Параллельные коридоры

                                                                                                                                                                                                                                           Светлой памяти Суворова В. В.




Дом-корабль нисколько не изменился за год, что прошёл с тех пор, как Миша видел Валеру в последний раз. Дом встретил его тем же затхлым, тяжёлым дыханием запустения и ветхости, которое Миша помнил ещё с детства. Редкие голые лампочки, кое-как доживавшие свой век под потолком в соседстве с трубами, обмотанными изгнившими тряпками и почерневшей стекловатой, всё так же неохотно освещали глухие длинные коридоры. Все они были одинаковыми: по левую сторону тянулась облезлая, нескончаемо долгая стена с редкими дверями квартир, а по правую – лента пыльных окон, что смотрели во двор невидящим взглядом.
Но сейчас, когда Миша впервые оказался здесь один, он, как ни странно, ощущал себя безопасно и спокойно в тишине этих пустых коридоров. Дом-корабль уже не казался ему, как раньше, мрачным и жутковатым призраком, затаившимся в самом центре полного жизни города. Наоборот, Миша чувствовал, что он был скорее спасительным убежищем от этого города и его тревог. Теперь он гораздо лучше понимал, почему Валера, не смотря ни на что, так и не уезжал отсюда.
Совсем другой смысл приобретала и та цель, ради которой Миша вернулся сюда сегодня. Он пришёл в дом-корабль, чтобы забрать на память рюкзак с дорогими ему вещами из детства: вещами, принадлежавшими только им двоим, которые Валера, без сомнения, хотел бы, чтобы он сохранил у себя. Но пока Миша бродил по пустым этажам, стараясь разыскать кладовую, которую Валера показал ему год назад, в день их последней встречи, он всё сильнее чувствовал, что не воспоминания направляют его к цели поиска, а наоборот, сам этот поиск ведёт к воспоминанию о чём-то самом главном, без чего он не сможет понять и принять того, что случилось с лучшим другом его детства.
Кладовая, которую искал Миша, была на самом деле одной из квартир, давно брошенных переехавшими из дома-корабля жильцами. Пользуясь тем, что она ничья, Валера устроил в ней хранилище мыслимого и немыслимого хлама, который в последние годы собирал в самом доме и на ближайших свалках. Именно там, в душной теснине прихожей, среди грозивших обвалом гор всевозможного барахла – облезлых канистр, склянок, ржавой рухляди, сломанных игрушек, пыльных коробок, переполненных неизвестно чем – среди всего этого хаоса, который Валера называл коллекцией, Мише неожиданно попался на глаза знакомый рюкзак из их детства. В нём хранился целый мир героев и историй, что они сочиняли и развивали из года в год на каждых летних каникулах, которые проводили за городом.
Не знай он Валеру лучше, Мишу бы, конечно, неприятно задело, что тот свалил дорогую частицу их прошлого в одну кучу с выброшенным кем-то барахлом. Но, как это всегда происходило и раньше, оказавшись с Валерой вдвоём, Миша очень скоро начал смотреть на вещи его глазами. Поэтому в безумном, на первый взгляд, скоплении хлама он увидел не проявление болезненного синдрома, развившегося у его друга за те восемь лет, что они не общались, а вполне здравый замысел и порядок. Всё здесь, казалось, было на своём месте и органично вписывалось в замкнутый и загадочный мир дома-корабля, который был для Валеры центром его жизни. В тот день Валера мало говорил о себе и в основном рассказывал о доме. О его прошлом и настоящем, о необычных предметах, которые как будто сами находят его в подвалах и брошенных квартирах, о странных личностях, что порой бродят по этажам, о таинственных спонсорах, которые появляются каждый год и обещают отреставрировать дом, а потом исчезают без следа.
Дом-корабль был неисчерпаемой темой для разговоров, и Миша, опасавшийся перед встречей с Валерой, которого не видел со времён института, что они не найдут что сказать друг другу, с первых минут забыл том, что они не общались так долго. Всё было совсем как раньше, с той лишь разницей, что теперь Миша воспринимал дом-корабль несколько иначе: он ясно увидел, что главным, что отличало его от всех других домов, было не сочетание его необычного облика с обстановкой запустения и ветхости, которое так впечатляло в детстве, а сама его сущность, одинокая и бесконечно чуждая и городу и времени.
Дом-корабль получил своё название из-за горизонтально удлинённых пропорций архитектуры в стиле конструктивизма первой трети двадцатого века, придававших ему заметное сходство с морским судном. Он воплощал в себе смелые идеи архитекторов-новаторов об общности людей в грядущей эпохе. Задуманный как «опытный дом переходного типа», жилище, которое объединит людей, не лишая их при этом, в отличие от домов-коммун, личного пространства, и станет шагом к новому, более совершенному быту, дом-корабль был своего рода посланцем в будущее. Однако в этом будущем ему не нашлось места. Он так и остался единственным в своём роде экспериментом и, созданный сплотить людей и помочь им достичь единства, со временем сам оказался странным отщепенцем, чужаком среди окружавших его зданий. В итоге, забытый городом и оставленный ветшать, дом-корабль отплатил ему тем же и, отвернувшись от внешнего мира, навсегда замкнулся в собственном.
В этом закрытом, забытом временем мире реальность имела свои законы. Поэтому и предметы, которые Валера коллекционировал, внутри этих стен были не совсем тем, чем в обычной жизни. Собранные вместе, они представляли собой не скопление барахла, а некую пересказанную Валерой историю, которую поведал ему сам дом.
Но вот что странно: отчётливо сохранив в памяти день последней встречи, каждое своё впечатление от дома-корабля и каждый Валерин рассказ, Миша не мог, как ни старался, вспомнить, ни в какой части дома, ни даже на каком этаже находилась кладовая, где остался рюкзак. Помнил только, что сразу перед тем, как туда пойти, они побывали у Валеры в квартире, откуда перенесли в кладовую несколько детских велосипедов советских времён. И ещё саму дверь этой кладовой: тёмно-красную обивку, косо изрезанную ножом.
Поэтому теперь, когда Миша вернулся сюда опять, ему не оставалось ничего другого, как по очереди обходить каждый этаж. Миша начал с верхнего, где была Валерина квартира, в которой тот жил вдвоём с отцом. Они зашли к нему совсем ненадолго, но этот эпизод стал для Миши главным событием их встречи. И он не запомнил, как они потом дошли до кладовой именно потому, что по дороге думал только о Валерином отце и о том, почему Валера так и не уехал из дома-корабля: ради отца или ради самого дома.


Прячась за стволом старого тополя, Ронни наблюдал, как сбитая со следу четвёрка, несомненно, тех самых гопников, пробежала вдоль длинного фасада дома, замыкавшего двор, и остановилась на углу, споря, в каком направлении продолжать поиски.
Ронни смерил глазом расстояние до ближайшего подъезда: до него было не больше тридцати шагов. Не так уж и много, но одно дело держаться на ногах, ухватившись за ствол дерева, а другое – расстаться с опорой для решающего рывка.
Четвёрка на углу дома жестикулировала и то и дело указывала руками в асфальт, обсуждая, как догадался Ронни, кровавый след, который нужно было искать.
Ронни действительно чувствовал, что как он ни прижимал рану в правом боку ладонью, горячая струйка находила путь сквозь пальцы и стекала по правой ноге в ботинок, что был уже насквозь мокрым.
Наконец четвёрка договорилась между собой и скрылась за углом. Из осторожности надо было выждать в укрытии хотя бы минуту. Но этой минуты не было, потому что сил оставалось мало. Стиснув зубы, Ронни отпустил ствол и шатаясь двинулся в строну фонаря, предательски высветившего его заметную издалека фигуру в пёстрой одежде: синих расклешённых джинсах в тигровую полоску, оранжевом тигровом платке, по-скаутски завязанном вокруг шеи, и красной рубашке без рукавов, с тёмным пятном ножевой раны в боку, от которой он не отнимал окровавленной ладони.
Путь до спасительного подъезда оказался труднее, чем Ронни мог представить, потому что расстояние измерялось не шагами, а волнами боли и водоворотами головокружения. Но, несмотря на то, что земля уходила из-под ног и в глазах темнело, Ронни на секунду даже замер на месте, когда заметил, что большой продолговатый дом, куда ему предстояло войти, был поразительно похож на корабль. Но удивляться было теперь не время. Надо было скорее найти помощь. Посильнее зажав ладонью рану, Ронни шатаясь добрёл до ближайшего подъезда и толкнул дверь.


– Нет, ему там было не лучше. – Валера говорил очень тихо, почти шёпотом, и время от времени делал Мише знак и подолгу прислушивался, тихо ли за стеной, отделявшей его комнату от отцовской спальни. – За полгода не узнал меня ни разу. А дома вспомнил. И сейчас уже узнаёт. По-разному, конечно, бывает – когда хуже, когда лучше. Но тут он совсем другой.
– Давно ты его забрал? – Миша тоже старался говорить так тихо, как только мог.
– В конце мая. А в июне он вспомнил и меня и дом.
– Он выходит из комнаты?
– Когда как. Бывает, что да. Даже наводит порядок, готовит. Сам моется. А иногда просто лежит. Может неделю пролежать или две. Если так, то нельзя никаких звуков снаружи. Вообще никаких.
Они помолчали. И тогда Миша наконец решил задать главный вопрос, который хотел задать ещё давно.
– А вам не предлагали отсюда переехать, как остальным жильцам?
Валера вдруг странно улыбнулся и поглядел на него в упор блестящими глазами.
– Предлагали. Конечно, предлагали. Нет, кроме шуток. Действительно. Много раз. И сейчас тоже предлагают.
– Тогда почему не переезжаете?
Валера покачал головой и перевёл взгляд на закрытую дверь комнаты, так что Мише на секунду показалось, что отец неслышно вышел из спальни и стоит снаружи, готовый вот-вот повернуть ручку и войти. Потом, как будто вспомнив что-то важное, Валера неожиданно встал и направился к дальнему углу, где теснилось полчище пустых бутылок, насыщавших пропылённый, спёртый воздух комнаты кисловатым запахом. Рядом с бутылками стояли несколько детских велосипедов советских времён, собранных, по всей видимости, из разных частей. Очень осторожно, чтобы не зазвенеть стеклом, Валера извлёк из угла самый маленький, трёхколесный, и протянул его Мише.
– Помнишь такой? «Малыш». Made in USSR.
Миша собрался было ещё раз спросить про переезд, но в тот момент, когда он принял у Валеры велосипед, он вдруг осёкся и лишь повертел перед глазами старую раму. Было странное чувство, как будто он уже держит ответ в руках, просто ещё не понимает его. Вернее, понимает только то, что этот ответ нельзя выразить в другой форме.
– Пошли, покажу тебе коллекцию, – шепнул Валера, пока Миша разглядывал «Малыша». – Заодно велики в хранилище перетащим. Достал ключи от одной пустой квартиры. Теперь места сколько хочешь.
– Папа мне такой на день рожденья подарил, – продолжал Валера уже в полный голос, когда они с велосипедами в руках шли по коридору. – Первый подарок, который я помню. И вообще, наверное, первое, что помню. А этот я нашёл в соседнем крыле. Соседи много чего пооставляли. Всё время что-то интересное нахожу. Вернее, это вещи меня находят. Те, которые важные. Я, как его увидел,