Пожар Латинского проспекта. 7 глава

ЧАСТЬ СЛЕДУЮЩАЯ

Пыхтел уж понедельник золотистым жаром:
Роман, испанский, паспорт, сто работ.
Исправным был Гаврила кочегаром:
Жми веселей, скорее вторник наш придёт!

Раннее утро под дверьми паспортного отдела бодрило лёгким заморозком с ощутимым ещё ароматом крепкого кофе. Народ активно прибывал. Это была очередь на получение талончика очереди последующей — электронной. Как в старые добрые времена! И стоило только и постоять в толпе пять минут, уши навострив, чтобы прознать всю процедуру подачи документов на получение загранпаспорта.

У старой моей, бурокожей паспортины истёк срок годности. Ещё на Ушакова — год назад! Так что даже вдруг плюнуть из окна уходящего поезда на всех и вся последний этот год я уже не мог —\ область была, как вещали местные краснобаи, «в центре объединённой Европы»: на польско-литовской её окраине. Хотя уехать, в пору сильнейшего отчаяния и тоски безысходности, хотелось частенько: весенний ветер в плацкарте, майская зелень за окном, калейдоскоп станций, городов и местечек с простыми, весёлыми домами. Так не похожими на один особняк…

Живите здесь отныне, как хотите,
Вы — важный и надменный, в камне, дом!
Ищите, и глаза все проглядите —
Гаврилы не сыскать в нём днём с огнём!

Дабы времени не терять, я «грузил» интеллектом очередь, морща лоб под шелест страниц учебника испанского языка. А когда стыли плечи, отходил за угол. На площадку, небезупречно выложенную тротуарной плиткой. Здесь можно было тренировать шаги венского вальса, которые галопом прошли мы на прошлом занятии в оставшееся от танго время.

Не только счастьем голова кружится
Гаврилы — в космос вальса он
Пустился. Пусть очередь дивится —
Пройдя орбиты круг, он встанет на поклон.

Всё — теперь я был полностью вольная птица! «Каталонский» мангал был целиком закончен накануне. К вящей радости хозяев, расплатившихся не только целиком, но и с некоторыми даже премиальными — только бы ушёл уже! Да я бы ещё и задержался: на разделочной столешнице хотел — один в один по Гауди — выложить керамическую мозаику с сардиной-королевой в центре. Но хозяева привезли шесть напольных керамических плиток — с ремонта квартиры ещё на балконе пылились, и Гаврила их лихо в дело пристроил. Оно, в общем, и практичней — и для разделки поверхность идеально ровная, и для уборки — абсолютно гладкая.

Эх, «есть, воля ваша, что-то» чарующее в доведении последних штрихов, и даже в финальной уборке мусора вокруг, когда в верных ей руках старается чистотка-метла, в наведении мокрой тряпкой глянца на плитке и камне. И когда, озорно стреляя
искрами, весело затрещит досточками (с того самого ящика — из-под плитки) живой огонь внутри («А что — нор-рмально! Мне нр-равится — буду тапер-рича здесь жить!»), можно, по-хозяйски обстоятельно и не спеша зачистив и собрав свой инструмент, уходить. С чистым сердцем и тем лёгким, при своей весомости, чувством, что зовётся чувством выполненного долга: «Я сделал всё, что мог. Кто сможет — пусть сделает лучше».

Мангал был красив — чего там говорить! Если бы то сделал кто-то, я просто бы искренне восхитился: «Класс! Супер! Эксклюзив! Красота!» А так — скромность, понятное дело, не позволяла…

Безобразно затянуты остались сроки, но никого кроме самого себя, в конце концов, я здесь не держал, другим делам хозяйским долгостроем своим не мешая. Хоть веселей им там с Гаврилой было — над кем ещё повздыхать: «Вот связались!» Должно быть, быстро на этом поприще я смогу работать теперь не скоро — надломился, видимо, тот стержень, что верой в ремесло это был. В обозримом, во всяком случае, будущем: хватит, натворился!

Но, наконец, я был полностью уже свободен — давно пришло время заняться своими делами. Документы в море надо было делать. Вот с загранпаспорта и начал.

А почти спросонок, физиономию только ополоснув и чайник на кухне поставив, шмыгнул к письменному столу. Чего-то разложил, чем-то шелестел, что-то писал. Опять о море! Плевать, что, как говорили, это была не модная нынче тема — Её Величество Литература отрядила меня, невеликого, не благородным рыцарем, но терпеливым — из простолюдинов — ратником в свои горячие Палестины. Где вверено мне было не дать кануть в бездну забвения тем неброским морским событиям, что выпали на мою счастливую долю, не позволить стереться неповторимым людским образам, с коими имел я честь бороздить бескрайние моря просторы. В том был мой удел, моё предназначенье. Ибо однажды человек от Литературы (то был главный редактор многовекового «Современника»), как мечом рубя ладонью воздух, громогласно — на всю аудиторию — изрёк: «Вам выдаётся аванс! Не нами — Литературой. Вы просто обязаны его оправдать!»

Я помнил об этом, я старался. Не по мере сил, но по мере возможностей. Написанный за несколько лет сборник рассказов, не теряя наивно времени на бесполезные поиски спонсоров, издал за морские свои — с того самого, последнего рейса, — деньги (это
была единственная, наряду со вставленным евроокном в нашей комнате, толковая их трата). В сети книжных магазинов он разошёлся, как горячие пирожки: раздарив кому ни попадя оставленные себе экземпляры, я принялся выкупать книжицы с прилавков. Ведь каждая была сродни закупоренной бутылке Капитана Гранта: может, хоть одно слово до сердца читателя дойдёт!

А читатель попадался порой такой умный! И дотошный. Немало из тех, кому в порыве откровения об авансе поведал, пытливо уточняли: «Так, а сколько дали-то?»

…За паспортом, после подачи мной документов в желанное окошечко аж в пятом часу, велели приходить через месяц.

А вторник пришёл уже на следующий день!..
               
* * *

На вторничное занятие я явился, как «чек» — свежеотпечатанный, только что из кассы. В новых туфлях, что купил, наконец — с «каталонских» премиальных. Не бальных, конечно, но кожаных, на каком-никаком каблуке: как человек теперь буду с него шагать! Туфли были симпатичные, приглянулись мне сразу и ценой (это было, ясно, главным), и декоративным переплетением глянцевой и кожаной полосок сбоку — всё-таки
какая-то «запендя», как черно-белый кафель танго (чуть, может, я и поспешил — в следующем, буквально, магазинчике были туфли и каблуком повыше, и ценой пониже). Обновить обувку, само собой  получилось в отутюженной рубашке с коротким рукавом и брюках от свадебного костюма: джинсы и футболки Татьяна забрала в стирку. Так что Люба, как всегда опоздавшая к началу разминки, заняв место рядом со мной сзади, одобрительно повела — припечатала по воздуху — ладонью: совсем, мол, другое дело!

Артёму, правда, туфли не понравились, о чём и не преминул он во взятой паузе заметить: «И здесь ещё зависит от выбора вашей обуви: она должна быть такой, чтобы не сковывать движений стопы».

Да ладно, маэстро! Мне и так удобно! На лучшие всё равно денег не было.

«Стоя на зеркало», мы старательно гнули стопы в основных, опять, шагах ча-ча-ча…

— С них начинается всё, поэтому и уделяем каждый раз им такое внимание. Научитесь правильно их делать, и потом, поверьте, перед вами откроется такое количество вариантов!..

Мы верили. Мы старались. Получалось пока что неважнецки — у меня, во всяком случае. И от невнятного кривлянья ног своих, что беспристрастно зеркало отображало, так искренне, видимо, лицом я кривился, что та красивая светловолосая девушка остановилась наконец, не в силах сдерживать больше приступы беззвучного смеха.

Ну, хоть людей повеселил!

— Теперь изучим «алеману». Встаём друг против друга — партнёры на партнёрш. Партнёрам, как всегда, «халява»…

Слава Богу!

— Делая вот этот шаг, они остаются на месте, поднимая левую руку, под которой и совершает кружение партнёрша…

Ничего себе — халява: это ж ещё запомнить и повторить надо!

— Девушки, смотрим вашу партию…

Наши красавицы кружились напротив, и у меня была возможность любоваться достойной среди других достойных — своей партнёршей. Она была великолепна! Не будь даже так плавны и пластичны её движения и изящны линии тела её — всё равно: она была лучшей! Для меня. Всегда.
               
— Хорошо! Давайте попробуем сделать это в парах.

В парах («Ча- ча, раз, два, три!»), с Любой, у нас получа — ча, раз, два, три! — лось хорошо: ведь со мной была она! Я отпускал Любовь в круженье алеманы, и точкой притяжения в этот миг были лишь едва соприкасавшиеся наши ладони — моей левой, и правой её рук: здесь замыкался импульс. Влекомая им, моя партнёрша возвращалась через мгновение, и правая моя рука бережно подхватывала податливый гибкий стан.

Всё возвращается на круги своя… Но — в одну реку два раза не войдёшь: вода течёт… А при ста градусах вода кипит!

Плавное — и логичное! — течение моих мыслей под музыку свернул Артём, закончивший на этом головокружительное наше занятие.

Хотел так просто от Гаврилы отделаться! Куда там! Нет — никаких сомнений на свой счёт у меня не было, да и быть не могло: откуда, спрашивается, им взяться?.. Однако развеять их стоило.

— Скажите, Артём, — скоренько одевшись и поджидая Любу, опёрся о стойку руками я, — мне, вообще, стоит заниматься? Ну, то есть, я не…

Не успел даже «безнадёжен» произнести — так резко и раздражённо оборвал меня маэстро.

— Этот вопрос, — безоговорочно сворачивал мои сантименты Артём, явно уходя от дальнейшего рассусоливания, — задаёт мне каждый! Занимайтесь, работайте, и всё придёт! Так, ну что — встаём?..

Семичасовая группа готовно — «на бодрячке» — выходила на паркет.

* * *

— Мне сегодня сюда, — ладонью означила направленье, противоположное генеральному, Люба.

- Пойдём! — согласился я, готовый идти сейчас с ней на все четыре стороны света, тем более, что…

— Мне как раз надо в эту сторону — к другу зайти: они сейчас в «Клевере» целый этаж отделывают.

— Серёжа тоже, — кивнула Люба, — подрабатывать в магазин устроился — в «Бомбу». Пойду к нему.

Серёга в этом смысле был молодец! Да и хорошо ему было на стороне подрабатывать — сутки через трое, в наряд суточный заступая, Родине он служил. Вот и умудрялся при случае, и по желанию своему, находить в магазинах работёнку грузчика, либо теперь даже охранника. Непыльную и без головной боли: ни камень тебе резать не надо, ни выдумывать творчески чего-то, ни за результат конечный — футбольное поле по сантиметру! — отвечать. Красота! Честное слово — я ему завидовал!
               
Все при работе были, все делом занимались, один я… Танцами страдал.

— Парень, к которому сейчас иду, это единственный, на Ушакова обретённый друг. Он мне здорово там помогал. Отделочник. Теперь. А до этого… Э-э… Немало времени провёл в местах не столь отдалённых. Такие вот перипетии.

Бросив непонимающий взгляд, Люба неодобрительно повела бровью.

— Да нет, Любаш, просто, понимаешь, он очень грамотен во всех этих устоях… Со всеми телохранителями тамошними, бандюкующими, да и во всём том ужатнике — не знаю бы, как без его помощи разобрался. А заходило там порой далековато… А Татьяна — наивная! — на них юриста хотела нанимать!

— Ну, — качнула головой Люба, — с такими людьми так дела не решаются.

— Накажут…

— Да ещё как накажут!

Уж вам, Любовь Васильевна, конечно, лучше знать!

Улица была наполнена светом реклам и витрин и почти пуста от людей — час «пик»