Калибровщик
Места массового скопления людей (тут немного было утрированно для эффекту), их ещё называют местами компактного проживания людей, общедоступными словами ещё называемые городами, для удобства своей основной составляющей части, городских жителей, сплошь и рядом, во все стороны и на разных уровнях прорезаны транспортными и дорожными магистралями, так называемыми городскими артериями (город сравнивают с одним огромным организмом, и в этом что-то есть), чья основная задача заключается в том, чтобы максимально облегчить или хотя бы способствовать передвижению и сообщению между собой жителей города.
И если транспортные артерии, те же автомагистрали, ни на что больше не претендуют, кроме своего прямого назначения, – переправлять людей из одного пункта в другой, – то вот пешеходные зоны, те же тротуары или ещё лучше, свободные от машин пешеходные зоны, где и скорость передвижения другая и правила дорожного движении не столь строги, – можно остановиться, где вздумается покурить, завязать развязавшийся шнурок и эмоционально побеседовать по душам со своим попутчиком, – не только служат по своему прямому назначению, в качестве транспортной артерии, неся на себе прямую функциональную нагрузку, в частности обувь вступающих на мостовую людей, но и предоставляют возможность носителям всей этой обуви, вступающим на твёрдую поверхность пешеходной дорожки, продемонстрировать всем окружающим, что и кто он есть такой, и в случае своего успеха, уже продолжить свой дальнейший путь не один, а с очарованной им теперь уже знакомкой (или знакомым, в обратном случае).
Правда, к большому сожалению нужно признать, что городские жители из-за своего занятого, всё время в суматохе, образа жизни в городе – они вечно чем-то и не пойми чем заняты, и оттого постоянно спешат и бегут, и всё равно не успевают, – со временем начали забывать о таком функционале пешеходных магистралей, и стали ими пользоваться крайне ограничено, лишь только в качестве дорог.
Но всё же не всё так печально, серо и бездушно, и время от времени, когда уже и не ждёшь ничего такого для себя задушевного, и можно сказать, что, вообще, уже начал забывать, что такое возможно, нет да встречаются на этих пешеходных зонах и в частности на твоём пути, не такие забывчивые и занятые только лишь собой наискучнейшие люди, которые ничего кроме себя и своих кончиков ботинок или туфлей не видят перед собой. И эти удивительные люди, – одного взгляда на них достаточно, чтобы всё о них сразу становится понятно, – явно живут в полную силу и если им жизнь что-то предоставила в их распоряжение, то они не ограничатся только одним, а вовсю используют то, что им дано в их пользование – если улыбаться, то во всю ширь себя, чтобы и всем вокруг становилось неудобно от своей серьёзности и серости, если смеяться, то от всей души и при этом обязательно закатываясь и скручиваясь в смехе, отчего мимо проходящие люди и сами не могут удержаться от радостной улыбчивости и начинают сами смеяться, а уж если такой человек вступил на этот пешеходный переход, то разве он ограничится одним лишь переходом, да ни за что в своей жизни, и он обязательно использует его во всех его функциях, сразу же начав переход не просто по пешеходной дорожке, а от одной к другой встреченной на пути своего следования личности.
И вот вы, тоже если честно, частенько собой увлечённый, когда идёте среди толпы пешеходов и такой весь из себя занятой и важный, как-то в один из таких моментов своего движения, которые не предвещают ничего необычного, – впереди вас уже какой квартал идёт, не сворачивая, всё та же серая спина в дорогом костюме, а вы у себя в голове пытаетесь разрешить важную рабочую проблему, которая почему-то всегда предстаёт перед вами в виде некоего ненавидимого вами всей душой лица, – прибил бы эту гадину, Свекра, на месте, если бы мне за это ничего бы не было, – вот так прямо вам виделось решение этой проблемы, – вдруг, к полной вашей неожиданности, до вас шепотом, но так отчётливо слышно, доносятся чьи-то слова: «Так прибей». Отчего вы в оторопи и в частичном потрясении вдруг замираете на месте, к крайнему неудовольствию сзади идущих людей, – им в момент пришлось резко менять направление своего движения, – обернувшись в ту сторону, откуда до вас донёсся звук этого голоса, начинаете выискивать того, кто посмел так нарушить ваше спокойствие.
И хотя вокруг вас стеной идут прохожие, вы тем не менее обнаруживаете того человека, кто более всего подходит под описание того типа, кто смеет вам давать такие советы – этот человек выделяется из серой массы прохожих тем, что он не только не вписывается в общий пешеходный тренд, – его отличный от всех, не спешный, вразвалочку ход, сбивает с мысли и хода спешащих прохожих, – но и ведёт себя как минимум вызывающе. Этот гражданин с виду приличной наружности и дорогого покроя костюма, за что к нему нет претензий и присутствует доля уважения, ведёт себя прямо сказать необычно и недостойно своего дорогого и представительного вида костюма.
Так он вместо того чтобы идти своим путём и не отвлекать собой встречных прохожих, у которых быть может, много требующих немедленного решения забот в голове, во всём себе и своём ходе источает столько довольства, что это сразу бросается в глаза и сбивает людей ответственных и не беспечных как он с серьёзной мысли. Что ещё терпимо и можно не заметить, если ты сильно вдавлен своими досужими мыслями прямо в дорогу перед собой, но этот явно даровитый эгоист, которому нет никакого дела до настроения людей вокруг, которые придерживаются в основном мрачных и серых мыслей, явно не задумываясь над тем, какие ассоциации может вызвать это его поведение, противопоставляет себя всем, тем, что никого не стесняясь и, даже отчасти бравируя собой, глядя в неведомую даль, идёт и с глубокой увлечённостью, одной рукой (в этом заключается его бравада) дирижирует неким невидимым оркестром. Да так захватывающе и завораживающе, что никто не смеет его перебить ни словом, ни каким-нибудь движением, и тем самым, не дай боже сбить его с музыкального такта – иначе там, в этом незримом оркестре, нарушится вселенская гармония и тогда кто знает, не станет ли ещё серее и хмурее у тебя на душе и сердце. А так он идёт с добродушным выражением лица и такой удивительной улыбкой на ней, водит рукой верх вниз, делая ею только ему понятные знаковые пассы, и встречным прохожим и тем, кто идёт сзади, при виде такой его простодушной беспечности, с которой он смотрит на мир, становится чуть легче в плечах и на душе.
– Да как это всё понимать? – тем не менее, каким-то образом вырывается этот вопрос из глубин того человека, задумавшего нехорошее по отношению к своему сослуживцу Свекру, и заинтригованного таким к себе обращением определённо со стороны этого дирижёра невидимого оркестра. Ну а дирижёр и не думает прикрываться своей увлечённостью от ответа и от своей ответственности за сказанное слово, и он как будто так и должно быть, делает остановку или вернее сказать, на миг замирает на месте, оборачивается к этому находящемуся в недоумении и некоторой интриги насчёт себя человеку и, до чего же светлым взглядом посмотрев на него, говорит. – Может хватить ходить всё вокруг да около и пора всё сказать ей.
– Кому ей? – побледнев в лице и вздрогнув от испуга, вызванного тем, что тщательно скрываемая тайна сердца, вдруг, и при этом неизвестно как, оказалась раскрыта, задался вопросом этот человек.
– Ты сам всё прекрасно знаешь. – Следует ответ дирижёра, после чего он разворачивается в сторону своего следования и, быстро сообразив на каком такте остановился, для должного внимания своего оркестра постучал по неведомому пюпитру невидимыми палочками и, замахнувшись руками чуть ли не на самого Сальери, – люди близкие к музыкальным кругам, с нотной папкой под мышкой, могли бы утверждать, что с таким замахом, который себе позволил этот дирижёр, он бы и Моцарта легко мог сделать, – продолжил дальше свой путь, оставив далеко позади себя недоумевать очередного встреченного на своём пути нерешительного попутчика.
Между тем дирижёр, по удивляв, а больше порадовав собой встреченных им на своём пути пешеходов, свернув в одно из ответвлений улиц, ведущих на одну из городских площадей, наконец-то, выскочил из этого большой плотности человеческого потока, каким характеризуются все соседствующие с оживлённой машинами магистралью пешеходные зоны типа тротуаров и тем самым перестал давать повод людям серьёзным отвлекаться от своих серьёзных мыслей. Ну а на этой пешеходной зоне под названием городская площадь, куда как больше пространства для манёвра тех же рук, своего понимания окружающими людьми, большей частью состоящих из тех, кто никуда не спешит и пришёл сюда отдохнуть, а так же здесь легко дышится и не только мыслями.
И тут выше приведённых объяснений достаточно, чтобы предугадать то первое, что сделал режиссёр, как только он вступил на городскую площадь – он распахнул всю свою душу навстречу всему встречному и, широко выставив в стороны свои руки, глубоко, с закатом глаз, вдохнул. После чего он с иронической улыбкой прокашлялся, – слишком насыщен кислородом и непривычен для дирижёра местный воздух, – выпрямился и начал осмотр площади и всего того, что в неё входит.
– Мне нравится. – По-другому и не мог охарактеризовать увиденное, полный благодушия дирижёр. – А что насчёт людей, какие они здесь? Всё такие же противоречивые и неугомонные, одновременно чуть ли не всё знающие и в тоже время столь не далёкие насчёт себя, или же они уже поумерили свои амбиции. Ладно, посмотрим, какая тональность сейчас преобладает. – Улыбнулся дирижёр, обратив своё внимание на вереницу уличных кафешек, наполненных разного рода людьми, которых можно было охарактеризовать одним общим словом, они были люди отдыхающие. А вот от чего или от кого они отдыхали, то это другой и тот самый вопрос, который они как раз и решали за чашкой кофе, чая или ещё чего другого, сидя здесь.
И Дирижёру одного мимолётного взгляда на людей отдыхающих было достаточно, чтобы понять, от чего они, как бы не отдыхали, всё равно не смогли отдохнуть – от самих себя, о ком они без конца упоминают, всё говоря и говоря: Я, Я, Я.
– Ля! – Дирижёр, протянув внутри себя эту ноту, вначале с добавлением диеза, затем немного нахмурился при виде сидящей за столиками отдыхающей публики и, решил сбавить на полутон эту ноту «ля». – С вас и ля бемоля достаточно. – Рассудил дирижёр, прислушавшись к ведущимся разговорам за близстоящими столиками. Ну а при его-то музыкальном слухе, ему не то что все разговоры ведущиеся в ближайшей округе становятся доступны, – всё зависит от направления его слуховой локации, – а он запросто может услышать малейшее движение души человека, стоящее за всем этим звуковым выражением себя.
– Что и говорить, люди слишком забывчивы и если честно, то их память совсем ни к чёрту. Вот и приходится постоянно себя запоминать, по несколько десятков раз в день вглядываясь в зеркало и так в разговорах себя не забывая. – Размыслил про себя дирижёр, остановившись у одной из ближайших кафешек, и встав спиной к
