Скамейка в парке
Скамейка в парке это лучшее место для уединения. Она неприкосновенна, если стоит чуть в стороне от аллеи и не очень большая; вы можете сидеть на ней часами, предаваясь своим мыслям и будучи уверенным, что никто не подсядет к вам и не заведёт разговор. По аллее идут люди; вы наблюдаете за ними, но вы будто в другом мире, за невидимой стеной, которая отделяет вас от них. Вы одиноки, но это одиночество особого рода, оно не угнетает, но успокаивает: жизнь течёт мимо со всеми её волнениями и тревогами, а вы просто сидите на берегу, с ленивым любопытством разглядывая её течение.
Я был свободен, совершенно свободен: мне не нужно было на работу, и дома меня никто не ждал. Погода была чудесная: ласково светило солнце, лёгкий ветер тихо шумел в кронах деревьев, по небу плыли воздушные облака. Мои мысли унеслись далеко-далеко, они были обо всём и ни о чём…
Вдруг чьё-то назойливое покашливание нарушило мой покой: на скамейку уселся грузный мужчина, в мятой рубашке, но гладко выбритый. Сначала я решил, что это кто-то из давних знакомых, но если бы и так, какое право он имел вторгаться в мой мир? Неприятно поражённый, я поднялся, чтобы уйти до того, как пришелец заговорит, однако он умоляющим жестом остановил меня:
– Ради бога, не уходите! Мне ничего не надо, – я ничего не предлагаю и не прошу, – только позвольте мне высказаться. Поверьте, я не подошёл бы к вам без крайней необходимости!
Я невольно вздохнул: не знаю почему, моё лицо располагает к откровенности, из-за чего я наслушался немало душещипательных историй от незнакомцев, Таков мой крест, и, судя по всему, мне в очередной раз предстояло нести его; покоряясь судьбе, я опустился обратно на скамейку.
– О, спасибо, спасибо вам! – толстяк хотел было пожать мне руку, но вовремя остановился. – Два часа я хожу по парку, ищу, кому бы открыться, и вот, наконец, нашёл подходящего человека. Я не задержу вас надолго, обещаю! Вы ведь никуда не торопитесь?
– Я вас слушаю, – обречённо ответил я.
– Вы верите в бессмертие? – спросил он.
«О, боже! – подумал я, – очередной ловец душ».
– Для меня вопрос о боге и бессмертии души давно решён, – сказал я вслух. – Есть те, кто верят, что бог есть, и те, кто знают, что его нет, – я отношусь к последним. Небытие бога доказано чётко и логично всем ходом мирового развития.
Я снова собрался встать и уйти, но незнакомец замахал руками:
– Ах, извините, я сморозил глупость! Конечно же, речь идёт не о вере, которой вообще не нужны доказательства, и если верующий начинает искать их, значит, он утратил веру. Я говорил именно о знании, но вы тоже – извините меня ещё раз! – были невнимательны: я не сказал «бессмертие души», я сказал просто «бессмертие».
– То есть как? – удивился я. – Вы имеете в виду телесное бессмертие? В смысле того, что каждый из нас может жить вечно в своём телесном облике?
– И да, и нет, – уклончиво ответил он, – но позвольте я расскажу с самого начала. Вы действительно не торопитесь?
– Рассказывайте, – кивнул я, понимая, что теперь мне от него уж точно не отвязаться.
– Спасибо, – повторил он. – Простите, как вас зовут? Как мне к вам обращаться?
– Зачем вам моё имя? – возразил я. – Вы же не собираетесь мне ничего предлагать и не хотите вызвать доверие? Пусть я останусь человеком на скамейке, к которому вы подошли, а вы для меня будете человеком, который подошёл ко мне.
– Вы, наверное, хотели сказать «побеспокоил вас»? – у него вырвался короткий смешок. – Да, это неприятно, но я надеюсь, что мой рассказ развлечёт вас, и вы получите некоторое возмещение за беспокойство.
Я пожал плечами.
***
– С детства я вижу странные сны, – продолжал он. – Они реальны настолько, что я различаю цвета, слышу запахи, ощущаю прикосновения. Всё как в жизни, но эти сны не из моей жизни; они бывают вообще не из человеческой жизни, но относятся к другим существам.
– Вот как? Вы сторонник индуизма? Карма, круговорот жизни, переселение души и прочее? – я был разочарован, ожидая от него более интересного рассказа.
– Нет, я не сторонник индуизма, – ответил он с чуть заметным раздражением. – Вы во второй раз подозреваете меня в чём-то до обидного банальном. Я же сказал, что отрицаю бессмертие души, как, впрочем, и само её существование.
– Вы не говорили, – возразил я.
– Разве? Ну, так теперь говорю, – улыбнулся он, стараясь, видимо, загладить свою резкость. – Что за нелепость – представлять себе, будто в прошлой жизни вы были коровой, в нынешней сделались человеком, а в будущей можете стать свиньёй или обезьяной! Это, конечно, заставляет задуматься о своих поступках, приводящих к подобным превращениям, однако больше смахивает на комедию. Нет, в самом деле, если сейчас я человек, стало быть, в прошлой жизни я заслужил это, будучи хорошей коровой, которая давала много молока – есть чем гордиться! А если в будущей жизни я стану обезьяной, то могу снова выслужиться до человека, исправно принося кокосовые орехи своему хозяину.
– Рай как место обитания души не многим лучше, – сказал я. – Единственное его преимущество в том, что там нет голода и болезней, но в остальном это издевательство над человеком: вечность, в которой ничего не происходит и не может происходить, потому что всё уже достигнуто. Какое-то время ещё можно это вынести, но через пару миллионов лет начнёшь невыносимо скучать, а через двадцать миллионов только и будешь думать, как бы вырваться оттуда и вернуться на землю.
– Вот, вот! – радостно поддержал он меня. – Я не ошибся, когда подошёл к вам, мы единомышленники.
– Возможно, – согласился я. – Как же вы объясняете свои сны?
– Вначале я расскажу о них, а после объясню, – ответил он. – У меня были хорошие учителя: они учили находить ответ, решая задачу, а не подгонять задачу под ответ. Вначале факты, потом выводы, но никак не наоборот.
– Это верно, – снова согласился я. – Что же, валяйте, я ваш благодарный слушатель.
– Спасибо, – сказал он, то ли шутливо, то ли всерьёз поклонившись. – Я буду рассказывать о своих снах не в том порядке, в котором они мне снились, но в хронологической последовательности, по ленте времени.
В самых ранних моих снах не было цвета и запаха, никаких привычных для нас ощущений. Это было странное состояние, когда весь я был сгустком некоей внутренней силы, которая соприкасалась с иными силами извне и вбирала их в себя, но в отличие от них моя сила существовала сама по себе, она сама определяла своё развитие. Вы не представляете, какой восторг я почувствовал, когда ощутил во сне эту силу! Ни с чем несравнимая радость, эйфория в высшем проявлении!
– Я догадываюсь, что это был сон о зарождении жизни, – сказал я. – Но как возникла эта саморазвивающаяся сила – вот вопрос. Отбросив идею божественного творения, которая вовсе ничего не объясняет, а лишь ставит новые вопросы, – как, по-вашему, могла возникнуть жизнь?
– Проще простого! – воскликнул он и даже всплеснул руками от удовольствия. – В мире – я имею в виду глобальный мир: космос, галактику, Вселенную, – есть всё необходимое для зарождения жизни. Есть все необходимые химические элементы, которым нужны лишь подходящие условия, чтобы соединиться определённым образом. Правда, без вмешательства разума на это требуются миллиарды лет, потому что процессом никто не управляет, но когда-нибудь, если разум сам себя не уничтожит, он сможет создавать жизнь так же легко, как творог из молока.
– Кем же вы были в своём сне? – спросил я.
– Прочитав соответствующую литературу, я пришёл к выводу, что был одним из первых живых существ на земле – цианобактерией, или даже эукариотом, более развитым видом живого организма, – ответил он совершенно серьёзно. – Все мы были когда-то цианобактериями, но не все сохранили память об этом.
– Далеко не все, – согласился я.
– Вы напрасно иронизируете: после нашего разговора вы поймёте, что память о миллиардах наших предках, начиная от простейших, не такая уж редкая штука, – сказал он, насупившись.
– Продолжайте, там видно будет, – ответил я.
– Хорошо, но только оставьте свою иронию, а то мы никогда не дойдем до сути, – он укоризненно взглянул на меня. – Опускаю многие, не менее удивительные сны, в которых я был тем или иным существом на длинном пути эволюции, и перехожу сразу к человеку.
– Постойте, – остановил я его. – Неужели вы не расскажете об эпохе динозавров? Это так интересно, сейчас все увлекаются динозаврами.
– Ничего интересного! – отрезал он. – Сны об этой эпохе страшны и однообразны: нора, в которой я прячусь днём и откуда вылезаю ночью; чтобы найти пищу; постоянная опасность повсюду, страх за своих детёнышей; жуткие чудовища, готовые в любой момент нас сожрать. Постоянно одно и то же, что не удивительно, ведь так жили наши крохотные млекопитающие предки на протяжении десятков миллионов лет. Наш выход в свет сильно затянулся, но зато потом какое стремительное развитие! – и вот я уже сижу у костра, ем жареное мясо и смеюсь над чем-то вместе со своими сородичами.
– Как? А где же происхождение человека? – спросил я. – Я думал, вы видели, как это произошло.
– Я видел сон из более раннего времени: на нас охотились обезьяны. Мы были похожи на них, но слабее; одного из наших они забили насмерть, а мы выбежали на опушку леса и этим спаслись, – сказал он. – Это то, что я видел; я думаю, что слабость бывает важнее силы, во всяком случае, когда речь идёт о развитии. Сильному надо лишь сохранять свою силу, а слабому нужно многое, многое сделать, чтобы выжить!
– А я читал, что причиной выделения человека из царства приматов стали генные мутации, которые были вызваны слабым радиационным фоном в месте обитания предков человека, в восточной Африке, – вставил я. – Там находились залежи урана, излучение от них и привело к изменениям генотипа.
– Значит, мы мутанты, или, попросту, облысевшие приматы? – хохотнул он. – Звучит довольно обидно, – куда приятнее быть подобием бога! Но всё возможно: Гегель, кажется, говорил о всеобщей мировой иронии.
– Вот видите, а вы меня упрекаете! – не сдержался я.
– Но продолжим о моих снах, – сказал он, не заметив моей реплики. – В человеческом обличье я пережил самые яркие, потрясающие эпизоды.
***
– Я буду рассказывать опять-таки в хронологической последовательности, и первым будет сон о шамане, – он призадумался и затем повторил: – Да, это был первый связанный большой сон о человеческом обществе. Если определить одним словом, какое чувство владело мною, это зависть: я завидовал шаману нашего племени, мне было завидно, что я не такой, как он. Мы выбирали место для новой стоянки, и шаман проверял, годится оно или нет.
Вы, конечно, понимаете, как это важно? Сейчас к выбору места для строительства дома относятся беспечно и халатно, не проверяя всё то, что проверяли наши мудрые предки. Важно ведь не только состояние и устойчивость почвы, от чего зависит, обрушится дом или нет, – есть множество других вещей, которые тоже следует проверить. А вдруг в земле есть какая-нибудь аномалия, а вдруг ещё что-то, опасное для жизни? Бывает, что стоят рядом два многоквартирных дома, и в одном из них люди болеют не часто, а в другом мрут, как мухи, и врачи не могут понять, от чего? Раньше такого не было, место для жилища выбирали со всей тщательностью,
