Жмурик

Забавно посмотреть, что будут делать, когда выгрузят гроб? Надеюсь, как полагается домовину скорбно поднесут к подъезду дома. К крышке гроба приколотят фуражку. Крышка без фуражки, что храм без креста. Жалко, что «дубов» не дослужился как командир. Главное, чтобы замполит от радости не прибил к гробу подкову «На счастье!»  Поставят на табуретки, вскроют крышку, поправят вверх отвисший подбородок, растрясенный на безумной дороге. Надо постараться, глядя на окружающих, сделать вид, что лежу пластом и никого не узнаю.
      Интересно, вложат ли в руки образок или для смеха сунут табличку с фамилией? Юмористов в экипаже хватает, с них станется. Вынесут ли венки, цветы, нарванные в сопках? Будет ли жена публично как припадочная биться головой о табуретки в истерике: «Закопайте меня вместе с ним!» или нет? Кровушки с гулянками я у нее попил достаточно, что скрывать!
       Не занося в квартиру с деланными лицами, чуть ли не бегом четыре морячка веселой рысцой, надеюсь, не за деньги, а из уважения поскачут на кладбище. Буду колыхаться вместе с белой простынею на плечах матросов. Не забыли бы караул для последнего салюта и пьяный оркестр, как это было недавно, когда хоронили начальника службы связи.
       Вдалеке кладбище, расположенное на скалистом утесе, будет смотреть на океанские дали, где бьется сердце океана. Убогий погост будет навевать простые мысли о бренности человеческого существования и тщетности человеческой жизни. Воистину - ничего в могилу не заберешь и служебная суета - это прах. Жаль, что это мы понимаем, когда безвозвратно теряем близких, друзей и товарищей. Смерть дает понятие Жизни! Хотя, смерть существует только среди живых, для мертвых ее нет! - мудро резюмирует Роман. - На небольшом погосте оркестр из трех человек и протертого барабана с быстрой дробью проиграет душещипательную траурную музыку, которую я, наверное, не услышу, так как буду зябнуть в кладбищенской земле, - глядя закрытыми глазами на переборку, думает баталер. - Похороны, надеюсь, будут с оттенком праздника и победы над службой! Главное - на кладбище в гробу не сесть и не сказать, что я живой! А то начнется радость, смех, хлопушки начнут взрывать. Не дай бог баян от радости не порвут».
      Рома открывает глаза с ощущением, что на него кто-то смотрит. Напротив, на трубе сидит черная крыса чуть ли не с его ростом, готовая прыгнуть на его мужское естество и изжевать «келдыш» в лохмотья. Встретившись с алчным взглядом, мужик с испугом вздрагивает и вслух чешет промежность:
      - Черт тебя побери!
      «На пятачке кладбища между «буденовок» - старых замшелых четырехгранных конусов со звездочками наверху места для мертвых мало. Поэтому ребята, выстроившись цепочкой между подгнивших крестов на могильных, заросших полынью бугорках, гроб, наверное, станут передавать на руках, - с нехорошей улыбкой глюкает старлей, в душе как бы примерившись с участью живого висельника. - Слова на панихиде, будут по-военному кратки и лаконичны. Никто не будет целовать в синие губы, на коленях выть, рваться прыгнуть в отрытую могилу и причитать: «На кого ты нас покинул? Как же мы без тебя?» Некому будет сказать на языке Библии: «Господи, почему ты забираешь у нас самых лучших?»
      А как хочется, чтобы ребята сказали добрые слова, которые на службе мало слышал. Хорошие слова можно услышать и из могилы. Будет глухо стучать земля о сухую крышку гроба, но я, надеюсь, этого не услышу.  Короче - похоронят, глубоко зароют, что бы ни выскочил и не вернулся на корабль.   Поставят крест или палку со звездой, вынутой из моей задницы в которую недавно загнал командир за отсутствие у матросов кальсон?»
      Как насмешка Судьбы поблизости через переборку из матросского кубрика доносилась музыка. Кто-то на гитаре исполнял песню Владимира Высоцкого «Мои похороны»:
                                                                      Так почему же я лежу, их не напугаю,
                                                                      Почему я не заржу, дурака валяю.
                                                                      Я ж их мог прогнать давно выходкою смелою,
                                                                      Мне бы взять, пошевелиться, но глупостей не делаю…
      «Вернутся, как пить дать, с кладбища почти бегом. Помыв руки, быстро сядут за поминальную трапезу с нехорошей тишиной и теплой водкой, полученной старпомом по «мертвой» справке в военторге, так как на флоте идет стратегическая операция «Трезвый офицер!» Хотя похороны без водки, что гроб без покойника! - свыкнувшись со своей ролью, Роман продолжает добросовестно ее исполнять. - В комнате единственное зеркало будет завешено военно-морским флагом. Бледный свет одинокой восковой свечи, будет высвечивать глубокую тайну смерти. Стол с бутылками со спиртом поднимет настроение. К концу поминальной трапезы начнут чокаться стаканами, а потом могут песняка вдарить и плясовую зарядить».
      В глазах «жмурика» начинает щипать. Ему, будто наяву, с оттенком безумия видится свежевырытая яма и пара, торчащих на бруствере неприкаянных лопат. Даже чувствуется могильный запах сырости. Рома, оглянувшись, замирает, хорошо представляя, как лежит в полной темноте под крестом один-одинешенек в глубине холодных скал на не прибранном кладбище. Слышит шуршание червей, которые его едят, а он не может их отогнать. Смертельный холод провизионки проникает под волглую робу, пугая скрюченное тело. С подволока-потолка капает ржавый конденсат.
     «Вжившись» в роль до мужика, охваченного отходной истомой, доходит холодный ужас. «Его нет! Совсем и нигде! - он начинает понимать. - Все останется! Но все - не твое! А твоя лишь вот эта жизнь… в петле!»  В «последний» час «жмурик» чувствует, что сейчас в нутро вошло нечто такое, чего он еще понять не может. Если это не край бездны, в которую он пытается заглянуть, то, что тогда? Помощник со сведенными судорогой зрачками глаз старается, как послушник монастыря умерщвлять плоть, но у него это не получается. С видом теряющего разум покойника, баталер пугается неописуемой Вечности. Сердце проваливается в кошмар. Офицер чувствует, что растворяется в Космосе. Ему становится страшно и жалко себя живого, молодого и здорового до хруста в суставах.
     Роману кажется, что этой ситуации не будет конца. Втянув голову в плечи, понимает, что горе все-таки не должно быть вечным. Беда должна когда-то кончиться.
      - Когда же, зараза, кто-нибудь придет?