особняка и прислуги или судьбой принца, которого Революция лишила будущего трона и власти.
Горе, унижения и страдания бедных – привычная обыденность, но слезы изнеженной дворянки-эмигрантки, лишившейся роскошного имения, кареты с гербом и лакеев – преподносятся как «ужасная трагедия»...
Что же это иное, как не двойная мораль?
Лето 1804 года.
Куаньяр и Лапьер в это время оказались почти на нелегальном положении, тогда им выпала честь в 1800 году познакомиться с Бернаром Метжем.
Вчерашние якобинцы к тому времени сформировали тайное общество филадельфов – боевую подпольную революционную организацию, основанную товарищем Робеспьера итальянцем Филиппом Буонарроти, лучшим конспиратором начала 19 века. Чуть позднее именно от филадельфов, в первые годы 19 века отделилось новое тайное общество, известные карбонарии…
Но даже слухи о существовании организованной активной оппозиции не должны были проникнуть в печать, общественность должна считать все эти покушения делом рук отдельных личностей, конечно же «дураков» или «фанатиков», будто-бы не имеющих, ни малейшей поддержки. Так поддерживалась иллюзия непоколебимой прочности режима и единодушной «всенародной любви» к самопровозглашенному императору…
Бернар Метж - уникальный человек и "добрый патриот", в том смысле, в каком понимали это "люди 93 года", родом с юга, из Каркассона, до термидора он был членом местной администрации. Люто ненавидимый местными роялистами и дельцами-нуворишами, он бежал из Каркассона в Париж, подобно тому, как парижские якобинцы после термидора торопились выехать из столицы.
При аресте в его портфеле были найдены «крамольные сочинения», в которых автор требовал смерти диктатора… Из под ареста Метж бежал, нанеся при этом полицейскому несколько ударов кинжалом.
Скрывался Метж в нечеловеческих условиях, бонапартистские псы преследовали республиканца так активно, что ночевал он каждую ночь в разных местах, нередко не самых подходящих…
Но он лишь гордился своими страданиями и репрессиями, сравнивая свое положение с положением Марата в 1789-1791 годах!
Но на этот раз сам Метж, осторожный и крайне недоверчивый посоветовал Куаньяру и Лапьеру неожиданное убежище в Сен-Жерменском предместье, населённом аристократами. Что ж, самое темное место – под фонарем!
- Эта женщина из «бывших», молодая вдова, герцогиня д, Аркур, понимаю ваши опасения, но она не от мира сего и я скрывался в её особняке уже много раз. Теперь знаю, не выдаст. Поверьте моей интуиции, другого выбора у нас сегодня нет.
Лапьер согласился охотно, он слишком устал, а безопасный кров предполагал еще сытный ужин и ночлег…
- Мы должны хорошо отдохнуть, учитывая, что ждет нас завтра, «адскую машину» следует испытать где-нибудь на глухом пустыре, чтобы от корсиканского выродка наверняка не осталось целого клочка! Роялисты сделали ценное изобретение, но устроенный ими взрыв на улице Сен-Никез не достиг желаемого, теперь послужит оно нашей святой цели, граждане!
Норбер оказался на удивление хмур и упрям:
- От усталости вы оба сошли с ума! Вы можете доверять проклятой аристократке? Ублюдкам Бонапарта мы поднесем свои головы на золотом блюде!
Метж сделал небрежный жест:
- И всё же мы остановимся у неё, Норбер! А вот и интересующий нас особнячок, ждите, граждане, я вас позову!
Через четверть часа лакей в ливрее («Словно при старом режиме!» – с крайней неприязнью подумал Норбер,- словно 89 год еще не наступил и Бастилия еще стоит!») предложил им войти:
- Госпожа герцогиня ждёт вас в столовой, время ужина, месье…я хотел сказать, граждане!, - кислая гримаса на лице старого «слуги феодализма» ясно показывала, что якобинцы ему не более симпатичны, чем он им, но раз приказ госпожи герцогини, что же делать? Принять «мерзавцев», как дорогих гостей и молчать об их присутствии в доме...
Лапьер и Метж с насмешкой переглянулись, Норбер, стиснув зубы, промолчал… Он не мог себе представить, какой роскошный и жестокий сюрприз ждёт его в этой изящной столовой…
Герцогиня Луиза д,Аркур
Герцогиня д, Аркур встретила товарищей в столовой, жестом приглашая к сервированному столу. Лапьер ухитрился отвесить вполне изящный поклон, уроки графа де Турнэ даром не пропали, Метж вежливо, но сдержанно склонил голову, а Норбер… он остался стоять неподвижно, не сводя остановившегося взгляда с лица молодой женщины…
Луиза, а это была именно она, тоже страшно побледнела и заметно изменилась в лице, под внимательным взглядом Лапьера она быстро взяла себя в руки.
- Прошу к столу, граждане, я ждала вас.
- Я должен представить вам моих спутников, - Метж жестом указал на Лорана и Норбера, - гражданин Лапьер и гражданин Куаньяр.
Если бы Метж был меньше озабочен едой, он мог бы заметить, что на этот раз разговор за столом был вял, и часто прерывался, наступало слегка неловкое молчание.
Менее голодный, а потому более внимательный Лапьер отметил странные взгляды молодой герцогини, обращенные на Куаньяра, тот же, напротив, демонстративно отводил взгляд, подчёркнуто изучал тарелку и содержимое стола…
После ужина слуга проводил каждого из секретных гостей герцогини в отведенные для них комнаты…
Поздно вечером, дверь в комнату Куаньяра бесшумно открылась. Норбер под впечатлением от встречи не мог заснуть, он сидел в кресле напротив камина, устремив неподвижный взгляд на огонь. Когда Луиза подошла к креслу, он не повернул головы.
- Норбер, выслушай меня, - её голос звучал робко и умоляюще.
- Я слушаю вас, мадам, - его голос прозвучал отстранённо и обманчиво ровно, она не могла понять, как мучительно трудно даётся такая холодность. Он задыхался…
- Сама судьба привела тебя в мой дом. Это мой шанс. Поэтому прошу.. нет, умоляю тебя, выслушай меня до конца.
Он не видел, как нервно дрожали её руки, стискивавшие платок, как стучали зубы, точно в лихорадке.
- Я вас внимательно слушаю, мадам, - лишь повторил он, не поворачивая головы от камина.
- История этих последних семи лет ужасна для нас обоих…
Не выдержав, Норбер впервые прервал Луизу:
- Отчего же для обоих, мадам? Вы нашли себе мужа «подходящего» происхождения, теперь вы богатая вдова, у вас двухэтажный особняк в центре Парижа, ребёнок.., ведь у вас есть ребёнок, мадам? Вы должны быть вполне счастливы, вы получили всё, чего хотели..
- Ты жесток, Норбер, - она помолчала, - впрочем, я это заслужила. И всё же в третий раз прошу выслушать меня. Прислушавшись к доводам дяди Этьена, я причинила страдания тебе и одновременно разрушила собственную жизнь, в моём поступке содержится и моё жестокое наказание, Норбер. Жизнь с нелюбимым человеком это просто физическое существование. Просыпаться на мокрой от слёз подушке, каждый раз придумывать для этого глупые объяснения вроде слабых нервов и ночных кошмаров..стыдиться за себя. Антуан был хорошим человеком, кажется, он по-своему даже любил меня. Но выходя замуж без любви, я так и не сумела его полюбить. Тогда я стала мечтать о ребёнке, чтобы посвятить себя малышу и отвлечься, но он был немолод, и как оказалось, весьма серьёзно болен, он и слышать не хотел о приемном ребенке, а Бог не дал нам своих детей, да, кажется, он и вовсе не хотел иметь их. Не хотел менять привычный образ жизни. Сейчас я думаю, что это правильно, детей надо рожать от любимого человека… Я часто скрывала в своем доме преследуемых республиканцев.., я думала, может и тебя тоже спасёт чье- нибудь милосердие. Тем более я отнюдь не стала бонапартисткой в отличие от кузена… Хватит обо мне.. А как сложилась твоя жизнь, у тебя есть семья?
Ответ был предельно короток:
- Нет, мадам.
- Опять мадам? Ты забыл моё имя, Норбер?
- Я знал Луизу де Масийяк, но герцогиню д, Аркур я не знаю...
Она с трудом проглотила тяжелый комок:
- Почему ты не отвечал на мои письма? Всё могло быть иначе! Я ждала единственного шага с твоей стороны, чтобы на коленях умолять тебя о прощении и вернуться, но ты для такого шага слишком самолюбив…
Норбер порывисто повернулся в её сторону и впервые за всё время взглянул прямо в глаза:
- Письма? Во-первых, я не получал никаких писем! И мои письма также оставались без ответа! Только через пять месяцев де Бресси удостоил меня письмом, в котором сообщил, что ты вышла замуж, и настаивал, чтобы я исчез из твоей жизни!
С минуту они смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, первым опомнился Норбер и мысленно послал проклятие де Бресси: ( «Всё-таки подозрения не напрасны! Так вот кому всё-таки обязан! Твой любезный дядюшка, ну спасибо! Отблагодарил за всё!»)
- Как же он мог, он совсем не жестокий человек и он уважает тебя, Норбер, я не понимаю, зачем!
Луиза вынула из шкатулки письмо: «Держи, прочитай это. Дядя прислал мне его тогда, в мае 1796, это письмо оказалось провокационным, подогрело мои глупые сомнения и колебания… Ты имеешь право это прочесть.. ты должен знать об этом..»
Норбер молча развернул листок:
«Я лишь высказываю свое мнение, но не стану его навязывать, решать тебе, в любом случае, я приму твой выбор... Это жестокий и фанатичный человек, пусть и не лишенный налета дикарского благородства… вспышке его страсти все мы обязаны свободой и жизнью, но всё же, не строй себе иллюзий о глубине его чувства… эти люди не умеют любить, в их сердце существует только одна прекрасная дама, их Революция, знаю, что тебя отталкивают его якобинские убеждения и его товарищи, депутаты Конвента, агенты Общественной Безопасности… не поймет, не пожалеет и не простит, твои чувства разобьются об это бронзовое сердце!... Я тоже очень благодарен ему, никогда не откажу в помощи, если таковая понадобится, но никогда не забывай, этот «добрый и нежный» кавалер в Майенне легко подписывал сотни смертных приговоров роялистам, людям нашего общества… Добрый?! Побойся Бога! Тигр тоже умный и красивый хищник, но лучше держаться от него на расстоянии. Вы из разных миров и семьи из вас не получится…», - подавляя закипающий гнев, не дочитав, Норбер вернул Луизе письмо.
С минуту он молчал, опустив голову. Вот как, спасибо господин де Бресси, спасибо за всё.. значит «хищник», «бронзовое сердце», значит, вы лучше меня знаете, умею я любить или нет…
Луиза тоже молчала и не сводила с него широко раскрытых глаз, пытаясь понять, подействовала ли на него её страстная исповедь и это старое письмо.
Огромным усилием воли Норбер сумел взять себя в руки и сохранить невозмутимый вид, он вспомнил о том важном и опасном деле, что ожидает завтра и решил оставить решительное объяснение на потом.
- Завтра рано утром я уйду, - коротко бросил он и увидел даже в свете камина, как сильно побледнело лицо Луизы, из этого ответа она сделала свой вывод, сердце Норбера больно сжалось, и всё же он это сказал - а теперь прошу вас, мадам, оставьте меня, я чудовищно устал»…
Прижав руки к груди и опустив голову, с трудом сдерживая рыдания, молодая женщина вышла из комнаты.
Но уже около пяти утра она снова была в его комнате, слишком боялась, что избегая
С уважением, Андрей.