.
Так, в Евангелии Он спросил отца бесноватого отрока, с каких пор это с ним сделалось (Мк. 9, 21). Ему это было не нужно. Он все знал, а сделал для того, чтобы отец сознал свою виновность в болезни сына."
На исповеди о. Алексий Мечев не допускал исповедника говорить подробности для грехов плоти и касаться других лиц и их поступков.
Виновным можно было считать у него только себя. Рассказывая о ссорах, можно было говорить только то, что говорил сам (без смягчения и оправданий) и не касаться того, что отвечали тебе. Он требовал, чтобы других оправдывали, а себя обвиняли, даже если и не было твоей вины. Раз поссорились, значит виноват ты.
Однажды сказанные на исповеди грехи более уже не повторяются на исповеди, они уже прощены.
Но это не значит, что христианин может совершенно выкинуть из своей памяти наиболее серьезные из своих жизненных грехов. Греховная рана на теле души залечена, но рубец от греха остается навсегда, и это должен помнить христианин и глубоко смиряться, оплакивая свои греховные падения.
Как пишет преп. Антоний Великий:
"Господь благ и отпускает грехи всех, обращающихся к Нему, кто бы они ни были, так что не помянет о них более.
Однако же Он хочет, чтобы те (помилованные) сами помнили о прощении своих грехов, доселе соделанных, чтобы забыв о том, не допустить чего-либо в поведении своем такого, из-за чего принуждены будут дать отчет и в тех грехах, которые уже были прощены — как это случилось с тем рабом, которому господин возобновил весь долг, который ранее был отпущен ему (Мф. 18,24-25).
Таким образом, когда Господь отпускает нам грехи наши, мы должны не отпускать их себе сами, но всегда помнить о них через (непрестанное) возобновление раскаяния в них".
Об этом говорит и старец Силуан:
"Хотя грехи прощены, но всю жизнь надо о них помнить и скорбеть, чтобы сохранить сокрушение".
Здесь следует, однако, предупредить, что воспоминание о своих грехах может быть различным и в некоторых случаях (при плотских грехах) может даже вредить христианину.
Об этом так пишет преп. Варсонофий Великий. "Воспоминание же грехов разумею не каждого порознь, чтобы иногда и через их припоминание враг не ввел нам в то же пленение, но достаточно лишь вспомнить, что мы виноваты во грехах".
Следует упомянуть вместе с тем, что старец о. Алексей Зосимовский считал, что хотя и было после исповеди отпущение какого-либо греха, но если он продолжает мучить и смущать совесть, то надо снова в нем исповедываться.
Для искренно кающегося во грехах не имеет значения достоинство священника, принимающего его исповедь. Об этом так пишет о. Александр Ельчанинов:
"Для человека, действительно страдающего язвой своего греха — безразлично через кого он исповедует этот томящий его грех; лишь бы как можно скорее исповедовать его и получить облегчение.
В исповеди самое важное состояние души кающегося, каков бы ни был исповедующий. Важно наше покаяние. У нас же часто личности духовника уделяется первенствующее место".
При исповедании своих грехов или при спрашивании у духовника совета очень важно улавливать его первое слово. Старец Силуан дает такие указания по этому поводу.
"В немногих словах исповедник говорит свой помысл или о своем состоянии самое существенное и затем оставляет духовника свободным.
Духовник, молясь с первого момента беседы, ждет вразумления от Бога, и если чувствует в душе "извещение", то дает такой ответ, на котором и следует остановиться, потому что когда упущено "первое слово" духовника, то вместе с тем ослабляется действенность Таинства, и исповедь может превратиться в простое человеческое обсуждение".
Может быть некоторые кающиеся в серьезных грехах на исповеди священнику думают, что последний будет с неприязнью к ним относиться, узнав их грехи. Но это не так.
Как пишет архиепископ Арсений (Чудовской): "Когда грешник чистосердечно, со слезами кается духовнику, то у последнего невольно в сердце возникает чувство отрады и утешения, а вместе с тем и чувство любви и уважения к кающемуся.
Открывающему же грехи может, пожалуй, показаться, что пастырь и не посмотрит теперь на него, так как он знает его скверны и презрительно отнесется. О, нет! Мил, дорог и как бы родной делается пастырю кающийся искренно грешник".
О. Александр Ельчанинов так пишет об этом же:
"Почему духовнику не противен грешник, как бы ни были отвратительны его грехи? — Потому что в Таинстве покаяния священник созерцает полное разделение грешника и его греха".
ИСПОВЕДЬ
(по работам о. Александра Ельчанинова)
Обычно люди, неопытные в духовной жизни, не видят множественности своих грехов.
"Ничего особенного", "как у всех", "только мелкие грехи — не украл, не убил", — таково обычно начало исповеди у многих.
А самолюбие, неперенесение укоров, черствость, человекоугодие, слабость веры и любви, малодушие, духовная леность — разве это не важные грехи? Разве мы можем утверждать, что достаточно любим Бога, что наша вера действенна и горяча? Что каждого человека мы любим, как брата во Христе? Что мы достигли кротости, безгневия, смирения?
Если же нет, то в чем заключается наше христианство? Чем объяснить нашу самоуверенность на исповеди, как не "окамененным нечувствием", как не "мертвостью", сердечной, душевной смертью, телесную предваряющей?
Почему св. отцы, оставившие нам покаянные молитвы, считали себя первыми из грешников и с искренней убежденностью взывали к Иисусу Сладчайшему: "Никто не согреши на земли от века, якоже согреших аз окаянный и блудный", а мы убеждены, что у нас все благополучно?
Чем ярче свет Христов озаряет сердца, тем яснее создаются все недостатки, язвы и раны. И, наоборот, люди, погруженные в мрак греховный, ничего не видят в своем сердце: а если и видят, то не ужасаются, так как им не с чем сравнить.
Поэтому прямой путь к познанию своих грехов, это -—- приближение к Свету и молитва об этом Свете, который есть суд миру и всему "мирскому" в нас самих (Ин. 3, 19). А пока нет такой близости ко Христу, при которой покаянное чувство является нашим обычным состоянием, надо, готовясь к исповеди, проверять свою совесть — по заповедям, по некоторым молитвам (например, 3-я вечерняя, 4~я перед Св. Причащением), по некоторым местам Евангелия и Посланий (например, Мф. 5, Рим. 12, Еф. 4, Иак. 3).
Разбираясь в своей душе, надо постараться различать основные грехи от производных, симптомы — от более глубоко лежащих причин.
Например, очень важны—рассеянность на молитве, дремота и невнимание в церкви, отсутствие интереса к чтению Священного Писания. Но не происходят ли эти грехи от маловерия и слабой любви к Богу? Нужно отметить в себе своеволие, непослушание, самооправдание, нетерпение укоров, неуступчивость, упрямство; но еще важнее открыть их связь с самолюбием и гордостью.
Если мы замечаем в себе стремление к обществу, словоохотливость, смехословие, усиленную заботу о своей наружности и не только своей, но своих близких, то надо внимательно исследовать, не является ли это формой "многообразного тщеславия".
Если мы слишком принимаем к сердцу житейские неудачи, тяжело переносим разлуку, неутешно скорбим об отошедших, то кроме силы и глубины наших чувств, не свидетельствует ли все это также о неверии в Промысл Божий?
Есть еще одно вспомогательное средство, ведущее к познанию своих грехов - вспоминать, в чем обычно обвиняют нас другие люди, враги наши, а особенно бок о бок с нами живущие, близкие: почти всегда их обвинения, укоры, нападки имеют основания. Можно даже, победив самолюбие, прямо спросить их об этом —со стороны виднее.
Необходимо еще перед исповедью просить прощения у всех, перед кем виновен, идти к исповеди с неотягощенной совестью.
При таком испытании сердца нужно следить, чтобы не впасть в чрезмерную мнительность и мелочную подозрительность ко всякому движению сердца; ставши на этот путь, можно потерять чувство важного и неважного, запутаться в мелочах.
В таких случаях надо временно оставить испытание своей души и с молитвой и доброделанием упростить и прояснить свою душу.
Дело в том, чтобы возможно полно вспомнить и даже записать свои грехи, и в том, чтобы достигнуть такого состояния сосредоточенности, серьезности и молитвы, при которых как при свете становятся ясны наши грехи.
Но знать свои грехи, что еще не значит — каяться в них. Правда, Господь принимает исповедание — искреннее, добросовестное, когда оно и не сопровождается сильным чувством раскаяния.
Все же "сокрушение сердца" —скорбь о своих грехах есть важнейшее из всего, что мы можем принести на исповедь.
Но что делать, если "ни слез, ниже покаяния имеем, ниже умиления?" "Что же делать, если "иссохшее греховным пламенем наше сердце не орошается живительными водами слез? Что, если "немощь душевная и плоти неможение так велики, что мы не способны на искреннее покаяние?
Это все-таки не причина откладывать исповедь — Бог может коснуться нашего сердца и в течение самой исповеди: само исповедание, наименование наших грехов может смягчить покаянное наше сердце, утончить духовное зрение, обострить чувство. Больше же всего к преодолению нашей духовной вялости служит приготовление к исповеди — пост, который, истощая наше тело, нарушает гибельное для духовной жизни наше телесное благополучие. Для того же служат — молитва, ночные мысли о смерти, чтение Евангелия, житий святых, творений св. отцов, усиленная борьба с собой, упражнение в добрых делах.
Наше бесчувствие на исповеди большей частью имеет своим корнем отсутствие страха Божия и скрытое неверие. Сюда и должны быть направлены наши усилия.
Третий момент на исповеди — словесное исповедание грехов. Не нужно ждать вопросов, надо самому сделать усилие; исповедь есть подвиг и самопринуждение. Говорить надо точно, не затемняя неприглядность греха общими выражениями (например, "грешен против 7-й заповеди"). Очень трудно, исповедуясь, избегнуть соблазна самооправдания, попыток объяснить духовнику "смягчающие обстоятельства", ссылок на третьих лиц, введших нас в грех. Все это признаки самолюбия, отсутствия глубокого покаяния, продолжающегося коснения в грехе.
Исповедь не есть беседа о своих недостатках, не есть осведомление духовника о тебе и менее всего "благочестивый обычай". Исповедь — горячее покаяние сердца, жажда очищения, идущая от ощущения святыни, умирание для греха и оживление для святости...
Замечаю часто в
