Зима мести и печали

пепельница. Как вы заметили, я не курю.
В ответ она демонстративно достает пачку сигарет, закуривает, откидывается на спинку кресла.
– Ну а мне, – заявляет многозначительно, – пепельница требуется.      
– Неужто ваша боссиха такая мегера, что даже здесь вы ее боитесь? Или она настолько вам дорога?
– Нет уж, – фыркает Муза, – слава Богу, мы друг другу не дороги. Не знаю, как для кого, для меня это – счастье.
Она затягивается – неглубоко, по-женски, выдыхает дымок, делая губки буквой о, а в глазенках так и отплясывают чертенята, точно кричат: отгадай, дурачок!
В моей башке мал-мал проясняется. О директорше уже не спрашиваю, и общение наше как-то само собой начинает гаснуть, тлеть…
Когда выпадаем из ресторана, на дворе черным-черно. Муза шествует в сизой дубленочке и белой кожаной ушаночке, горлышко обмотано длинным белым шарфом. Провожаю ее до трамвая. Уверенно взяв меня под руку, она поскрипывает по снегу сапожками. Мы еще лопочем о чем-то, но в этих ненужных словах уже есть ощущение расставания.
Дождавшись ее трамвая, прощаюсь.
– До завтра, – говорит она с внезапной нежностью. И добавляет, неловко усмехаясь: – Вы ведь придете к нам?
– Само собой, – нагло вру, краснея до невозможности и испытывая терзания предателя. Как ни крути, а человека обманываю, господа…

* * *

Вот уже неделю тружусь я на Кота. Просыпаюсь в темноте, когда между высотками горит холодная желтая заря, и тащусь в офис котовской фирмы. Здесь или болтаюсь без дела, или выполняю распоряжения начальства, гоняя «жигуль» по скованному ледяной стужей городу. Работенка не пыльная. Я – нечто среднее между секретарем, курьером и прислугой. Мальчик «за все про все».  
Помаленьку вживаюсь в обстановку.
Семья Кота образцовая, как у партработника совковых времен. В отличие от большинства скоробогачей, он жену на манекенщицу не сменил. Его толстомясая супруга Клава – женский вариант Кота – любит наряжаться в шелковые и бархатные тряпочки, и чтобы обязательно с кружевцами. На ее короткой шее разом висит с десяток ожерелий, на каждом жирном пальце по перстню с бриллиантом, а то и по два. А на праздники Кот дарит ей очередные чудеса ювелирного искусства, не считая нарядов.
– Ну, женился бы я на молоденькой, – признался мне как-то Кот, пребывая в благодушном настроении, – ну и что? Каждый день от ревности бы на стенку лез. А потом – я Клавке благодарен. Предана, как собака, бывало, полумертвого меня выхаживала. Такое не забывается.
Сильные мира сего любят делиться с мелкой сошкой воспоминаниями и размышлизмами. Для поучения.  

Сегодня мне достается роль посыльного: отвожу некий важный пакет в мэрию. По дороге замечаю за собою хвост, темно-зеленую «девятку». Сдав корреспонденцию с рук на руки, вываливаюсь из здания администрации – и наблюдаю ту же машинешку, припарковавшуюся неподалеку, отчего на душе становится пасмурно и паршиво. Двигаясь скованно, как Буратино, только что выпиленный из полена папой Карло, забираюсь в «копейку», отшвартовываюсь и в зеркальце заднего вида замечаю, как «девятка» трогается с места. До конторы Кота добираюсь в сопровождении почетного эскорта.
Под офис стального бонзы отведен четвертый этаж бывшего проектного института, что неподалеку от главной площади нашего городка. Нынче этот бетонный короб напоминает постоялый двор, до отказа забитый фирмочками и фирмашками. Здесь, как и повсюду, сделали евроремонт, однако сирый дух советского учреждения так и не выветрился.
В приемной, чистенькой и безликой, народу никого, за исключением секретарши, над которой висит копия знаменитой картины Шишкина «Утро в сосновом лесу».
– Свалил шеф, – кокетливо извещает она. – Но ты можешь пройти в его кабинет. Разрешаю.  
– Изыде, сатана! – машу я руками в притворном ужасе. – В отсутствие босса – не затолкнешь! Упираться буду изо всех сил!
Мне самому стыдно за свои бесхитростные шутки, которые постеснялся бы произносить даже самый бездарный клоун, но секретарша хохочет до слез. Она, похоже, убеждена, что я в нее влюблен, и вообще все мужики тайно сохнут по ней. Смешливость и девичья мечтательность немыслимым образом умещаются в ее обложенном жиром сердечке, как среди подушек. Она замужем, воспитывает двух малюток и супругу наверняка хранит лебединую верность, но такая уж романтичная особа.
С таинственным видом указывает на дверь.  
– Заходи, не бойся, познакомишься кое с кем, – и в ее задавленных щеками глазенках вспыхивает лукавство.
А вот это уже интересно. Каждый новый человечек – потенциальный носитель необходимой мне информации.
Просачиваюсь в кабинет, здоровенный и тоскливый, на стене полотно, изображающее золотую осень. За исполинским столом Кота сидит девчонка лет восемнадцати. Долго терзать извилины мне не приходится: это младшая котовская дочурка. Прямо скажем, не красотуля, но и не крокодил. Волосы смоляные. Стрижка «каре». Угрюмый напряженный фейс, в котором словно борются нежная юность и взрослая воля. Косметикой не пользуется. Одета в черное. Если судить по родителям, с годами раздастся вширь, а пока стройненькая, как тополек.    
– Привет, – говорю я. – Вас, если не ошибаюсь, Кирой зовут? А я Королек. Будем знакомы.  
На ее малокровном лице появляется усмешка, которую можно было бы принять за выражение презрения, не будь она такой апатичной. Дочка Кота безмолвствует, «великодушно» предоставляя мне возможность выкручиваться. В прежние времена я бы стал балагурить, изо всех сил стараясь развеселить эту квелую девицу. И вовсе не из меркантильных соображений – не терплю, когда рядом унылая физия. Но теперь – шиш. Без слов усаживаюсь и принимаюсь преспокойно пялиться на нее.
Нахмурившись, она досадливо передергивает плечиками, точно говоря: «Чего уставился!» Девочка та еще бука – при таком-то папочке! Дружелюбно ей улыбаюсь, сообщаю доверительно:
– Хотел застать вашего отца, чтобы отчитаться, да вот не случилось, – и сокрушенно машу рукой.
Она продолжает глядеть на меня, как глухонемая. Ну до чего любезна, просто «мисс Обаяние»! И все же надо бы ее разговорить и приручить.
– Вы, слыхал, в институте учитесь. Какую профессию избрали? Юрист? Экономист?
Наконец-то соизволяет разинуть рот:  
– Математик.
Господи, твоя воля! Царевский Илья тронулся на интегралах – и эта туда же. Диковинные, однако, детишки у старых бандюганов, не иначе как сбои в генетике.
– Небось, программистом собираетесь стать? Нынче они прилично загребают.
– Лично меня интересует теория чисел, – холодно сообщает она.
– Одобряю, – произношу с умным видом. – В цифрах действительно есть нечто магическое.
Смотрит на меня из-под нависшей на брови челки, как на полного придурка.
– Неужто вам, такой молодой и красивой, – подпускаю я леща, – не тошно заниматься этой заумью? Девушки вашего возраста на дискотеках оттягиваются, с мальчиками дружат.
– Только не надо считать меня занудой, – выпаливает со злостью. Уже хорошо, значит, способна на эмоции. – Я, к вашему сведению, люблю рок.
– Да не хмурьтесь вы, Кира, – мне кажется, что она отъезжает куда-то в электричке, а я стою на перроне и кричу ей вслед. – Послушайте, я, в общем-то, парень простой. И веселый. Вот, например, известен вам знаменитый путешественник Миклухо-Маклай? В совковую эпоху у меня лозунг родился: «Каждой Миклухе по Маклаю!» Тогда было время лозунгов…  
Напрасные старания. Она вновь замыкается в коконе угловато-агрессивной робости. Здесь мне больше ловить нечего. Делаю ей ручкой и сматываюсь, напоследок перемигнувшись с секретаршей.

Из дома, отужинав, звоню Акулычу.
– Меня пасут неведомые ребята в зеленой «девятке». Не твои, случаем?  
– Ага, нужен ты нам, барбос, – басит мент, и по его домашнему голосу понимаю, что он в кругу семьи. Сидит, должно быть, за столом в рубахе, спортивных штанах и тапочках, переваривая жратву. – Слишком о себе возомнил. Ну, еще бы, самому Коту задницу подтираешь, началось головокружение от успехов. Номер тачки хоть заприметил?
– И даже запомнил. Записывай…
– Ага, жди, так прямо счас и побежал строчить. Насел ты на меня, холера. Не запряг, а уже… – в трубке раздается сопение: Акулыч полез за ручкой. – Давай, тряси язычком.    
Диктую ему номер.
– И ничего окромя тебе не надобно? – язвительно интересуется Акулыч.
– Хватит с тебя и этого, чугунное гузно.
– Нет, люди, вы только поглядите на этого засранца! – грохочет Акулыч, скорее всего, призывая в свидетели домочадцев. – Я на него пашу, как проклятый, а он обзывается неприлично! Ну, погоди, сухофрукт, я уже сочинил для тебя прозвище – пальчики оближешь. При детишках не буду, но с глазу на глаз зафинтиклюню!
Он смачно гогочет, должно быть, изображая в воздухе нечто этакое пальчищами-сардельками, потому как вместе с ним разражается квохчущим смехом его веселая семейка, после чего в мое прижатое к мобильнику ухо выстреливают частые, резвые и будто хохочущие гудки отбоя.    

Лежу в темноте возле Гавроша и мозгую о разном – и вдруг, сообразив, тихонько выскальзываю из-под одеяла, набрасываю на плечи свитер, дую на кухню, набираю номер мобильника Принца и слышу недовольное:
– Половина одиннадцатого. Позже не мог позвонить?  
– Твой брат какую музыку уважает?
– И ради этого дурацкого вопроса ты беспокоишь меня по ночам?.. Он фанат рока. Как все нынешние продвинутые юнцы.
– Тяжелого?
– Нет, этакого… что-то вроде: я думаю о тебе, а ты летаешь одна в созвездии Жирафа и мечтешь выпить чашечку кофе. Ну и подобная дребедень.
– Вижу, ты не относишься к рокоманам?
– Предпочитаю старый добрый джаз.
– Тогда вопрос на засыпку. В каких отношениях Илья и дочурка Кота?
Пауза.
– Они знакомы, – неохотно цедит Принц. – Мало того, наметилось нечто вроде теплых отношений. Но отец велел Илье прекратить всякое общение с дочкой Кота, ну и Кот со своей стороны, насколько я в курсе, поступил аналогичным образом.
– Подчинились?
– А куда они денутся?
– Да вы, мужики, похоже, своими руками Ромео и Джульетту двадцать первого века слепили…Погоди, но ведь Царя нет. Теперь кто запрещает им встречаться?
– Девчонке – Кот, а Илье – я… Слушай, что-то в толк не возьму. Заказал отца Кот. В этом нет никаких сомнений. Черт подери, я вообще не понимаю, чего ты занимаешься всякой ерундой? Хватит возиться с этими сосунками, ищи компромат на Кота!
Его накаленный голос пропадает, а мне мерещится, что нагретый воздух маленькой кухоньки еще вибрирует от этой ледяной ярости. До чего «приятно» иметь дело с сильными мира сего! Лучше в крапиве вываляться голышом.
Однако, ребята, на Руси, куда ни кинь – обязательно на персонажей Шекспира наткнешься. Где-то тоскует философ и горемыка Гамлет. Осатанев от ревности, душит свою законную белобрысый Отелло. Леди Макбет оттирает наманикюренные кровавые ручки чистым снежком. Бомжует, ночуя под теплотрассой, старый король Лир, раздаривший жилплощадь мерзавкам дочуркам. Вот и семейки Царя и Кота – не иначе как Монтекки и Капулетти местного разлива. Только чем это кончится?

* * *

Автор

Кира и Илья стоят на крыльце университета, щурясь от нестерпимого блеска зимнего дня.
– Сколько еще ждать? – нетерпеливо спрашивает Илья. – Давно пора действовать.
– Как? Подскажи, давай, я послушаю.
Поеживаясь от