Пожар Латинского проспекта.18 глава

места стыков потом увидим? Ну-ка, набери его!

— …Сначала — грунтуете, шпаклюете, потом клеите сетку, потом — ещё два слоя шпаклёвки!

Может, я дурак, а может, сетка такая — сплошная, как под обои волокно?.. Ладно: «Было бы сказано!»

В любом случае, сделал я, как босс велел и как Адиль уверенно поддакивал. А вечером, когда все уже разошлись — разъехались праздник два дня праздновать, Слава трезвонил опять:

— Слушай, надо же сначала места стыков склеить — забыл я сказать! — а потом уж шпаклевать-то?

Нет — это не я дурак, и сетка совсем не такая… Я помолчал, соображая.

— Ну так, правильно… Только, как я теперь это осуществлю, интересно: прошпаклевал ведь я уже!

Теперь взял паузу раздумья Слава.

— А там не видно швов — под шпаклёвкой?

— Ну, не везде.

— Ты тогда, знаешь, как: поколоти этот потолок, чтобы на швах шпаклёвка треснула — будет видно!

Слава — ты молодец! Красавчик, как сейчас говорят.

Пошёл в субботу на работу:
Какая уже там кадриль?
И швы я шпаклевал без счёта:
Велели Слава и Адиль.

Закончена моя забота.
Как завершенье ей — звонок.
Придумал Слава вновь чего-то:
«Долбась, чтоб треснул потолок!»

* * *

Верно говорят: «Два раза переехать — один раз сгореть!» А, скажу я вам, один раз переделать — три раза сделать заново!
             
Сколько я печей и каминов за кем-то переделал — мне можно верить!..

Теперь надо было долбить потолок — до образования трещин. Потом колупать — скоблить трещины шпателем от своей же шпаклёвки, тщательнейшим образом зачищать на ширину сетки, грунтовать, клеить её, шпаклевать места стыков заново.

Вся недолга! Всего-то и «делов»! Подумаешь — день впустую: сколько у тебя их было — на Ушакова — таких дней? В месяцы сложились бы.

А ведь было Восьмое марта, и люди — нормальные люди! — уже жили во многих квартирах этого дома. А тут — в потолок колоти!

Я не любил этот праздник. Главным образом потому, что все мужи, сломя голову, дарят жёнам и дамам сердца цветы, становясь рыцарями ровно на день. А завтра всё пойдёт по-старому: на триста шестьдесят четыре дня… А ещё и оттого грустен был теперь этот день, что частенько Гаврила на него без денег оставался — сколько уж лет. В девяностые годы — с самого начала их, постоянно зарплату задерживали: голодны были те лихие вёсны. И не знал, куда в этот праздный день себя деть.

А вот сегодня был при деле — и то хорошо.

Постукал я чуть в потолок — без фанатизма, руками подавил: кое-где и обозначились трещины. Не факт, однако, что были они строго по швам.

Да ладно: хоть потолок колотить, лишь бы день проводить.

До пятнадцати минут первого времени было ещё достаточно…

Впрочем, в одиннадцать начал я уже дёргаться, и место лучшее для прочтенья выбирая, и крупными печатными буквами на картонном обрывке от упаковки плитки керамической текст аккуратнейшим образом переписывая.

Ни единой запинки быть не должно!

Место, в конце концов, было выбрано на крохотной лоджии. Здесь хоть и был пыльный завал инструмента и обрезков плиточных, зато и связь была, наверняка, хорошей.

«CERAMO MORAZZE»… Я уже и это заучил. А как же иначе — неделю уже только на этих обрывках упаковок и писал — карандашом строительным. Без конца его затачивая, без устали строку шлифуя… Спасибо тебе, «CERAMO»: покладистый у тебя картон, и тепло от него в ребро ладони, идёт. И добро, что не лощёная то бумага — не скользил мой карандаш.

Однако пора: двенадцать ноль семь… Не поздно, не рано!

Не рано — уж это точно! Скорей всего — наверное, уже поздно… А — всё равно!

— Алло, Люба?..

Восьмого марта женщину я эту поздравляя,
Ей искренне, от сердца и души желал,
Чтоб радовала красотой вокруг, день ото дня всё расцветая,
И праздником в году день каждый её стал…

Мой взор скользил по ярко освещённой весёлым солнцем многоэтажке напротив.

— Чтоб грациозные и хрупкие те плечи
Забыли навсегда постылый груз забот.
Чтоб крылья за спиной расправились навстречу
Порывам ветра свежим, унося в полёт…

Мне, наверное, никогда не купить свою квартиру в таком доме — самой судьбой, верно, не суждено…

— Чтоб свет заморских далей заискрился
В распахнутых на мир открыто карих тех глазах.
Чтобы на пылкое то сердце свет любви ложился,
Счастливой плавясь позолотой в ясных днях…

И не жить, верно, в солнечных комнатах, и не тягать, под покровом ночи, никого от плиты…

— Чтобы спокойно оглядев одно мгновенье,
Увидела бы главное, за суетным не в счёт:
Самой собой — Любовью быть её предназначенье,
Даруя этим счастье в мир, любимою она живёт.

Так что стихи только и читай — умеешь… Заунывно.

— Спасибо, Лёша, спасибо!

Я поспешил повесить трубку — пока не поздно…

Молодец, Гаврила! Без сучка и задоринки выдал! С придыханием, и даже с надрывом лёгким — на последних строках четверостишья каждого.

…Остаток дня, в прострации тихой собачьей грусти, кружился по залу со скрипучими своими козликами, и радиоволна бередила душу: «…И девушки танцуют одни». Я такой песни у «Аквариума» до этого и не слыхал…

А ближе к вечеру приехали вдруг хозяева и очень изумились, меня увидав: «Вы и сегодня работаете?» — «Ну, так надо же спешить, заканчивать!» — Благо, успел я уже рытвины свои потолочные замазать.

Прямо, как на Ушакова!

Да куда уже там спешить — поздно…

* * *

Под ночь уж мои из европейской заграницы приехали.
             
— Не вздумай даже Нахимовой цветов дарить — слышишь?!. Её в пятницу уже задарили всю!

— Так любят?

— Попробуй не полюбить — она потом вспомнит!

Да: «Попробуй не полюбить»!..

* * *

Да я, собственно, особо и не рвался. Ладно — сто пятьдесят рублей этих, но совать одинокую розу после праздника, после моря подаренных букетов?.. Не убого — пошло даже как-то!

Впрочем, виновница моих терзаний сама дело решила, отзвонившись: не придёт она. На конференцию выездную, в область куда-то, отправилась. Будет под вечер, но за туфлями бальными, естественно, метнуться не успеет.

Как знаешь…

С работы меня выгнали. Слава с Джоном согнали меня с козел, когда мы втроём взялись шпаклевать потолок финишным слоем. Под моим шпателем всё катался какой-нибудь катыш, которым царапал я безупречный глянец.

— Слазь, давай!.. Мы с Джоном лучше сами — вдвоём!..

И справились-таки, спецы пробитые.

Оставалось лишь, не глядя на Саню, Вовку и Адиля, взять со Славы за моральный ущерб пару сотен — взаймы — и уйти с глаз долой — на танцы.

А в студии, перед занятием, Андрюша Центровой подарил своей партнёрше розочку, и та, подумав, клюнула его в щёку. Она была девушкой замужней и вне студии не признавала никого: когда мы с Любой шли мимо неё на остановке, она стеклянно смотрела поверх наших голов — благо, её рост позволял.

Появились две новые девушки- подруги, верно, златовласой Мечты Оккупанта. Потому что одна из них безоговорочно завладела Мечтой в паре и вела себя на правах партнёра так надменно и властно, что у Гаврилы даже зародились кое-какие сомнения.

Не его собачье дело!

Вторая же девушка, — миниатюрная и белокурая, встала в пару со мной.

Был медленный вальс.

— Я уже, похоже, ничего не помню, — на всякий случай подстраховался я.

— Ничего страшного. — Её ладошки отчего-то вмиг вспотели в моих.
             
— Та-ак, идём квадрат! — командовал Артём.

— Ну вот, — боялась улыбнуться мне она, — а говорите — не помните!

Она умела танцевать медленный вальс. Она была мила и спокойна, она была хороша собой. В ней было, кажется, всё. Но всё это было без какой-то шальной приправы, без изюминки какого-то колдовства.

В общем — не сидел в ней чёрт!

В ней не было Любы.

* * *
— Артём, спасибо, за занятие!..

— Да не за что…
— Скажите, Артём, а сколько у вас стоит индивидуальное обучение?

— Шестьсот рублей в час. Но у меня сейчас абсолютно нет окон.

— А если я — на полчаса раньше: перед следующим занятием?..

Маэстро в растерянности кивнул.

* * *

Я должен стать ей достойным партнёром! Что я, в самом деле?! Как на Ушакова — камешек за камешком, так и здесь — шаг за шагом!.. Ужели не смогу я этого осилить, коль то осилить смог?

Должен!

* * *

В среду на квартире висела абсолютно дурацкая на мой счёт ситуация, когда и работы мне уже не было, и уйти бы я был не прочь, да хмурившийся Слава так безмолвно против был, что и заводить с ним об этом разговор Гаврила не решался.

А по «Наше радио», то ли как издёвка, то ли как свыше знак, затеялась просветительная тема дня о бальных танцах.

В любом случае — душу бередило…

— …Вальс. От немецкого «Вальсо» — кружиться и вращаться. Изобретено в Вене.

Как это Маргарита на балу у сатаны приветствовала Штрауса: «Приветствую вас, король вальсов!»

Я срочно выудил из сумки походную свою записную тетрадь в твёрдой обложке — записать на ходу. В порядком уже потёртой тетрадке, отданной с самого первого листа танцам, вальс как раз стоял первым. Далее, с промежутком в пять чистых листов, шли ча-ча-ча, танго и румба. Деловых, по танцам, записей набиралось считанные строки, тогда как тетрадь была исписана почти вся, включая корки, — черновые и чистовые муки стихотворчества Гаврилы. На синей обложке в стиле Пикассо был изображён явно тропический берег, и две сеньориты топлесс, повернувшиеся шарообразными попами. Жизнеутверждающая, в общем, была обложка, экзотическая — за что тетрадку и купил, и берёг для чего-то уж очень душевного…

Самое интересное — у Славы обнаружился точно такой же блокнот, только форматом поменьше, в котором он вёл бухгалтерию выданных парням авансов и текущих за ними долгов.

Долго мы в момент обнаружения родству душ умилялись, безмолвно головами покачивая.

Такой же, выходило, страдалец по сеньоритам! Только — помельче…

— Сальса — острая и пикантная, как соус. Есть сальса венесуэльская, колумбийская. Пришла с Кубы.

Опять же!

— Партнёры без устали меняются партнёршами, а те радушно принимают партнёров.

Верно — это по-кубински. У них, говорят, с этим просто — главное, на пляже в воду зайти по самый подбородок: сам по телевизору видел… А вот «живьём» на Кубе не был ни разу: транзитные часы в аэропорту — не в счёт. Жаль! Хотелось бы… А ведь была там и ремонтно-подменная, по советским временам, команда, и менялись там экипажи, и ремонтировались, и даже на дачу-музей Эрнеста Хемингуэя работать в помощь ездили. Говорят, ещё и с неохотой.

Пиндюки! Полжизни бы сейчас за то дал!..

— Танго. Изобретено в Буэнос-Айресе иммигрантами из Африки…

Ой ли?..

— …И вобрало движения африканских плясок.

Да путают, верно, чего-то!

— Первично был мужским танцем — кавалеры танцевали друг против друга в желании залучить сердце женщины. Причина — демографический дисбаланс: мужчин прибывало
гораздо больше, чем женщин.

Где- где, а в Буэнос-Айресе-то Гаврила побывал — повезло дураку! Спасибо судьбе!.. Аргентина!.. Даже из детства — как они голландцев в финале 1978 обыграли: я ведь страстно за команду Кемпеса болел! За тысячи миль морских и километров сухопутных, за одиннадцать ещё лет детства и юности, в которых дальние дали разве что снились, но звали настойчиво… Всё тогда было в руках — только захотеть! И осуществить — через тысячу терний. «…Баба Тася чувствует себя нормально. Картошку нынче посадили в Бобровке. Алексей улетел в Буэнос-Айрес» — в такой точно