то он в скором времени выздоровеет.
– Не, меня на такие вещи не провести. – Новенький новичок с одного взгляда дал тому понять, насколько тверда у него позиция. – И послеоперационные осложнения, бывают куда как опаснее, чем сама болезнь. – На что его оппонент с соседней кровати, кем был, как уже было можно догадаться, тот старожил из старожилов Корней (доктор Резус в данном сложном случае, где Корней проявил особое упорство, использовал комбинированный подход по взлому его обороны – он вовсю использовал административный ресурс, заручился поддержкой тех лиц из палаты, кто имел зуб на старожила из старожил, – это те, кто претендовал на его место старожила и у кого благодаря его задору, в своё время разошлись швы, – и подловил того на его потере бдительности), которого всё-таки подловили на операции, поняв бесперспективность своих потуг сбагрить свою болезнь, переводит свой взгляд в другую сторону, – за ним вслед переводит свой взгляд и новенький новичок, – и кивнув головой в сторону стоящей в самом углу кровати, где расположился ещё один вновь прибывший больной, спрашивает новенького новичка:
– Видишь того спящего типа у стенки?
– Угу. – Кивает в ответ головой новенький новичок.
– У него, скорей всего, нечто особенное. Он с самого своего поступления всё спит и молчит. – Сделал предположение старожил из старожилов Корней, уставившись на лежащего у стенки человека, с головой укутавшегося в одеяло. Чем заставляет в размышлении задуматься над его словами не только новенького новичка, но и других находящихся в палате больных. Где даже нашлись и такие, кто решил, как следует, раздумать над этим озвученным старожилом из старожил вопросом и выйти в коридор, чтобы уже там, более что ли объективно, подумать.
Правда, это случилось лишь после того, как палате произошли некоторые знаковые события. Где Корней, как человек деятельный, когда его мысль зашла в тупик насчёт того молчуна у стенки, не смог удержаться оттого, чтобы не предпринять по отношению к нему действия пробуждающего воздействия. Для чего он вначале на того прикрикнул: «Эй, ты там, у стенки, слышишь меня?!», – и когда тот не отозвался, то Корней схватил костыль у своего соседа и начал тыкать им в него. Что в итоге дало свои результаты, и из под одеяла появилось мало вразумительное, взъерошенное лицо этого столь неразговорчивого тоже новичка. По одному только недоумённому виду которого, можно было сделать вывод и понять, что он пока ещё не пришёл в себя и мало что соображает (отчего он не пришёл в себя, от наркоза или от тех последствий на его помятом и разбитом лице, которые ему оставили чьи-то кулаки, а может и ботинки ног, то пока этим вопросом не задавались).
Ну а это всё в своей совокупности смягчает сердце Корнея, который возвращает на место костыль и обращается ко всей палате. – Посмотрите на него, он, кажется, и не в курсе того, где находится. – И судя по всему это действительно так. С чем даже сам очнувшийся новичок, всем своим поведением, где он принялся с недоумением осматриваться, согласился. Корней же не останавливается на достигнутом и продолжает таким словесным образом приводить в чувства этого новичка. – Ты в клинике, а вот как ты здесь оказался и по какой причине, то с этим вопросом не к нам обращаться, а к себе. – Сказал Корней. А вот на это обращение Корнея, неразговорчивый новичок неожиданно для всех отвечает вопросом.
– К себе? – с таким простодушием переспрашивает новичок Корнея, что того охватывает сомнение в правильности своего подхода к этому новичку. И Корней с долей неуверенности говорит в ответ. – Ну да. – И новичок своим новым с той же искренностью озвученным ответом, уже вгоняет в своё непонимание Корнея. – А кто я? – вопрошает новичок, и Корней даже и не знает, как на это реагировать. Так это неподдельно искренне звучит, что не поверить ему нет никакой возможности. И у всех в палате сразу начинает чесаться затылок в поиске ответа на этот, в своём роде невероятный и удивительный вопрос. О существовании которого, все слышали и не раз в мелодрамах видели. И как они все думали, что случись им встретиться с этим вопросом на своём жизненном пути, то на него они точно найдут ответ, но вот когда этот вопрос прозвучал так от них близко, то и ответов на него вот так сразу и не найти.
И каждый глядя на этого потерянного простачка, согласно своему разумению и желанию видеть в нём что-то особенное и главное от себя, начинает предполагать и домысливать за него. И многим совсем не важно, что он совсем не похож на того героя из их умственных представлений, когда им этого так хочется. И трудно сказать, к чему в итоге бы пришли все эти мыслители и отчасти философы, если бы в самый неожиданный для них момент, – это когда они уже вроде как наткнулись на верный след: «Этот тип однозначно мистификатор, а иначе как объяснить то, что никто не заметил, как он здесь оказался», – в палату не врывается заведующий отделением (все врачи входят, а вот заведующий отделением, как всем кажется, врывается – что поделать, у него такая беспокойная должность) и сразу же своим появлением вместе с патологоанатомом Людвигом, ввергает всех находящихся в палате больных в откровенный ужас насчёт себя и своего бесперспективного на жизнь будущего.
А как ещё можно объяснить, что здесь, среди людей ещё живых и изо всех сил борющихся со своими болезнями, этим инструментом влияния смерти и проведения в жизнь её замыслов, объявился тот, кто только под покровом ночи и в самых редчайших случаях появляется, и кто всем собой ассоциирует смерть. И само собой все подумали, что он пришёл сюда по чью-то душу. – И на кого первого Людвиг сейчас посмотрит, то тому точно не жить. – Примерно в таких общих словах все в палате единодушно про Людвига подумали, и принялись углубляться под одеяла, в попытке спрятаться и избежать этого взгляда. И ведь никто даже не подумал о том, что может быть, заведующий отделением в терапевтических целях пригласил на свой обход патологоанатома. Ведь никто из медицинского персонала клиники, столько многого не знает о смерти, как патологоанатом. И кто как не он, сможет отрезвить разум людей сомневающихся в своём выздоровлении.
– Всё, у меня больше нет никаких надежд на моё излечение! – к примеру, начнёт биться в истерике какой-нибудь страшно худой, с жёлтым лицом больной. – Я больше не сомневаюсь, что моя печень не выдержит таких нагрузок, и я скоро умру от желтухи. – На что патологоанатом Людвиг, со свойственной ему печалью в лице и спокойствием, положит свою тяжёлую руку на плечо разнервничавшегося до безобразия больного, и ровным течением своего голоса в момент его обнадёжит. – Я бы так не спешил делать такие насчёт себя выводы. – Людвиг внимательно посмотрит в жёлтые глаза больного и своим ответом даст ему надежду. – Ты точно умрёшь не от желтухи. – И больной после таких крепких заверений Людвига, убеждается и приводит себя в состояние спокойствия. Ну а Людвиг для этого и был позван сюда, и при этом он ни на долю значения не покривил своей душой и сказал истинную правду желтушному больному, на которого у судьбы были свои болезненные планы.
Что же касается того, для чего Людвиг был сейчас призван с собой заведующим отделением, то скорей всего, по всё той же причине, крайней близости Людвига к потустороннему, где частично и пребывал сейчас потерявший память пациент. И если есть вероятность того, что Людвиг сможет заглянуть во внутренние пределы и высмотреть в глазах этого пациента зёрна разума, то как не использовать эту возможность.
Сейчас же в палате всеми слышится, но не видится по причине того, что никто не хочет себя сглазить и обратить на себя внимание Людвига, заведующий направляет свой ход к этому сложному пациенту, а Людвиг стоит на пороге и контролирует собой любые движения в палате.
Тем временем, подойдя к этому не простому пациенту, заведующий отделением, как всеми почувствовалось, хотел было крепко выругаться за то, что в его отделении такие остолопы, и поместили этого головой больного человека к людям больными на все другие части своего организма, но только не головы (хотя это спорно, если у человека есть голова на плечах, то она как минимум, не может быть не больна мыслями), но сдержался от таких, поскольку постольку оскорбительных выражений в адрес находящихся в палате больных, которые как и все нездоровые люди, несколько больше чем здоровые люди, мнительны, и он после приветственных дежурных фраз, узнав, что тот только повредился головой, а ноги ходят, предложил ему пройти к себе в кабинет для более обстоятельного разговора.
– Мы больше его не увидим. – Сделал вывод Корней, когда входная дверь в палату закрылась за заведующим отделения и этим без памятливым пациентом. И палата вновь погрузилась в глубокие думы, теперь уже насчёт того, какие мероприятия с этим пациентом будет проводить заведующий отделением у себя в кабинете. И тут опять не обошлось без того, что каждый из этих мыслителей принялся предлагать заведующему отделением свои дельные предложения, то вкладывая ему в уста самые паскудные и мерзопакостные слова, с которыми и при этом ещё с таких ошеломляющим гонором, он обрушится на несговорчивого пациента.
А когда этого окажется недостаточно, то тогда часть этих мыслителей сожмёт в кулаки руки трясущегося от злости заведующего отделением, а другая вложит в них тот самый молоточек, которым пугает своих пациентов местный невролог и который у него незаметно для этих следственных экспериментов одолжил заведующий отделением. А вот насколько действенны окажутся эти предпринятые меры заведующим отделением, то всё зависит от умственного настроя этих мыслителей. Среди которых нашлись отдельные личности, кто решил подойти к этому вопросу более основательно и выйти в коридор, чтобы там, без давления на свой ход размышления со стороны своих товарищей по палате, которые, как он знает, скоро начнут вслух высказывать свои предположения, над всем этим делом как следует подумать.
А так как в общем коридоре, где постоянно туда сюда снуют разные люди, среди которых попадаются и врачи в своих сбивающих с мысли белых халатах, сложно сосредоточиться на одной мыли, то этот наиболее из всей палаты здравомыслящий человек, известный в палате под именем Язва (не нужно объяснять по какой веской причине его так прозвали – язва двуперстной кишки и такое же соответственное отношение к жизни), направил свой шаг в самое спокойное место в клинике, курилку. Правда это место только номинально считается наиболее спокойным местом в клинике, – типа здесь бегом не ходят и ходом не бегают, а все стоят с умным видом и в свой ус не дуют дым, а в чужой запросто, – тогда как и здесь не редко случались свои крепкие споры и столкновения идей, подходов к лечению и взглядов на одну и ту же болезнь. В основном, конечно, между практикующимися врачами, то есть равными среди равных, но бывали случаи, когда и между врачом и что главное, его пациентом, возникали взрывные споры.
– Не понял, – удивился врач-онколог, обнаружив среди курильщиков своего пациента, вроде бы как по фамилии Непутёвый, – на голове ни одной волосинки от химиотерапии, а он туда же,
