искренней, дикой страстью, тем более удивительной на почти неподвижном, как маска лице:
- Дорогой мэтр, этот самый «порядок», судьба которого вас беспокоит, умерщвляет не только тела с помощью голода и рабского труда, но и разум, и душу народа подобными проповедями скотской безропотности и покорности! Нет власти аще не от Бога? Но клянусь, аристократов послала на наши головы скорее дьявольская канцелярия! Раб да повинуется господину своему?
Это ли не надругательство над человеческим достоинством! Месье Дюбуа!, - Норбер словно извиняясь за резкость, прижал руки к груди, - я уважаю ваш преклонный возраст, помню всё, что вы для меня сделали, и совсем не хотел обидеть…
Дюбуа по-отечески положил руки на плечи Куаньяра:
- Знаю, знаю, и все же мне кажется, вы увлечены, а стало быть, можете быть обмануты своекорыстными и высокопоставленными людьми, которые используют происходящее в своих узких интересах. По совести, все эти дворяне-либералы не вызывают никакого доверия, чего хотят на самом деле герцог Орлеанский, Лозен, Ларошфуко и прочие, кто их знает, но с народом им уж точно не по пути... Есть мнение, что это движение..., - он понизил голос, - масонский заговор против монархии.
Норбер смотрел на нотариуса внимательно и серьезно:
- Лично у меня они также не вызывают доверия. Вы знаете, я сын сапожника, мы с братом выросли в бедности, поэтому нужды и проблемы народа это мои личные нужды и проблемы. Масоны? Вас это удивляет?
Любой революции нужна организация, тем она радикально отличается от стихийных народных бунтов, обреченных на поражение... Но удержат ли они ситуацию под контролем? Вряд ли, люди учатся мыслить, осознавать собственные интересы, прямо по ходу возникают новые организации внутри прежней... Но хватит об этом.
Месье Дюбуа, я лишен роскоши наблюдать за жизнью народа со стороны, тем более, из положения сверху вниз, сидя в «башне из слоновой кости». С самого начала жизнь сложилась так, что в свои двадцать три года я чужд романтических иллюзий и наивной восторженности, которые отчего-то считают свойственными молодости.
Я вижу ситуацию масштабно и дело совсем не в личной вражде между мной и де Белланже, как вы думаете. Я принципиальный враг всем Белланже, как они сами враги всей французской нации.
Нотариус протестующе вскинул руки:
- Но, Норбер, ведь так можно договориться до самого немыслимого, до самого страшного! Расписавшись в ненависти к дворянству, как классу, ты не сможешь со временем не покуситься и на прерогативы Трона, ведь король есть первый дворянин Франции!
- У вас отлично развито логическое мышление, мэтр!, - сердце Норбера тревожно стукнуло и провалилось куда-то, нервно облизнул губы, ни он сам, ни его товарищи совершенно еще не думали о подобном, - так далеко не заходит никто из нас. Надеюсь все же, вы не склонны считать, что закон наследования власти, исходящий от умерших королей может быть священнее христианских заповедей, которые придворная знать и верные слуги короля нарушают с чувством права?
Дюбуа задумчиво выдержал небольшую паузу:
- Мы не можем знать своего будущего, но обязаны знать свой долг!
В ответ Норбер лишь торжественно наклонил черноволосую голову. Согласен, но всё же, к чему клонит мэтр?
А Дюбуа продолжал:
- Я не настолько консервативен, как ты думаешь. Скажу так, если призвав на помощь разум, действуя взвешенно и справедливо, не поддаваясь раздражению, злобе и ненависти, объединив усилия, депутаты от всех сословий сумеют достигнуть желаемых целей, избавить страну от злоупотреблений чиновников, поднять рухнувшую экономику, то стяжают себе неувядаемую славу. Но если насилиями, жестокостью и возбуждением народных страстей святое дело превратится в дело мести, то борьба за права человека окажется запятнана. Тогда и победа и поражение окажутся, одинаково печальны!
Норбер был крайне удивлен, но заставил себя воздержаться от резких замечаний, уже готовых сорваться с его губ. Не он сам, которому слегка за двадцать, а пожилой человек пятидесяти с лишним лет, сидящий перед ним, демонстрировал политическую наивность и даже в некотором роде идеализм!
Что мэтр себе представляет? Элизиум с молочными реками и кисельными берегами?! Братство хищников и травоядных? Чтобы такие феодальные монстры, как де Белланже, де Ласи, искренне подали ему руку? Казалось бы, умный человек, всё видит, но при этом ничего не понимает! И что хуже всего, таких людей немало. Как раз не мы, они идеалисты, далекие от реальной жизни! Эти добродушные, неглупые, но сентиментальные люди еще станут воздавать проблемы. Они, как и все, страдают от высокомерия и бесчеловечности дворянской власти, не хотят, чтобы их эксплуатировали и в дальнейшем, но при этом считают сопротивление грехом и жестокостью! И среди них бедный месье Дюбуа?! Отчего-то ему вдруг стало жаль человека, всегда относившегося к нему, как к сыну. Поздно ему переучиваться, и тут же невольно подумалось, что Марат ведь тоже не из молодёжи…
- Что же ты замолчал, Норбер или тебе нечего сказать?, - Дюбуа был доволен, ему казалось, что он сумел «открыть глаза» этому упрямому юноше.
Но он ошибся. Куаньяр невозмутимо возразил:
- Не пойму, мэтр, о каких насилиях вы говорите, о каком возбуждении народных страстей? От людей, чьи убеждения схожи с вашими, я это слышу не впервые
- Как?! Разве в Париже люди не бунтовали, не захватили Арсенал, не брали штурмом Бастилию и не убили её коменданта? Разве все эти агитаторы, Марат, Демулен, Лустало и прочие, не преднамеренно мешают народу успокоиться? Что ты можешь мне ответить на это, дружок?!
Услышав эти немыслимо наивные доводы, Норбер добродушно усмехнулся:
- Месье Дюбуа, не обижайтесь, но сейчас вы повторяете излюбленные байки аристократов! Вы что же, действительно не знаете, хотя бы со слов Филиппа, участника событий, что столицу накануне 14 июля окружили верные королю полки, Парижу угрожала военная экзекуция, разгон Национального Собрания?
Именно поэтому люди захватили Арсенал, а комендант Бастилии первым отдал приказ стрелять в народ. Мэтр, наш народ, увы, невежествен, отличается доверчивостью и легковерием, таким был бы и я, и мой брат, если бы не ваша доброта и забота, я всегда помню об этом.
А те, кого вы с таким пренебрежением назвали «агитаторы», о, эти люди дороже для нас сейчас, чем всё золото Перу, не дают нам «заснуть» и стать легкой жертвой партии Двора, бесстрашно разоблачают интриги аристократии. Но для чего я все это говорю, к чему мы спорим, все равно каждый из нас останется при своем мнении, впрочем, как всегда, - Куаньяр беззаботно пожал плечами.
- Кстати, недавно узнал, что ты, Жюсом и Арман зачастили к одному из наших соседей, старому солдату Брике... К чему тебе, будущему нотариусу, человеку мирной профессии, умение владеть саблей и метко стрелять? Что вы затеяли, ребята? Меня это очень беспокоит...
- Считаю, что любому мужчине, даже человеку мирной профессии необходимо иметь эти навыки. Это, во-первых. А во-вторых... кто знает, что всех нас ждет. Дворян с детства учат владеть шпагой, так и мы не должны быть беззащитны, как овцы.
Дюбуа слушал молодого человека недоверчиво и наконец, махнул рукой:
- Ты такой же упрямец, как мой сын и этот... третий ваш товарищ, этот бешеный Жако…сын покойной вдовы Арман, с ним вовсе говорить невозможно, по-моему, этот и сам кого угодно повесит на фонаре своими руками!, - при новой мысли губы нотариуса расползлись в усмешке, - знаешь ли, кого совершенно невозможно переспорить? Иезуитов и революционеров! А ты, парень, как раз из числа этих последних. Впрочем, как и мой Филипп - и, взглянув на часы, - ну-ну, дружок, довольно споров, время обеда! Выходи же, мы закрывается!
Норбер проводил долгим, задумчивым взглядом карету с гербом графа де Бресси, видимо, не сумев вовремя подавить выражение мечтательной грусти. Чем же можно привлечь внимание мадемуазель, заинтересовать девушку, не задев ее аристократической гордости, не вызвав пренебрежения, как отыскать такие слова, которые сумеют хоть немного тронуть сердце Луизы де Масийяк?
Это не укрылось от внимательных глаз Этьена Дюбуа. Он бросил как-бы невзначай:
- Вчера Филипп снова застал тебя шляющимся около решёток сада господина де Бресси…
Смуглое лицо юноши вдруг покрылось красными пятнами:
- Я не шлялся, как вы изволили выразиться, я ждал Жюсома. Мы договорились встретиться именно там…
- Да, конечно…, - Дюбуа насмешливо кивнул, - но бойся примелькаться графу на своем «посту», он хоть и добрый человек, а все же до мозга костей дворянин…
Норбер нахмурился:
- Я не сделал ровно ничего дурного, мэтр, только стоял у решетки сада» и про себя с грустью: она всё равно не замечает меня.
Нотариус вздохнул:
- У господина графа может оказаться другое мнение, если он решит, что ты наблюдаешь за его благородной племянницей. Мне известен печальный прецедент времен моей молодости, когда отец девушки приказал своим слугам избить палками дерзкого простолюдина, осмелившегося поднять глаза на его дочь, слуги переусердствовали и несчастный юноша умер…И хотя де Бресси совсем не зверь, кто знает, как отреагирует его аристократическая гордость…
Чёрные глаза Норбера потускнели и потухли, но лишь на секунды, но когда его взгляд обратился к Дюбуа, мэтр снова увидел в нём огонёк дерзкой непокорности и понял, что предупреждение было напрасным.
Дюбуа решил изменить тему, обратившись к достопримечательностям древнего маленького Санлиса:
- Нам тоже есть чем гордиться, дружок! Ты же знаешь, наш город был первой столицей французских королей еще до Парижа!
Зря он это сказал. Темные глаза юноши задумчиво сузились, с губ коротко сорвалось:
- Да. А Париж станет столицей последнего короля Франции!
Старый Дюбуа побледнел и в ужасе взглянул на него.
А в марте 1792 года Франсуа Жозеф Куаньяр, председатель якобинцев Санлиса был жестоко убит роялистами в своем собственном доме вместе с 8-летним сыном и беременной женой. С их смертью Норбер остался совершенно один.
Юноша замкнулся в себе окончательно, только друзья детства Пьер и Филипп и отчасти сын вдовы Арман нарушали его суровое одиночество, и с головой ушел в политическую жизнь. Танцы, флирт с девушками, все свойственные возрасту увлечения подчёркнуто не интересовали его.
Так как его влияние в клубе и раньше почти не уступало влиянию старшего брата, вскоре он принимает должность председателя.
25 июня 1792 года...
Возбужденная толпа санкюлотов окружила карету, в которой направлялась в гости в имение маркиза де Белланже 22-летняя племянница графа де Бресси, рядом с ней сидела её подруга, кузина маркиза Жюстина де Габрийяк.
В помещение клуба рысью вбежал Дюбуа:
- Ты ждешь их на собрание, а они сейчас порвут в клочки и племянницу де Бресси и ее подружку! Что случилось? Их кучер ударил кнутом одного из нас.. Андрэ Лувэ, рабочего с мануфактуры.. который третьего дня стал членом клуба, ударил, заставляя убраться с дороги, других их карета обрызгала грязью, господа не любят тормозить…Жак Арман взбеленился сам и своей дикой страстью заразил других…всех прорвало.. и то
С уважением, Андрей.