ПРО АКТЁРА ФАВУ, ПРИЗРАЧНУЮ НЕВЕСТУ, ЗЛОДЕЯ КАРЛЕКИНУСА И ЦАРЕВНУ ЛИЗАВЕТУ

твоей земли, на твоём огороде, перебрасываешь на мою, на мой, простите, на чужой огород.
Симпатическая магия говорит, что нельзя говорить «на мой» в таком случае, потому что подобное притягивает подобное.
Так это я знаете к чему? К тому, что Арлекин, он же Фуриозо, он же Георгий Победоносец получается невеждой, в первую очередь (потому что, будь он человек всесторонне образованный, он бы всё учёл), и злодеем, во вторую, потому, что у Царевны по субботам растут крыла, но крыла же… - вот где взаправда.
«Хоть на гобое, хоть на гобое, хоть на гобое, хоть на гобое…» - пронзила Фуриозо мысль, хотя, что такое пронзила? Когда ногти только и ждут знака, чтоб стать когтями, то знак обязательно будет дан.
- Педро, Педро, погоняйте жуков, - а сама думала о крыльях и субботах, о крыльях, которые растут по субботам и о субботах, по которым растут, снова же, крылья. Ах, эта золотая чешуя, этот мой жаброногий рачок. Мимими, Мимими, Мимими… мы сплетались, сплетались и расплетались в синеве неба, сплетались и расплетались, ах, у меня же были крылья, и не было никакого дела до сокрушающего идолов и замышляющего Божье дело злодея, потому что он начитался книжек. Мы сплетались и расплетались в нашей уютной пещере, сплетались и расплетались, мы загадывали желания, гадая на бирюзовых камнях, и мечтали, как он, мой жаброногий рачок, уже скоро станет рыцарем – закончится срок, колдовство, наваждение пройдёт… или я, может, стану жаброножкой - лучше, конечно, я жаброножкой… крылья в золотых чешуйках… и, вдруг, - Царевна смотрела на тыкавшего в воздух вилкой злодея Фуриозо на белом коне, - и, когда он явился на белом коне, мы были растеряны, а он своим копьём умертвил мою мечту… зато в храме пали идолы.

  Паоло Уччелло


«Яков, Яков, ты куда?.. яичница…

Так сидели они и страдали каждый о своём, но горе, как сказал один неизвестный схолиаст , но горе было общим (это из глоссы об Иакове и его жёнах, Рахили и Лии; про Самсона и Далилу такое тоже было написано). А потом шли спать, и только гобои, флейты и фаготы, и жуки, которых Ной не взял в свой Ноев ковчег, продолжали музыку и взаправду… до утра.

А утром опять, сам не зная зачем, бил Арлекин по щекам Пьеро; вместе с ним бежал под вывеску… нет, не до вывесок! всегда вместе, всегда рядом – добро и зло (фу-у, какой моветон); швейцар, жабо, костюмеры, парикмахеры; мозаика, и в каждом смальтовом глазке: история, трагедия, комедия, аттракцион! там Адам и Ева, там Авраам и Сара, Ной с женой без имени, Самсон с Далилой… чего этой Далиле не хватало?.. чего-то, значит, не хватало (может крыльев?), Атлант, снова же, убегающий от разъярённых стрел главного бога.
А вот и она, призрачная жена… например: На портрете была изображена действительно необыкновенной красоты женщина… - или так: приятная дама в тюнике на земном шаре сидит  и  над  этим шаром держит скипетр: подчиняйтесь, мол, повинуйтесь – и больше ничего!                           
Неутомимая, неугомонная (не синонимы ли?) кисть выпячивает всё, превращает всё, превращает невесту в не невесту, картину жизни в картинку жизни. С красной картины жизни манит красная невеста, с оранжевой оранжевая, с жёлтой, жёлтая, словно солнце, которым время начинает день, и зелёная, зелёная, как скука, как вилка у злодея Фуриозо… невеста - кружева, брилианты, поклоны, комплименты, - будешь червонным королём, будешь раздавать людям флейты и гобои-и-и…а людей будут - в тюрьму; поволокут в тюрьму, на каторгу и на плаху…  голубые тени манят, как надежды, которые умирают в синем мраке… а потом фиолетовая панихида. Трам-тара-рам!
Трам-тара-рам! Трам-тара-рам!  Трам-тара-рам! В бенуарах обрадовались! Обрадовались! Чему обрадовались? чему радуются злюки, те, которые «Улю-лю»? Понимаешь, они радуются? Они радуются, а умники раздают добро, а их добро, смотри, оказывается злом… «Улю-лю!» Им прямой profit.
Обрадовались!
Бывает и по любви, по любви, сторицей за твою любовь… любовью. Нам это не грозит, мы ни читать, ни мечтать, ни считать не умеем, мы можем только глазеть выпученными, как у  жаброногого речного бога, глазами, и думать, что нам что-то забесплатно показывают.


…………………………………
………………………………….
……………………………………, -

шептал старый Рейн, сочинённые любовью куплеты. Волна билась о волну блистала заря, пена о берег и т.д. Смешно - таких метафор не хватит и ёлку украсить… а мы о божьей любви или божьих переживаниях, но, как кому подходит.
Конечно, приятно, когда тебе стишки пишут; приятно, божьи всё же стишки, простите, стихи. У богов, только и разговоров. Боги всё знали, знали что было, что будет и про рыцаря знали…
Мама родная! Ещё рыцарь!
А рыцарь… слышит он - песня над обрывом: «Ло-ре-ле-я, Ло-ре-ле-й», - и идёт он на песню; а кусты, травы, репейники цепляются колючками – может они хотят сказать, что не надо туда, что там беда ждёт? – идёт и видит - Ло-ре-ле-я, Ло-ре-ле-я!
Ах, какая алая ночная заря, в разрыве  падающих ивами кулис! и что это такое, такое, такое, что бабочка кружевная, что лилия в белом платье, что, извините, сама Геба с кубком; да что там Геба! Лорелея! Любовь!
А-а-а! так вот он, рыцарь, тот, который шептал ей на зеркали вод в блеске вечерней зари.
И любовь… тут многоточие, потому что следует некое стилистическое упражнение, некий стилистический казус, от которого вздрогнет знаток и любитель русской словесности…
Приготовились! Раз!
Здесь должно быть упражнение и казус, но нет. - Пошутил? Рассмешил? Но надо же как-то разбавить это знойное Largo каким-нибудь дурацким, хоть и перламутровым Scherzo. Хотя, какая там шутка?
А тут ещё, проходил один известный трувер: «чем, - сказал трувер, - чем выше любовь, тем ниже поцелуи», - фу-у, какой моветон из трувера ползёт. Но раз пополз – значит, пополз.
Чего там насмотрелся речной бог. Чего ни наслушался.
Зато блеску зари, лишь бы блестеть и соблазнять девиц. Блеск блестел, рыцарский доспех валялся у самой воды на песке; на песке всплески, вздохи, поцелуи:  «Ло-ре-ле, ло-ре-ле, Лоре-лея, Ло-ре -ле, ло-ре-ле, ло-ре-лей…»
Снова, мама родная! - застряла рифма у Бога Рейна в горле. Застрял куплет в бессмертном рыбьем горле.
………………………..
………………………..
Чего там насмотрелся речной бог. Чего ни наслушался. Перестал сочинять куплеты и сделал воду чёрной, такой, что пропали всякие отражения: и рыцарских доспехов, и… да и сама зеркаль перестала, а образовалась глубина, как пропасть… в которую богу хотелось свалиться.
А «Ло-ре-ле-я, Ло-ре-ле-й»,- всё дальше и дальше, всё тише и тише. И хрустальная струна задрожала в водяном сердце Водяника.
Домой не вернулась. Не дождался ни отец в доме, ни Водяник в зарослях камыша…
Лорелея закружилась, закружили её ласки рыцаря,  и любовь закружила в объятиях любимого…

«И произвела земля зелень,
траву, сеющую семя по роду её,
        и дерево, приносящее плод,
в котором семя его по роду его»
                        (третий день творения).

                                                    ***

«Я утону в твоих сиреневых глазах! – шептали его губы, губы шептали, губами шептал он, и всё его затейливое лицо: «Я утону в твоих сиреневых глазах!» - шептало.
Сколько можно гнаться за призрачной мечтой? Скажете – всю жизнь? То есть вы хотите сказать, что, как только угаснет желание её, мечту догнать, жизнь угаснет? Если бы так.
Ну да давайте пользоваться, пока не угасло.
Как угорелый вылетел актёр Фава по коврам, по эротическому содержанию, мимо клавесина с фантастическими ножками… мимо клавесина с эротическими ножками по фантастическому содержанию на коврах, мимо нимф и дриад, которые всё превращались в кого-то и друг в друга, мимо жабо со швейцаром, прямо в гущу девушек перед вывеской красным и зелёным.
И растерялись девушки, и Фава растерялся… а костюмеры и гримёры превращали злодея Фуриозо в Арлекина, и, когда превратили, Арлекин, тут же, и давай хлопать Пьеро по щекам: Хлоп-хлоп! А Пьеро давай причитать: Ох-ох!  А Царевна Лизавета давай раздавать, раздавать: кому воздушные шарики, а кому так и воздушные поцелуйчики. А девушки, видя, что им показывают комедию и раздают шарики, и злодей в жабо сидит и рыпнуться не смеет, заулыбались и отошли душой, отошли от охватившей их растерянности. Костюмеры и гримёры (трудно здесь будет не сказать про жуков, потому что Май продолжался), костюмеры и гримёры пошли гримировать и кос-тю-ми-ро-вать дальше.

Хрущи над вышнями гудуть
Плугатари з плугами йдуть…

И гобои, и флейты и фаготы.
Гобои, флейты и фаготы - хотя казалось, что они индифферентно лишь прохаживаются, как написано у композитора в опере , но флейта, как всякая барышня, поставленная в условия, незаметно подхихикивала над своими гнусавыми ухажёрами, и те расходились арпеджио в двух октавах, и если бы не жуки, их интрижку раскрыли бы вмиг. Да кому было до их интрижек и до их арпеджио, как сказал поэт:

Плугатари з плугами йдуть 
Спiвають iдучи дiвчата.

- Понимаешь, друг Педро?
- Понимаю.
- Понимает… - сказала сама себе Царевна.

Будто никто не понимает, что она имела в виду и чём она думала.

- Можно ли понять неземную красоту, если мы свою земную не понимаем?
- Главная задача философа вытащить из жизни то, что сама жизнь из себя вытащить не может…
- Хвост вытащишь, а нос завязнет!
- Коготок увяз, всей птичке пропасть!
- Козла бойся спереди, а коня сзади! -  пропел контрапункт из хора плугатарей с плугами. Плугатари – они мастера до народных контрапунктов.

- Светила Луна, - сказал первый майский жук.
- Чтоб видно было не очень, - сказал второй.
        - Чтоб рассмотреть было не очень.
- Потому что, если очень – кто станет раскрывать, как говорится, душу?
- Как говорится, вылезать из под тёплого одеяла. 
- Из-под тёплого одеяла в чёрную холодную ночь!
- Согласна, - сказал четвёртый майский жук.

И Пиноккио натянул простыню себе на голову.

- Есть многое на свете, друг Горацио…
- Мы должны жить с чувством тихой радости.
- А давайте будем говорить друг другу правду за столом.
- Ой, меня душит смех.
- Понимаешь, друг?
- Понимаю.

Бредятина, конечно! Но это совсем, как могло показаться, не для того, чтоб многозначительно заметить, что в этом лучшем из лучших миров каждый думает о своём, а горе общее. Это, чтоб все поняли, что в любую задушевную беседу, за столом под вышнями, так и прутся, ломятся всякие, чтоб высказаться, высказать по случаю, на халяву, своё… хоть к столу, а хоть и не к столу…
- Ведь, иной раз и жалко их за неведение того, что добро и что зло… - это уже встрял один император… императоры, они тоже – один другому рознь, но всрявать должны, иначе, какие они императоры
- Но сказано же: «По плодам их узнаете их».
И колокол, непонятно откуда, ударил один раз. Подождали второго - второго не было.
Можно было бы, после того, как не дождались второго, кочумать уже до конца.
Так нет!
Ещё кому-то надо!
И, чтоб я сдох, мама родная, мама милая, как говорится, не стану пить винца до смертного конца…
- Любовь!
- Любовь?
…мама родная… - ещё там хотелось точку поставить, а потом пришло: «да и то…» - и, как всегда, пришлось ставить многоточие.
Так кто там кого любил?
Злодей Царевну?
Актёр Фава свою призрачную мечту? Любил призрачную мечту, с которой ни жить, и ни в карман положить?
Будем рабираться.
- То на тебя сверху вниз любуюсь, то наоборот, - сказал Шляпник, пытаясь