Существо бесправное (часть 1)

Большой туристический автобус, покачивая серебристыми боками, мчится по республиканской трассе. По салону разносятся ароматы парфюма и звонкие голоса любопытствующих туристок. Дамы в приподнятом настроении, в потёртых джинсах и мягких кроссовках болтают без умолку, словно ещё вчера не виделись на работе. Начался выездной корпоратив с экскурсией по знаменитым местам и коллективным осмотром окрестных достопримечательностей. Из сопровождающих нас кавалеров в автобусе лишь два водителя, которые ничуть не смущены обилием женского внимания к своим персонам.

За окошком автобуса мелькают широкие поля, раскидистые леса и такие родные сердцу деревушки с небольшими домиками, буслами на столбах и разной живностью во дворах. Экскурсовод, женщина приятной наружности и обладательница красивого тембра, со всей своей эмоциональностью старается насытить нашу поездку яркими впечатлениями, рассказывая по ходу маршрута о знаменитых земляках и не только, о ярких событиях из истории родного края и различных, совершенно никем не подтвержденных до сих пор гипотезах. Унылый микрофон периодически утробно булькает, звук утопает в мягкой обшивке кресел и превращает нежный голос в занудное брюзжание.

Но, несмотря на издержки акустики, девчата притихли, прильнули к окошкам и внимательно слушают очередную историю. А речь как раз идёт про белорусско-польскую писательницу Элизу Ожешко, в девичестве именуемую Эльжбетой Павловской. Двухсотлетние огромные липы, которые образуют великолепную аллею, ведущую в родовую усадьбу знаменитой писательницы, хорошо видны проезжающим с трассы. К сожалению, лишь только одни эти липы и сохранились со времен юной Элизы.

Экскурсовод приподнимается со своего кресла, оглядывая завороженные лица туристок, и, не скрывая удовольствия, заводит свой рассказ:
- Эльжбета была для нашего города легендарной личностью. Образованной, умной, волевой. С непростой женской долей. В семнадцать лет вышла замуж за Пётра, который был на 18 лет её старше. Женился он ради её богатого приданого и ничем больше, кроме праздной шляхетской жизни, не интересовался. А Элизу тянуло к просветительству. Она нигде не сидела, сложа руки. Организовывала школы для малышей, боролась за право женщин на образование и работу, за сохранение языка, который царской Россией был запрещен, за независимость.
      Поначалу писала под псевдонимом Габриэлы Литвинки.Почему Литвинки, спросите вы? Да потому, как исторические литовцы – это и есть современные белорусы, ибо наша земля издревле называлась Литвой, а государство – Великим Княжеством Литовским. И современная Республика Летува к древней летописной Литве имеет точно такое же отношение, как небольшая прядь волос ко всей голове. После третьего раздела Речи Посполитой захватившая в 1795 году Литву царская Россия переименовала нас из литовцев в белорусцев, а местную шляхту лишила дворянских званий. Представьте себе трагическую ночь «молчаливого» сейма в гродненском новом королевском замке, да русские пушки, окружившие город в боевой готовности его уничтожить – и король Станислав Август II Понятовский от безысходности подписывает отречение от власти. Город сразу же разделяется на две части по берегам реки: часть города на одном берегу отходит России, а вторая часть на другом берегу – Пруссии, правда ненадолго, ибо Российская империя уже через какой-то десяток лет отберет себе у Пруссии и вторую часть города. А дальше самыми известными гродненскими губернаторами были сначала граф М.Муравьёв, прозванный в народе «вешателем». Кому из гродненцев не известен дом в центре города из красного кирпича, ему принадлежавший? А затем и гродненский губернатор П.Столыпин напитывается нашего духа и несёт его на знамёнах своих реформ по всей царской России. Ну, это так. К слову, ежели кто не знал.
        Так вот, когда вспыхнуло народно-освободительное восстание, пани Элиза всей душой откликнулась на зов земляков. Рискуя жизнью своего мужа, она помогала повстанцам. И всё же однажды Элиза поплатилась. Её вина в оказании помощи повстанцам была почти доказана. А так, как по законам царской России светская женщина была существом бесправным, то за её проступки должен был отвечать муж. Поэтому Пётр Ожешко был арестован и отправлен на каторгу в Пермский край.

- Какой хороший был закон! – с детской непосредственностью неожиданно громко вырывается насмешка из середины салона. – Надо подсказать депутатам, чтобы его вернули! Она нашкодила, видите ли, а его сослали на каторгу!

Девчата смеются. Экскурсовод улыбается и продолжает:
- Так вот. Элиза не поехала вслед за мужем на каторгу. А осталась в городе заниматься просветительской работой. Через несколько лет добилась полного развода с Пётром Ожешко (светского и церковного) и стала писать рассказы, повести и романы, да отсылать их в различные журналы. Заниматься литературой для женщины в 19 веке было делом постыдным. А она…

- Ну, ты же посмотри какая! Мало того, что мужика на каторгу упекла, так ещё и развелась с ним! – не унимается неравнодушная пассажирка, и снова все девчата хохочут.

А вот и в самом деле, много ли русских литераторок этого времени нам известны? Вспоминая школьную программу, в моей памяти всплывают всё больше мужские имена. Впрочем, одна из русских писательниц 19 века всё же вспомнилась – кавалерист гродненского гарнизона Надежда Дурова. Как исключение из правил однажды наследила на наших землях прекрасная вятская эмансипатка. Но и только. А именитые Жорж Санд, Шарлотта Бронте и Агата Кристи – все они не слишком близко жили к нам. Зато наша Эльжбета Ожешко номинировалась на Нобелевскую премию по литературе (её кандидатуру предложил сам доктор Берлинского института), которую с достоинством и небольшой уступкой проиграла Генрику Сенкевичу.

Попутно из моей памяти вываливается диалог с новосибирским писателем, категорично заявлявшим на моё робкое предложение почитать что-либо из произведений Ожешко, что принципиально не читает женских романов, потому что женщины ничего толкового написать не могут. Я тогда пожала плечами. Потому как, ну в самом-то деле: разве может какая-то дама, пусть даже и без пяти минут нобелевский лауреат, писавшая когда-то про боль и страдания окружавших её людей, сравниться с модными литературными шедеврами новосибирца о мужском пофигизме, о воображающих себя богом умниках и о сексуальных утехах русского писателя с любовницей в горах Швейцарии? Да нет, конечно. Ни в коем разе.

Серой асфальтной ленточкой тянется время в пути. Устраиваюсь в мягком кресле поудобнее и под многократно слышанную историю из жизни Элизы начинаю дремать. И снится мне героиня ожешковской повести - Марта, только почему-то в образе моей нерадивой работницы.

(Продолжение следует).