Живём, как можем. Роман. Глава 2. Виктория

неопределённого цвета. – И сапоги.
Вернувшись вприпрыжку и промёрзши до костей, поспешила было юркнуть в тёплый спальник, но затормозил грубый окрик Софьи:
- Не лезь! Стой! – и сама стояла в одной энцефалитке на голое тело. – Пошли умываться.
- Куда? Я уже умылась, - попыталась возразить Вика, растерев по озябшему лицу ещё оставшиеся капли.
- Пошли, пошли, - запонукала наставница полевой жизни. – И вообще, нам надо вставать раньше мужиков, чтобы привести себя в божеский вид. Ты же, кажется, из спортсменов?
- Ну? – с неохотой призналась фитнес-мастер.
- Значит, привычна и к утренним водным процедурам и к разогревающей зарядке.
Вика зябко поёжилась.
- Не очень.
- Здесь будешь «очень», здесь, если перестанешь следить за собой, то быстро опустишься до состояния скота, и очень скоро потянет на дерево. Так что – пошли. - Пришлось подчиниться. «Пока!» - решила про себя упрямо, - «а потом… потом я буду сама по себе». К ручью, слава богу, не пошли, воспользовались целительной влагой, скопившейся в бочке и стекавшей по водостокам с крыши. – Полезно, - обрадовала жёсткая тётка, посиневшая от холода. – Припри дверь, чтобы кто из мужиков ненароком не вышел на стриптиз.
«А и выйдут – не упадут!» - мстительно подумала спортсменка, сжав ворот старенького свитера на шее. – «Смотреть-то не на чё, а туда же!». Той, у которой было на что смотреть, хватило двух пригоршней, чтобы смочить руки и лицо, и она первой убежала в комнату, а там всё же сделала несколько разминочных, растягивающих упражнений и с трудом расчесала густые спутавшиеся за ночь волосы, остриженные перед отъездом со слезами до плеч.
На завтрак отвалили миску пустой гречки с растительным маслом и кружку чая со сгущёнкой. Если бы это было дома, то каша непременно оказалась в помойном ведре, а с матерью пришлось бы помолчать до обеда. А здесь и сейчас пришлось, даже не особо давясь, затолкать в расслабленный желудок, пообещав ему, что обязательно отоварится в здешнем супермаркете всяким перекусом.
- Лавка здесь есть, но там, в основном, консервы и никаких кириешек и чипсов, - опять обрадовала тётка Софья, угадавшая настроение сластёны. – Может случиться печенье неизвестной годности и пряники каменной твёрдости, так что – не особенно привередничай.
«Ладно», - смирилась Вика, - «будем делать фигуру, если не подохнем». Мужики, несмотря на вечерние угрозы начать рабочий день с ранья, оживать начали только после девяти.
- Пойдём, не ожидая, - скомандовала Парина. – Заглянем в магазин – тебе нужны резиновые сапоги, - критически оглядела кроссовки Вики. – Есть на что?
- Есть. – Вике и впрямь захотелось и сапоги, и тёплую куртку и большой зонт, а заодно высмотреть всё же что-нибудь съедобное. И вообще она чувствовала себя не на работе в полевой экспедиции, а в неудачном турпоходе, который скоро кончится.
Вышли на воздух, а воздуха-то и нет – всё поглотил холодный туман, скатившийся с вершин сопок, да такой густой, что можно раздвигать руками, иначе он холоднющими пятнами оседал на одежде, на полиэтиленовой китайской дребедени, прикрывавшей тело только до колен. Дождь, настоящий нормальный дождь, сменился густой липкой моросью, неприятно увлажнившей лицо. Шли как ёжики в тумане, часто спотыкаясь о выскакивающие и проваливающиеся доски тротуара, ведущего вдоль нескончаемого штакетного забора куда-то внутрь посёлка. С трудом, сгибаясь и отворачиваясь от порывов ветра с моросью, дотелепали до деревянной суперлавки, расчленённой внутри на три отдела: хозяйственный, тряпочный и продовольственный, но с одной продавщицей Людой, как назвала её по-свойски, поздоровавшись, старая клиентка. Несмотря на тесноту и изобилие товаров, глазу остановиться было не на чем. Не было радующих запалённые дождём глаза, сомлевшие души и озябшие тела блескучих алкогольных и пивных бутылок и всяких красочных китайских упаковок с ярлыками известных европейских и американских фирм. На дощатых стеллажах вдоль стены теснились тусклые консервные банки, открытые ящики с конфетами в невыразительных фантиках, полиэтилены с макаронами, гречкой, рисом, ещё с чем-то, и всё… На прилавке стояло эмалированное ведро с селёдкой, высунувшей ржавую голову из рассола. И отдельной пирамидальной горкой расположился в углу свежеиспечённый хлеб, заглушавший запахом промасленной поджаренной корочки все остальные запахи. Его взяли, не сговариваясь, в первую очередь, и Вика тут же, не отходя от прилавка, отгрызла хрустящий уголок, вспомнив про «французскую булку», потом второй, добралась и до тёплого мякиша, и сразу стало тепло и уютно. И пусть дождь ярится и льёт, заполняя холодом всю долину, а в животе согрелось, и мозгам живительного тепла досталось. Взяла и конфет, затвердевших в потускневших обёртках, добралась и до того, за чем пришли. Чего, чего, а резиновых сапог в магазинчике было навалом в полном смысле слова – ходовой товар в здешнюю погоду. Правда, неказистые, тяжеловатые, не утеплённые, но надёжные, литые, чёрные, что надо для тутошней мокрети. И на два номера больше, но выручат толстые шерстяные носки, насильно всунутые в сумку матерью. Недурственно бы заменить и липучий накидон на надёжный непромокаемый плащ, но таких в запасниках микромаркета не оказалось. Выручила Люда: принесла из бытовки свой, конечно, не того размера, но зато плотный, прорезиненный, непромокаемый, длинный, почти до щиколоток Вике, и с капюшоном, в котором можно было даже вертеть головой, и никакого зонта не надо.
- Махнёмся? – предложила, оценивающе ухватив двумя пальцами красочную полиэтиленовую китаёзу. – Дочери отдам – пусть покрасуется здесь перед пацанами.
И Софья подначивает:
- Махайся, не прогадаешь – здоровье дороже всякой красоты.
Ещё и присоветовала прибарахлиться стёганой телогрейкой. И пусть она, мягко говоря, тоже была великоватой, но зато тёплой и просторной, всё равно, что ходовой спальный мешок, обрезанный у колен. Взяли, не кобенясь – наука-то не обеспокоилась обеспечением ценных сотрудников спецовкой и даже не предупредила перед отъездом о необходимом рабочем гардеробе. А к телогрейке, раздухарившись, благо бюджет позволял, присмотрела и серо-буро-защитный противоэнцефалитный костюмчик, предназначенный для таёжных странствий. Вика тут же, за дверью в кладовке, с наслаждением и большим трудом стянула вымокшие до предела джинсы и нарядилась в костюмчик, приняв вполне благопристойный вид полевого бича. Жаль, что не оказалось зеркала, чтобы полюбоваться преображением, но, судя по восторженному выражению лица Софьи с открытым ртом, оно было сногсшибательным. Теперь неплохо бы к обгрызенной буханке добавить что-нибудь посущественнее, типа колбасы, но таковой в здешней кормушке не водилось. Была, правда, задеревенелая копчёная, покрытая пенициллином, но даже хозяйка не советовала такую грызть, и берут её редко, моют в уксусе, да и то только для варева.
- Что ж здесь едят, кроме макарон и гречки? – с досадой вскричал полуголодный новообращённый полевик.
- А вы сходите на толчок, может, там что обломится, - посоветовала Люда и выглянула в окно. – Дождь вроде бы поутих, даже солнце изредка высвечивает. Из прибрежной деревушки часто привозят всякую рыбу, свежую, солёную, вяленую, копчёную, а то и молоко со сметаной и творогом, кое-какую зелень, но всё по о-ё-ёй ценам. Мясо тоже бывает, но оно редко кому по зубам.
- Смотаемся ещё, - пообещала Софья, - но прежде надо отметиться на каторге. До обеда потерпим, а там и смотаемся.
Чувствуя вину и не придавая ей большого значения, поспешили экипированные, пользуясь небесной проясенью, в местную экспедицию, база которой располагалась недалеко в двух бараках и нескольких домишках рядом. Территория двора экспедиции была зачем-то, наверное, для порядка, огорожена дощаником и даже с воротами и проходной, на страже которых, однако, никого не было. Занудно завывала, цепляя за нервы, циркулярка на дальней пилораме, и кто-то гонял, увеличивая и сбавляя обороты, мотор грузовика, гармонично вплетая отрывистые ритмичные звуки в визжащую модернистскую мелодию. Прошли в барак, где размещалась контора, всякое руководство в избытке и спецчасть. Воры-копировальщики устроились в комнатушке, пустовавшей по случаю отъезда обитателей в полевой лагерь, оставивших одну геологиню на сносях, которая не возражала от соседства с академиками, надеясь хоть как-то скрасить бездеятельную скуку. Она вот-вот должна была отправиться в город, где и собиралась благополучно разрешиться пополнением в геологию.
- Где вас черти носят? – взъярился рыжий Сашка, оказавшийся паханом копировальщиков. – Скоро обед, а вы ещё не на месте! – и уставился, весело округлив глаза, на новенькую. – Чего это ты вырядилась? Ну и пугало таёжное!
- Заткнись! – по-свойски посоветовала Парина. – Девчушка чуть не околела от холода и сырости по неопытности и вашему разгильдяйству. Заболеет, ты, что ли, лечить будешь?
Сашка хохотнул.
- Да я что, я не против.
- Да уж ты известный у нас физиотерапевт.
Вике стало жарко и от своего псевдотаёжного вида, и от насмешливых взглядов мужиков, и от намёков Софьи, и от неуверенности в себе. Она быстро сбросила всё лишнее на угловой стол, оставшись в одном энцефалитнике, и сердито пробубнила, не глядя ни на кого:
- Что делать-то?
Александр отошёл к своему столу, взял толстенный отчёт, положил на соседний пустовавший стол.
- Ладно, не болей, врач из меня, конечно, никудышний. Родион, покажи и расскажи, что и как. И тихо!
Студент с кривой солидарной ухмылкой поставил на стол копировальный прибор и положил рядом фотокамеру с микроокуляром. Софья, убедившись, что подопечной не угрожают кобелиные насмешки, вышла.
Освоить допотопный копировальный прибор, притащенный из института, ничего не стоило, и успокоенная Вика принялась за неблагодарное дело под частое шмыганье носами мужиков и лёгкое покашливание брюхатой геологини, которая скоро удалилась, попрощавшись. Что-то повыписывав, ушёл вслед и Александр Петрович, пообещав:
- Скоро вернусь, не филоньте.
Стоило ему захлопнуть дверь, как консультант тут же прилип к стажёрке, тесно прижавшись тощим костлявым боком, заглядывая и не видя, что она копирует, ухватившись для остойчивости за её привлекательную талию.
- Ну, как? Не очень? Освоила прибор?
Вика, чуть отстранившись, повернула к нему нахмуренное лицо.
- Убери клешню с моего прибора, а то схлопочешь по лупалам, - и поторопила: - Ну-у!
Пай-мальчик нехотя подчинился.
- Поду-у-маешь! Строит из себя недотрогу! – И, зло и обидчиво: - Небось, щупали, и неоднократно!
- Не такие как ты! – обрезала недотрога. – Тебе, малыш, надо ещё учиться, а не под юбки заглядывать, - посоветовала насмешливо. – Вот и дерзай, – и совсем грубо: - Сопли-то утри, Казанова! Ты зачем сманил меня сюда? – и сама расшифровала: - Чтобы самому избавиться от копировки, а заодно и попользоваться девкой для развлечения? – и зло обрезала: - Не выйдет, дорогуша, ни то, ни другое. Терпи!
- Дура! – обиделся отвергнутый кобель. – Ты же мне всамделе нравишься. И все вы, Ивановы, нравитесь. Особенно Виктор.
- А ты мне – нет! – упорствовала вредная дева, но смягчилась мал-мала: - Если хочешь, будем корешами, вместе будем отлынивать, помогая друг другу, от паскудной