хищно улыбнувшись, Зверев удалился.
- Куда это поехал брату помогать, - проворчал Славка. - Они что, в цирке на зверей охотятся?
А тут и артистка Собакина подошла. И тоже одна. Сестра, наверное, вместе с братовьями охотиться отправилась.
- А почему вы тигров с собой не привели? - разочарованно спросил ее Юрка.
Достанется от него сегодня Собакиной.
- Сперва хотела. Потом решила, что это будет неправильно. Все-таки они дикие. Могут и укусить.
- У нас мальчишки тоже дикие, - пожаловалась Наташка Клещева. - Только что не кусаются. Зато, паразиты, целоваться лезут.
- Довольно, Наташа! Оставь это для своих мемуаров, - одернула ее Нина Федоровна.
- А не доживу я до их написания, эти балбесы до смерти меня зацелуют, - тоскливо отозвалась Наташка.
- Ну-ну, что ты, надо бодриться. Давайте все-таки послушаем артистку цирка.
- Заслуженную, - подсказала Собакина.
- Как засуженную! - встрепенулся Вовка. - Кем? Каким отделением? За что? Да стоит мне только папе сказать...
- На засуженную она не похожа, - наклонился ко мне Сережка. - Сыто выглядит. Наверное, вместе с тиграми мясом питается.
- Работает со зверьем, вот и аппетит зверский.
- Бедные звери, небось старается кусок побольше у них урвать.
- А что сделаешь! С ней не поспоришь. Тут же укротит.
- Нет, она не засуженная.
- Заслуженная, - повторила артистка слегка раздраженно.
- Ах, служивая, - благодушно сказал Ганнибал Ильич. - Это хорошо. Я сам служил, было дело. Вот помню однажды, на границе с Индией или Пакистаном...
- Ну что вы право, Ганнибал Ильич, оставьте про свою службу. А что будет, если я про свою рассказывать стану? - сказала учительница.
- Ничего хорошего, - согласился физрук.
- А ваша сестра тоже заслуженная?
- Нет, не заслуженная. В цирке не только заслуженные работают, - улыбнулась Собакина. - Алевтина - младшая. С детства была очень шаловливая и фантазерка: то представит себя свободной как ветер лошадкой, то пугливой мышкой, то яростным котом, а то и кислым антоновским яблоком, или того хлеще - соленым огурцом. Она и сейчас пошаливает...
- А ко врачу не обращались?
- Обращались. Не помогло. Вот и пришлось в цирк отдать. Сестра все-таки...
- А вы кто, дрессировщица или укротительница?
- Я - укротительница.
- А какая разница?
- Тот, кто укрощает, чаще применяет силу.
- Значит, вы вашу сестру...
- Значит, да! Она знает свое место.
- А где ее место?
- В клетке.
- С тигром?
- Сейчас она со львом.
- А она с ним справится?
- Кто знает... Если справится, станет укротительницей.
- И тогда вы займете ее место в клетке?
- Нет.
- А кто?
- Ты займешь, если будешь задавать глупые вопросы.
Юрка надулся, а мы стали задавать умные вопросы.
Скоро и Собакина-старшая заторопилась. Может, ей тоже поохотиться не терпелось
Сережка сказал, что Собакины еще зверее, чем братья.
На следующем уроке учительница рассказывала нам про первобытных людей и местах их обитания. Оказывается, что они обитали даже в Китае, а это совсем не близко от Москвы, и непонятно, что их занесло в такую даль.
Нина Федоровна попросила Вовку показать Китай на карте. Тот ткнул указкой в карту, но попал не в Китай, а в Австралию, за что и получил двойку, которую потом всем показывал - как будто у нас своих нет!
В Австралии же, как объяснила учительница, человеку не повезло. Там повезло сумчатым, особенно кенгуру.
- Зато человеку и обезьяне повезло в других местах, - сказала Нина Федоровна и задала вопрос: - Ну а чем, по-вашему, отличается человек от обезьяны?
- Такие как Крайников, Прохоров и Тарлович - ничем! - твердо сказал Женька, тут же получив по загривку от двух первых. Тарлович же сидел далеко. Не так, конечно, далеко, как Китай от Москвы, но все равно дотянуться до Женьки не мог, пообещав дотянуться до него на перемене. И свое обещание сдержал.
- Подскажу немного, - сказал учительница. - Вот обезьяна выпрямилась, взяла палку-копалку и...
- И сделала из нее хоккейную клюшку! - обрадованно закричал Сашка Прохоров.
- Ты хорошо подумал?
- Тут и думать нечего.
Сестренкин сказал, что большой разницы не видит, разве только человека арифметикой мучают.
Славка заявил, что обезьяна - волосатая, ей не холодно, а человек взял палку-копалку и вырыл себе яму, чтобы ему было тепло. Но не остановился на этом и провел электричество, чтобы ночью не портить себе глаза при чтении.
- Это странно, - пробормотал Витька.
- Человек - красивый! - воскликнула Ритка Сурикова.
- По тебе не скажешь, - проворчала Анька Сушкина.
- А из человеков самая красивая - это я! - сделала вывод Ритка.
Девчонки возмущенно загомонили:
- Это бездоказательно!
- Ха-ха-ха!
- Вот те на!
- Ну, Ритка, удивила так удивила!
- Кто бы говорил!
Ритка лишь пружинисто рассмеялась.
- Палкой можно желуди сбивать, - произнес Ленька. - Или от динозавров отбиваться.
- Ну же, ребята! - подгоняла нас учительница. - Что же произошло в те далекие времена, когда обезьяна схватилась за копалку? Ну, скажи ты, Игорь?
- Лучше не спрашивайте, Нина Федоровна,- ответил тот. - Такое началось, такое стало твориться...
- На самом деле случилось вот что: человекообразная обезьяна стала трудиться и благодаря этому превратилась в человека, - пояснила учительница. - А вот ты, Игорь, утруждать свои мозги совершенно не желаешь. Не прилагаешь к этому ни малейших усилий.
- Ему палку-копалку дать надо, - сокрушенно покачал головой Женька. - Иначе беда - так бабуином и останется, - и он зашелся булькающим смехом.
- Ты зашел слишком далеко, Лисицкий! - Игоряха пристально посмотрел на него.
- Ерунда! - отмахнулся Женька, и глаз не отвел.
Разочарованный Сабельников еще более пристально посмотрел на Женьку, но опять не смутил его. Тогда он сказал:
- В лоб хочешь?
- Не хочу, - честно ответил Женька..
- А в ухо?
- Нет. Я сам привык раздавать удары.
- Палкой-копалкой?
- Да чем угодно!
- Я тебя отучу.
- Меня не запугать.
- Посмотрим, так ли это.
Но посмотреть он не успел, так как Женька атаковал первым и левый Игоряхин глаз быстро заплыл, а одним глазом, вряд ли что хорошо рассмотришь. Но и Женька окривел на один глаз: с ответной атакой Сабельников не промедлил.
Так в мире на два одноглазых стало больше.
Учительница помрачнела, на ее лице проступила бледность, а в глазах заплескалось отчаяние, которое еще более увеличилось, когда из подсобного помещения, куда отправили Славку дать корма рыбкам, раздался треск разбитого аквариума и сдавленные вопли.
- Кто-то неспокоен, - заметил Ленька.
- Ой, рыбки кричат, им душно! - пропищала Ленка Цветочкина.
- Рыбки не кричат, - сказал Меднис, - а вот Славка может.
- Правда? Мне на Славку наплевать, - обрадовалась Ленка, и лицо ее прояснилось.
- Гречнев, как же ты умудрился разбить аквариум! - простонала Нина Федоровна.
- Я рыбку хотел достать, - ответил опечаленный Славка, - воды немного пролил, поскользнулся, ну и повалился со вспм огородом...
- Ты не с огородом повалился, разиня, а с бедными рыбками! - прослезилась Анька Сушкина.
- Зачем же ты за рыбкой полез, несчастный, есть захотелось? - продолжала стонать учительница. Она сдавала и таяла прямо на глазах.
- Я сырую рыбу не ем, - отрезал Славка. - Пусть ее данайцы едят.
- Нанайцы, - поправил Витька.
- Да хоть кто! А полез я из любопытства. Мне Вовка сказал, что я дышу как рыба, вытащенная из воды. А я дышу так из-за полипов в носу. Вот я и хотел посмотреть, есть ли они у рыбок.
- Но у рыбок нет носа! - закричала учительница. - А на гланды ты их не проверял?
- Не успел я...
- Сил моих больше нет: ни смотреть на вас, ни слушать, - прошептала Нина Федоровна.
Наверное, у нее сел голос. Я же прошептал Сережке:
- Ты как считаешь, если, к примеру, Пипякину Владимиру, дать палку-копалку, труд сделает из него человека?
- Не сделает, - прошептал в ответ Сережка. - Он гамадрил, а гамадрилы долго в человеков не превращаются.
А перешептывались мы с Сережкой потому, что не хотели расстраивать учительницу, которую мы все очень любим.
Долго рассматривая картинку в учебнике, изображавшую первобытного человека, я обнаружил его несомненное сходство с братом Сестренкина, и не смог удержаться, чтобы не сказать об этом Кольке.
- Как моего брата угораздило попасть в учебник? - спросил пораженный Колька.
- Его не в учебник угораздило, а на картинку в нем, - объяснил я.
- Дай-ка посмотрю! - Он оттолкнул меня и уставился на изображение. - Ты что, Просиков, издеваешься! Тут какая-то обезьяна нарисована, да еще с топором каменным. Нет у нас дома каменного топора! И вообще, если я скажу брату, что ты его с обезьяной спутал, ему это ой как не понравится. А если ему что-то или кто-то не нравится, сам знаешь... Тебе надо объяснять?
Я знал, и объяснения мне не требовались. Только представил себе на секунду, что будет, когда он узнает, и сразу понял... Да ничего не будет! И меня не будет! А противный Колькин брат будет! И Лисицкий будет! И даже Ганнибал Ильич. Мне вдруг стало нехорошо. Но как же все-таки они похожи!
- Я пошутил, Колька, - миролюбиво сказал я. - Эта обезьяна, то есть я имел в виду первобытного человека, очень похожа - тьфу ты! - похожа на другого брата, не твоего... Твой совсем не похож. Если только немножко...
Колька нахмурился.
...похож на льва, - закончил я с облегчением, и увидел довольное лицо Сестренкина.
Я показал картинку кое-кому из ребят, но они, взглянув на нее, лишь шарахались от меня, испуганно посматривая на Кольку, и поспешно отходили в сторону. Да, поразительное сходство! Но с другой стороны - силен Колькин брат, ничего не скажешь. Вырастет - вторым Сокурой станет, а сильнее Сокуры я ни одного хулигана не знаю.
Ладно, думаю, пусть Светка Панина посмотрит. Она - лицо нейтральное, и вряд ли ее Колькин брат поколотит. Но она только сказала:
- Ты, Борька, ко мне со всякими глупостями не приставай. А если уж пристаешь, то купи килограмм сладких вишен или большую шоколадку.
А когда, утомленный занятиями, я слегка задремал, привиделся мне кошмар, будто гонятся за мной Колька с братом, оба с топорами, но уже не каменными: у одного бронзовый, а у другого железный. Учительница говорила, что бронза мягче железа, но почему-то от этого мне легче не становилось. Вдруг, вместо топоров, в руках у них оказалась двуручная пила, и они неумолимо настигали меня, а мои ноги словно приросли к земле, и я не мог не то что двигаться, а и пальцем шевельнуть. Вот тогда я завопил, что есть мочи... и проснулся. И мне тотчас же досталось от учительницы:
- Какой же ты, Просиков, вертлявый и беспокойный. Да еще орешь на всю школу. Ну никак тебе смирно не сидится. Может, кто кнопок тебе наложил под твою... твое... Ну, я имею в виду седалище. Или тебя дома в клетке взаперти держат, вот ты в классе и резвишься?
Я с достоинством ответил:
- Под моей... под моим, ну под этим самым - ничего нет. А на нем, я имею в виду седалище, чирей есть. И он мне досаждает. А дома меня держат не в клетке, а в комнате. Хотя разница не велика.
- Что ты воображаешь! - закричал раздраженный Женька. - Чирей у него! У меня, может, чирей побольше твоего! У меня, может, не один
