просто первостатейного злодея, а на последнего негодяя. – Да это же одно и тоже. – Поправила себя мечтательница. – Так вот что на самом деле значит эта их первостатейность. – Вновь озарилась догадкой мечтательница, со всем своим презрением глядя в глаза последнему злодею и первому негодяю на этом участке жизни.
Ну а того разве чем-то проймёшь. И он только лыбится в ответ и подначивает мечтательницу. – Я прямо-таки сражён вашим столь незабываемым и особенно прекрасным в лунном свете взглядом. – Смеётся злодей. – Чем же я его заслужил? – почесав затылок, задаётся вопросом злодей. – Право не знаю. – С сожалением говорит злодей. После чего он было собрался повернуться к Вакуле, чтобы поинтересоваться у него, как продвигаются дела, как вдруг он в мечтательнице что-то замечает и застывает в полуобороте, всматриваясь в мечтательницу. Что, совершенно, до нового приступа дрожи в ногах, не нравится мечтательнице, не понимающей, что в ней могло привлечь столь пристальное внимание злодея.
Ну а злодей не только не объясняет, а начинает её ещё больше пугать своими последующими действия с ножом, который он вытащил и, облизнувшись, как всегда делают злодеи, когда ими намечается нажива, начал придвигаться с ножом наперевес к мечтательнице, которая уже и ног под собой не ощущает, сковавшим её страхом перед блеском ножа. И теперь мечтательница ничего и никого вокруг себя не видит, кроме двигающегося к ней острия ножа. Злодей же поводил его перед набухшими от слёз глазами мечтательницы, а затем к полной её неожиданности ушёл в сторону уха. Где как она мочкой уха осознала, и находится то, что на самом деле привлекло столь пристальное внимание вначале злодея, а уж после его ножа. Это были золотые серёжки, о которых она и позабыла, а вот злодей вовремя для себя приметил и как это всегда делают злодеи, не без эффектного подхода решил её избавить от такой нагрузки на свои уши.
И теперь для полного эффекта, злодею оставалось лишь сказать что-нибудь жутко злодейское, например: «Сама снимешь или мне их вместе с ушами снять?», – как к полной неожиданности всех их, со стороны той светлой арки, доносится звонкий голос, со своим вопросом:
– Я не вовремя?
Что в один момент одёргивает от своих прежних действий каждого из участников этой, дело случая, встречи, и переводит их взгляды в сторону арки. Где перед ними предстал, неспешным шагом к ним идущий, во всю ширь своего лица, добродушно и как всем одновременно показалось, совсем не к месту улыбающийся незнакомец. И это всё в купе со сказанным им, не может не напрячь в удивлении злодея и его товарища Вакулу.
– Ты это о чём? – обращается к приближающемуся незнакомцу злодей, развернувшись к нему вместе с Вакулой и, приготовившись к любому развитию ситуации.
– Так звали же. Или я ослышался. – С прежней беспечностью и простодушностью говорит незнакомец, чем ещё больше напрягает злодея с Вакулой, начавших подспудно чувствовать, что здесь что-то не так. Но показывать вид, что появление незнакомца вызывает в них затруднение в понимании мира, они не могут, и злодей с показной невозмутимостью отвечает ему. – Ах, вот ты о чём. – Усмехается злодей. – Я бы сказал, не во время, а несвоевременно. – Добавляет злодей, крепче сжав в руке нож бабочку, от которой большого толка нет, но его порхающий перед глазами вид, уж очень по-особенному щекочет нервы заблудившимся в своих мечтах мечтательницам.
– Ну уж здесь я ничего не могу поделать. – Пожав плечами, с сожалением сказал незнакомец, наконец-то, остановившись напротив них на расстоянии пары трёх шагов. – Каждый живёт по собственному счётчику времени и бывает в ладах только со своим соизмерением времени. Так что придётся как-то учитывать это факт. – Сказал незнакомец, одарив всех своей, бесконечно невозможно осознать глубину значения улыбкой. Отчего злодей и Вакула уже начинают тревожиться и как-то несвойственно себе, неуверенно чувствовать.
– Что ты на самом деле хочешь? – отбросив всю шелуху недоговорок, со всей прямолинейностью спросил злодей незнакомца, кем, как можно было догадаться, был Фаэтон. Фаэтон на мгновение делает задумчивый вид, заставивший его для концентрации своего внимания к себе, засунуть руки в карманы своей куртки и, выйдя из него с неестественным светом в своих вдруг запылавших безумством глазах, который без дрожи в ногах и сердце не увидеть и пропустить мимо себя было невозможно, даже не говорит, а каким-то глубинным голосом провозглашает приговор отступникам:
– Я огненной колесницей пронесусь по закатам человеческого сознания, не оставив ни следа от их провозглашенных неоспоримыми истинами заблуждений.
– Да он же безумец! – после небольшой оглушающей сознание паузы, разрывает образовавшуюся тишину Вакула, начав натужно смеяться. Но его авторитетный товарищ, наблюдая за тем, как незнакомец делает глоток из вытащенной им из кармана бутылочки, а во второй его руке оказывается зажигалка, через призму которой он смотрит на них, так совсем не считает, и в нём всё призывает: немедленно всё бросить и куда глаза глядят бежать отсюда. Но он ничего из этого не успевает, как и Вакула досмеяться до конца – направленная незнакомцем на них, как из огнемёта, струя огня, в миг, до потемнения воспалило их глаза и сознание, не оставив от их здешнего присутствия ни следа.
Ну а когда мечтательница, потерявшаяся в себе в тот же миг, когда этот незнакомец выплеснул из своего рта на злодея и Вакулу столб огня, пришла в себя, то она обнаружила себя сидящей для неё сейчас неважно где, но главное, что напротив склонившегося над ней лица этого загадочного незнакомца.
– Всё прошло? – спросила мечтательница, вглядываясь в удивительные глаза незнакомца, где вокруг его зрачка, служащим центром этой его внутренней вселенной, живёт своей жизнью неизвестная галактика, со своим планетарным поясом, звёздами и куда уж без них, время от времени мельком пролетающих комет.
– Не знаю о чём это вы, но позволю себе дать вам один совет. – С лёгкой улыбкой проговорил незнакомец. – Заглядываться в звёздное небо необходимое дело. Ведь нельзя пропустить тот свой звёздный момент, когда именно для тебя и твоего загаданного желания, освещая путь, там проносится колесница Гелиоса в виде кометы. А теперь, когда ты увидела эту колесницу, закрой глаза и загадай желание. – Так проникновенно это сказал незнакомец, что мечтательница, не задумываясь о последствиях, но при этом предусмотрительно взявшись за руку незнакомца, закрыла глаза и само собой, только об одном загадала. А когда открыла глаза, то увидела, что уж слишком, до забытьи замечталась, что теперь и не вспомнить, как она дома у себя оказалась. А вместо руки того странного и крайне загадочного незнакомца, кого собственно и касалось это её загаданное желание, она как ею сейчас увиделось, держала ножку спинки кровати, куда дотянулась её упавшая на пол рука.
И, конечно, это всё её до крайней степени своего нетерпения не устраивает, и вечная мечтательница с милым и несколько мало словосочетаемым в нынешних реалиях жизни именем Олимпия (лучше не спрашивайте, как полностью звучит и проговаривается её злейшими знакомыми её имя), резко подскакивает с кровати и очень громко у стен интересуется:
– Так это что, был сон?!
После чего она озирается по сторонам в поиске одной знаковой вещи, от нахождения или наоборот, не нахождения, будет зависеть всё её будущее. И безуспешное начало в поиске этой знаковой вещи, вселяет надежду в Олимпию. Но если спальня в некотором роде обнадёжила Олимпию, понявшую только сейчас, на что она готова ради своей мечты – потерять не только малое, но и достаточно многое, – всё же это ещё не всё, и там, со стороны прихожей, её вполне могут ждать свои неприятные сюрпризы. – Сама же знаешь, какая ты рассеянная, – вступая на пол голыми ногами, с тревожным сердцем рассудила Олимпия, – и вполне можешь забросить сумку где-нибудь в прихожей.
И вот она с учащённо бьющимся сердцем оказывается на пороге прихожей, куда она, прищуривши один глаз, начинает с холодком в душе заглядывать. И вскоре счастью её нет пределу – она свою сумку не находит. А это значит, что она не такая уж выдумщица, хоть и мечтательница. И её значит, по-настоящему ограбили. Правда, непонятно чему здесь радоваться, но видимо у Олимпии есть на то свои веские причины, ведь она такая мечтательница. Да и о загаданном желании не стоит забывать.
Ну а то, что вместе с сумкой пропал кошелёк и ключи от рабочего кабинета, то это дело поправимое и не такое сложное, как отыскать ту показанную ей незнакомцем вселенную, которая так и стоит перед её глазами и призывно её ждёт.
– Найду! – посмотрев на себя в зеркало всё тем же колючим взглядом, который в ней пробивался в особые, требовательные моменты жизни, решительно, но в тоже время охрипшим от чего-то (наверное, вечером продуло, ну а то, что она не чувствует своего языка, то это скорей всего, последствия её вчерашнего злоупотребления) голосом, сказала Олимпия, отправившись собираться на работу.
– Найду! – с той же решительной мыслью приближался Фаэтон к зданию клиники, после того как доставил Олимпию до квартиры, где она живёт. Где он, положившись на дверной звонок, приставил к двери Олимпию, дожидаться, когда там, у неё дома, домочадцы проснутся и встревоженные столь поздним визитом, ясно, что незваных гостей, бросятся смотреть в дверной глазок, а когда ничего не поняв, не дозовутся, и была, не была, откроют дверь, то вот они все удивятся, когда на них свалится такое счастье в виде закимарившей Олимпии (а зная, насколько ты чувствительная в деле употребления вина, нечего было столь сильно радоваться за подругу, когда та предложила за неё порадоваться пару другой бокалами вина).
Фаэтон же вошёл через главный вход в здание клиники, где он быстро осмотрелся по сторонам, и как им ожидалось в столь поздний час, застал практически полное запустение и мрачную тишину, которую собой разбавлял сонный охранник, несколько приободрившийся при его появлении. Фаэтон подошёл к стойке контроля с охранником во главе и задал ему пару дежурных вопросов. И закончив на этом, вышел из здания клиники на улицу. Где глубоко вздохнул вечернего уличного воздуха и скрылся в глубине вечерней темноты, чтобы в самый неожиданный момент для некоторых людей, считающих, что они самые умные и их шаги никто не сможет просчитать, появиться перед ними.
– Не поздновато ли для прогулок? – из темноты проулка до Веры донёсся голос Фаэтона, а затем уже он сам появился перед ней.
– А что мне бояться, если ты рядом. – Ничуть не смутившись, ответила Вера, вынужденная остановиться.
– Что тут поделать, когда мы так чувствительно связаны друг с другом, – и я даже не знаю, чего в этом больше, плюсов или минусов, – и значит, должны проявлять заботу друг к другу. – Сказал Фаэтон.
– Я не против, но опекать меня не нужно. – Ответила Вера.
– Но тут ты сама виновата, раз постоянно пытаешься обострить обстановку. Хотя я тебя понимаю и если уж быть откровенным, то только к тебе одной всегда прислушиваюсь и верю. Но ты слишком идеализирована что ли и это ведёт тебя к ошибочным оценкам сложившейся обстановки, где всего столько намешано, и
