13.
В девять вечера тучная санитарка, небрежно разлив по бокалам из зеленого чайника кефир, оборачивается ко мне и спрашивает: - Вы кефир будете?
Она прекрасно осведомлена о том, что у меня "синдром вагонного запора". То есть, меня что в поезде, что в больнице укачивает от одного слова "туалет". Я не могу опростаться в условиях пониженной комфортности, и любое слабительное кисло-молочное средство мне приносит с бурлением в животе лишние тяготы и острое желание скорее очутиться дома.
Сосед по палате, зафиксировав мученическую гримасу на моем лице, с чувством глубокого удовлетворения начинает мечтательно рассуждать:
- А, вот не говорили мы сегодня о буддизме. Ни словом не коснулись.
Я сейчас представил Будду с учениками под любимым деревом, и главное - Будде давно в Нирвану пора, а он сидит весь измазанный жидким поносом в позе лотоса, степенно рассуждает о карме и системе непостоянства, с тревогой посматривает на стремительный процесс обезвоживания организма и не догадывается, что болен дизентерией.
Окажись рядом с ним в этот трагикомический момент какой-нибудь ветеринар или, того хуже, "фершал"захудалого сельского здравпункта с пробкой в одной руке и таблеткой от поноса - в другой, то, может, не было бы сейчас ни Христианства, ни Ислама, ни Иудаизма, а сидело бы человечество на его учении всё в той же позе Лотоса и твердило, что Бога нет, и путь в Рай знает один лишь Шакья-Мунья.
Я не обращаю внимания на глупости злобного соседа. Меня беспокоит санитарка. Её появление с целью всё делать мне назло, опять непроизвольно вызывает клаустрофобию. Непомерно широким телом своим она замкнула и без того узкое пространство палаты.
- Катерина, - спрашиваю я, памятуя всуе гуттаперчевого, - так всё-таки, кто у вас: сын или дочь?
- Сын. А, вам-то какое дело? - невозмутимо она целится носиком зеленого чайника прямо мне в левый глаз.
- Заберите кефир. Сыну он нужнее.
- Он кефир не пьёт, он пиво любит.
- Сколько же ему годиков?
- Я думала, что вы о предпочтениях спрашиваете, а не о возрасте, - разочарованно произносит Катерина, поворачивается на 90 градусов и с воздушными вихрями, точно чёрная дыра, всасывает в себя всё оставшееся пространство:
- Лучше я у вас пустые пластиковые бутыли заберу из-под Увинской воды. Для вас - это мусор, а мне еще пригодятся.
Она уходит осторожно, не создавая излишнюю турбулентность и упругую, поперечную волну, но уши после её ухода всё равно закладывает.
- Так как насчёт буддизма? - спрашивает сосед.
"Сейчас, будет тебе и буддизм, и даосизм с Конфуцианством!" - думаю я, выдувая пробки из ушей.
Конфуций сказал:
"Ничего не делай, и не будет ничего не сделанного".
К сожалению, об этом прекрасном высказывании я узнал через тридцать лет, после постулата, выдвинутого мною и взятого мною же себе на вооружение:
"Что бы я ни делал, я делал всё возможное, чтобы ничего не делать".
По форме, в наших с Конфуцием откровениях наблюдается некоторое различие, но по сути - любой китайский философ из Поднебесной Народной Республики имеет право на свою компиляцию. У них там в каждого желание непрестанного воровства Природой заложено.
Вот, собственно, и всё, что объединяет меня с китайцами. Ах, нет. Ещё язык у нас общий.
Однажды я решил выучить китайский с уйгурским прононсом. Запросил словари, разговорники, и один знакомый прислал мне разговорник иероглифов с транскрибированными кириллицей слогами и дословным переводом:
"Нинь хуй бухой ебень?"- спрашивал меня не очень трезвый китаец с первой же страницы разговорника, что в переводе означало: "Вы говорите по-русски?"
"Во хуй идянь. Ебень!" - должен был ответить я. То есть: "Да, говорю немного по-русски!"
И это - правда! Именно так я постоянно разговариваю на русском. Не имеет значения, бухой я или трезвый.
К глубокому сожалению я очень поздно понял, что с детства был полиглотом и всегда мастерски владел китайской разговорной речью, то есть говорил на двух языках одновременно. Знай я об этом лет сорок назад, или раньше, когда нагло преодолевал пубертатный срок наказания, то пошел бы непременно учиться на китаиста. Жаль, некому было вовремя направить, а внутренний голос не подсказал, что в моем лице гибнет большой ученый в области русско-китайского языкознания.
14.
Через приоткрытые шторки век пробивается с экрана телевизора намоленый, святой источник из сверкающей бриллиантовой чистотой воды. Покойно и мерно позвякивает колокольчиками Гремячий ключ. Звук такой нежный и печальный, что хочется всплакнуть и покаяться во всех грехах, даже в тех, что еще не случились по причине их неполного прохождения экспертизы.
Но внезапно вкрадываются справа в камерную музыку ручья посторонние шумы, быстро нарастают, обретая силу и мощь какофонии, затем с треском и грохотом одичавшей волны падают огромной невидимой массой, погребают под собою убитую тишину и устало сползают в бездну всхлипов, хрипов и стонов девяти мученических кругов Данте. Там купаются в акустическом ветре и с новыми силами взмывают и накатывают убийственной звуковой волной, от которой осыпается штукатурка, подкашиваются ножки кровати и лихорадочно трясутся тени в окне.
Я, точно опытный артиллерист, широко открываю рот, чтобы мне не разорвало перепонки и не выплеснулась жидкость из среднего уха, без которой, как известно, невозможно удержать равновесие, и поворачиваюсь на правый бок.
- А ниньхуй ебан парадигмой по катарсису? - обращаюсь я к соседу на великом китайском с лёгким акцентом, позаимствованным у диалектных групп: у, сян, гань, хакка, юэ, минь и северной.
- Я храпел? - вздрагивает со сна и передёргивается лошадиной дрожью сосед, услышав мой вопрос, тут же беспокойно начинает подсчитывать ущерб, нанесённый своим храпом окружающей среде.
Совсем у меня вылетело из головы, что басурманин тоже полиглот и не хуже меня разбирается в наречиях мяо, хуей, хань-жень и еще сорока семи народов Великой страны Чжунхуйа Женьминь Гунхэга (Китайская Народная Республика).
- Сразу видно, что давно ты в тюрьме не сиживал. Там быстро и надолго сокамерники отучают таких, как ты, от храпа, - говорю я и отворачиваюсь к стене.
- Давно, - соглашается он: - Спасибо, что не придушил подушкой невинного. Ведь это не я, а жена виновата.
Резкая, игольчатая боль словно электрический разряд пробивает всё тело. Я утыкаюсь головой в стену и спрашиваю сквозь зубы:
- Почему жена виновата?
- Должен же кто-то быть виноват, - выпускает с зевотой прокурорское заключение басурманин: - У нас, умных людей, жена виновата во всём, даже если она ни в чём не виновата. Так заведено. Атрофированное чувство вины сильно расхолаживает женщину как работницу, внушает ей ложное представление о независимости от своего хозяина и обычно доводит до алкоголизма. Слышал о суровом и беспощадном женском алкоголизме? Это - результат атеистического воспитания девочек подросткового возраста. Пьют, потому что Бога не боятся, а если боятся, то только одного - что им меньше достанется. Нечистые они все, эти жены, с чёртовой меткой на бедре - "неликвидный товар".
Его настырное навязывание разговора о женах, дает мне веский повод считать, что не всё в порядке в семейных отношениях у этого подкаблучника и мечтателя воскресить на законодательном уровне "Домострой" Сильвестра. Тем более, заведующий отделением предупредил басурманина: "Не заводите с соседом разговоры о женщинах. Он недавно потерял жену. А травленый флегномой вдовец почти неуправляем, поступки его непредсказуемы, в общем, у мужика реактивный психоз на фоне растущей депрессии.
Можете утром проснуться, а голову на привычном месте не обнаружить. И придется еще и её пришивать, будто нам с вашей мошонкой возни мало". (Басурманин сам рассказал в лицах о напутствиях заведующего отделением. И я ему верю. У него в жопе вода не удержится. Он же - творец истории!)
Я пытался примерить слово "потерял". На мне оно сидело мешковато:
теряют портмоне, ключи, трусы и прочую мелочёвку, но не любимого человека.
Более правильное определение - "не уберёг". Но докторам это понятие кажется казуистикой.
В медицинской карте жены врач, лечившая жену, отметила жирной и нервозной строкой - "муж скандалист!!!"
Таким незамысловатым способом Гончарук Н.В. выразила своё возмущение моему наглому поступку, когда я нарисовался у неё в кабинете без привычных подарочков, подношений, "борзых щенков" - пустой, "безлошадный", нескромный и залупистый. Заодно своим росчерком пера она просигналила всему братству онкологов о недопустимости общения со мной.
А я всего-то приходил к ней, чтобы задать пару-тройку вопросов: "У какого ветеринара она украла диплом?", "За что медленно и целенаправленно убивает мою жену?" и "Не пора ли сознаться всем своим пациентам, что в онкологии она ни черта не смыслит, лишь умело устраивает искусственный дефицит лекарств для больных?"
Она ответила: "Подумаешь! Все умрём. Ваша жена не исключение. Да и вы в том возрасте, когда пора уже привыкать к потерям!"
И тогда, как утверждали свидетели, сразу всем стало душно. Я зарвался.
Федерико Гарсия Лорка писал: "Мужчинам тайны рассказывать не пристало/ И я повторять не стану слова, что в она шептала"...
Да и не помню я всех слов благодарности, выплюнутых мною в адрес эскулапши. Словно замкнуло в голове и рубильник, сработав в режиме автомата, со скрипом упал на мозги. Помнил только, что у меня есть один крупный и неизлечимый недостаток - я в жизни не ударил ни одну женщину. А ещё, что
за день до скандала в онкологии я говорил жене:
"Если ты даже вдруг разлюбишь меня, то знай, что моей любви нам обоим хватит еще на девятьсот лет и 87 дней".
"Почему 87 дней?" - допытывалась она.
На то и был расчёт:
"Это хорошо, что девятьсот лет у тебя не вызывают ни малейшего сомнения, - облегчённо вздыхал я: - А по 87 дням я могу и поторговаться. Ладно, могу сбросить десяток деньков. На общем фоне любви они не будут выглядеть ужасной потерей".
Она опять не поверила мне. Она уже окончательно привыкла мне не верить.
Я обещал уберечь её от всех горечей и болезней. Закрыть собою от костлявой суки с косой, которая шастала по квартире и бесцеремонно заглядывала через плечо.
Так же давным-давно тому назад я обещал носить жену на руках всю свою жизнь, наивно полагая по молодости лет, что это обещание притупит ненадолго у неё желание сразу лезть на шею, откуда, всё-таки, любой женщине удобнее и проще проводить рекогносцировку и выстраивать стратегию и тактику семейных отношений.
Я же помню, как не просто досталась мне жена. Время восьмидесятых было суровое: в стране еще властвовал "Моральный Кодекс Молодого Строителя Коммунизма" . И всё, что не вошло в его тринадцать параграфов, считалось тогда или происками загнивающего Запада, или прямой угрозой комсомолу, партии и святая всех святых - отчётно-выборной конференции партийно-хозяйственного актива.
По официальной версии заместителя секретаря парткома тов. Шумихиной Л.М. и секретаря парткома тов. Украинца Н.Д.:
"Чтобы подобраться к "комиссарскому телу", мне пришлось путём хитрого обмана
