Алёша Попович - история и мифы 2. Мифы

“Подрожала сыра земля
    Стреслося славно царство Индейское,
    А и синея моря сколыбалося
    Для-ради рожденья богатырскова”
                    (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №6, с. 32, М., 1977)

    Волху предначертано завоевать Индейское царство. Конечно, это не Индия, это иное, инишное (в былинах есть инишьшоё), то есть чужое, враждебное царство. Волху предстоит сразиться с врагом, с которым другие боги справится почему-то не могут или не хотят. Отзвук этого предназначения проник и в былину про Алёшу Поповича:

    “Что не стук то стучит во тереме,
    Что не гром то гремит во высоком, –
    Подымается чадо милое,
    Чадо милое, порожденное,
    Свет Алешенька Чудородыч млад”
                    (С.И. Гуляев “Былины и исторические песни из Южной Сибири”, №42, с. 138, Новосибирск, 1939)

    Стук да гром в былинах связывался непременно с появлением змея (Ю.И. Смирнов “Сходные описания в славянских эпических песнях и их значение” // “Славянский и балканский фольклор”, с. 104, М., 1971). Пускай Волх родился от божественного отца, так и Алёшу мать называла “Свет Алешенька Чудородович” (там же) – такое же чудесное рождение. Волх “говорит как гром гремит” и Алёша стал “говорить, как в трубу трубить”, Волх вместо пелёнок потребовал доспехи и оружие, и Алёша поступил точно так же, Волх научился оборачиваться “ясным соколом” и Алёша стал “ходить, как сокол летать”. Волх завоёвывает Индейское царство и убивает его царя, но и у Алёши Поповича имеется своё предназначение. Ведь не просто так Тугарин разыскивал Алёшу:

    “А где ты слыхал и где видал
    Про молода Алешу Поповича?
    А и я бы Алешу копьем заколол,
    Копьем заколол и огнем спалил”
                    (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №20, с. 100, М., 1977)

    Тугарин точно знал, что ему суждено погибнуть от руки Алёши Поповича, и он торопился покончить со своим погубителем первым, пытаясь избежать жестокой участи. Но судьба всё равно оказалась сильнее. И предстала судьба в виде безымянного странника, в последний момент предупредившего Алёшу об опасности. Но что это был за странник:

    “Лапатки на нем семи шелков,
    Подковырены чистым серебром,
    Личико унизано красным золотом,
    Шуба соболиная долгополая”
                    (Там же, с. 99)

    Никакие калики перехожие так выглядеть не могут, и сказители об этом хорошо знали. Невесть откуда взявшийся и неизвестно куда исчезнувший странник вообще не мог быть обитателем земли. Его богатое одеяние, заведомо недоступное для настоящих путешественников и совершенно непригодное в дороге, призвано обратить на себя внимание и показать, что к Алёше обращается не какой-то рядовой путник, а некто рангом повыше простого смертного. Необычный внешний вид и полная осведомлённость о происходящих вокруг событиях изобличали в страннике небожителя, хоть и не из главных, но все его слова принимались к обязательному исполнению. Поэтому Алёша послушно исполнил своё предназначение.
    Эпический образ Алёши Поповича сложен и противоречив. Он сформировался на основе различных сказаний, зачастую и не связанных друг с другом. Это к тому, что предначертание судьбы изменчиво и не все былины согласны между собой. По другой былинной версии в соперники Алёше Поповичу назначен неведомый и загадочный Ским-зверь. Былина не поясняет, откуда появился этот зверь и как он выглядел. Но схватка с ним настолько опасна, что Алёша просил благословения у своей матери:

    “Благослови-ка ты меня, матушка,
    Благослови меня ты родимая,
    Да со Скимом зверем поборотися,
    Да со Скимом зверем порататися”
                    (“Крестьянские песни, записанные в с. Николаевке Мензелинского уезда, Уфимской губернии Н. Пальчиковым”, №37, с. 95, М., 1896)

    Отец Алёши – ростовский поп – куда-то бесследно исчезает, зато вдруг появляется мать, о которой раньше не было слышно. И в помине нет князя Владимира, теперь богатырь действует самостоятельно, он сам себе князь. Это более древний образ Алёши Поповича, сложившийся до появления киевского цикла. В былине показан региональный правитель, которого пока ещё не заботит единство русской земли. Он не собирается никуда уезжать, и предел его забот – безопасность вверенного ему края. В описании рождения богатыря используется картина звериного нашествия:

    “Что не грозная бы туча накаталася,
    Что не буйные бы ветры подымалися,
    Выбегало бы там стадечко змеиное;
    Не змеиное бы стадечко – звериное.
    Наперёд-то выбегает лютой Скимен-зверь.
    Как на Скимене-то шерсточка буланая,
    Не буланая-то шерстчка – булатная,
    ………………………………………..
    У того у Скимена рыло, как востро копье
    У того у Скимена уши – калены стрелы,
    А глаза у зверя Скимена, как ясны звезды.
    ……………………………………………..
    Как заслышал лютой Скимен да невзгодушку:
    Уж как на небе родился светел месяц, –
    На земле-то народился могуч богатырь”
                  (С.И. Гуляев “Былины и исторические песни из Южной Сибири”, №23, с. 95-96, Новосибирск, 1939)

    Очень напоминает картину вражеского вторжения, но с явными элементами космогонии. Как и в былине о Волхе, вся природа откликнулась на рождение богатыря, а встревоженный зверь сразу почуял появление супротивника, которому суждено его одолеть. Ничего достоверного об этом звере не известно, а наиболее распространённое мнение связывает его с греческим σκύμνος – львёнок (И.И. Срезневский “Материалы для словаря древнерусского языка”, т. III, с. 375, С.-Петербург, 1912; М. Фасмер “Этимологический словарь русского языка”, т. III, с. 639, С.-Петербург, 1996). В доказательство приводится псалом царя Давида №103.21, где имеется подходящий фрагмент: “Скимни рыкающии, восхитити и взыскати от Бога пищу себе” (Евфимий Зигабен “Толковая Псалтирь”, с. 816, Киев, 1907). Но подобные рассуждения ничего не доказывают, тем более что львам не место в русской мифологии. А даже, если и в самом деле под византийским влиянием это слово проникло в эпические предания, оно там всё равно вторично. Повелитель всех зверей известен в русских былинах совсем под другим именем:

    “Ужь и Индрик зверь всем зверьям мати:
    Почему тот зверь всем зверьям мати?
    Что живет тот зверь во святой горы,
    Он и пьет и ест из святой горы,
    И он ходит зверь по подземелью,
    Яко солнышко по поднебесью.
    Когды Индрик зверь разыграется,
    Вся вселенная всколыбается:
    Потому Индрик зверь всем зверьям мати”
                    (П.А. Бессонов “Калики перехожие. Сборник стихов и исследование”, т. I, №77, с. 277, М., 1861)

    Мифический зверь, получивший имя от индийского бога Индры, живёт под землёй и в то же время духовный стих его сравнивает с солнцем. Да это же воплощение ночного солнца, когда оно движется под землёй с запада на восток, чтобы утром вновь показаться на небе. Выходит, что Алёша Попович бился с солнцем, не позволяя ему всходить. Если допустить конкуренцию двух религиозных систем, то демонизация соперников даже благого бога превратит в кровожадное чудовище. А Алеша исполнял роль того самого змея, что стережёт выход из подземелья. Только на сей раз эпический герой предотвращал проникновение в свою страну чужого солнца из чужого пантеона.
    Как только Ским-зверь увидел Алёшу Поповича, то для боя встал “на задни ноги”, что позволяет усмотреть в нём медведя. В наших краях медведь – самый крупный и самый сильный хищник, так что он вполне подходит на роль повелителя всех зверей. Но вот упоминание стрел и копий вызывает мысленный образ вражеского войска. Эпическая схватка богатыря с чудовищем отражала реальное сражение двух армий. Впечатление усиливается фразой: “Наперед на нем шерстка перепрокинулась” (“Крестьянские песни, записанные в с. Николаевке Мензелинского уезда, Уфимской губернии Н. Пальчиковым”, №37, с. 95, М., 1896). Булатная шерсть, направленная вперёд – это стальная щетина копий. А потом в былине начинается средневековое сражение:

    “Да дрались они, рубились трое суточки,
    Не пиваючи, не едаючи,
    Со добра коня не слезаючи”
                    (Там же)

    Образ ростовского “храбра” в народной памяти смешался с другим образом из языческой древности. И Алёша Попович, и Волх связаны с появлением на небе месяца:

    “А и на небе просветя светел месяц,
    А в Киеве родился могуч богатырь,
    Как бы молоды Вольх Всеславьевич”
                    (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №6, с. 32, М., 1977)

    “Зародился на небе светёл месяц,
    У нас на земле – русский богатырь.
    ……………………………………….
    Нарекли ему имя Алеша Попов”
                  (Добрыня Никитич и Алёша Попович, ЛП, №53, с. 224, М., 1974)

    “Уж как на небе родился светел месяц, –
    На земле-то народился могуч богатырь”
                  (С.И. Гуляев “Былины и исторические песни из Южной Сибири”, №23, с. 95-96, Новосибирск, 1939)

    “Тугарин почернел, как осенняя ночь,
    Алёша Попович стал как светел месяц”
                    (“Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым”, ЛП, №20, с. 103, М., 1977)

    Месяц сражался с солнцем, не допуская его на ночное небо. Но его победа обрекла бы мир на вечную тьму, чего на самом деле не случилось. И ещё одно обстоятельство – в древнерусском пантеоне имелось два бога солнца (Хорс и Дажьбог) и ни одного бога Луны. Лунный бог славянам не требовался, а следовательно, он и не мог соперничать с богом солнца. Главенство получил бог грозы, оттеснив солнечного бога на вторые роли. А перед поединком с Тугарином Алёша Попович как раз и вызывал грозу. То есть, в результате рождения бога грозы “на небе просветя светел месяц”.
    Но стоит ли торопиться, объявляя Волха и Алёшу богами? Наряду с мифами о богах у древних людей существовал и эпос о земных героях. В первобытные времена боги не были всесильными, и герои вполне могли с ними соперничать или даже побеждать их. Гильгамеш и Геракл богами не были, но их слава затмевала славу богов. Молитва Алёши в действительности являлась заклинанием, подчинявшим себе богов, потому Алёша и мог планировать свои действия заранее. Отношения его с небожителями отражает индийская поговорка: “Мир подчиняется богам, боги подчиняются заклинаниям, заклинания подчиняются брахманам, следовательно, брахманы – наши боги” (С.А. Токарев “Религия в истории народов мира”, с. 286, М., 1976). Алёше Поповичу и Волху Всеславьевичу предшествовал герой первобытной древности, могуществом равный первобытным богам. А в самой глубокой древности богов вообще ещё не придумали, зато сказания о героях бытовали всегда. В результате эпос и мифы переплетались, сюжеты могли дублироваться. Ну и про кого людям было интереснее слушать – про далёких богов, которых никто не видел, или про отважных сородичей, которыми гордились и которым хотелось подражать? Победив Скима-зверя:

    “Порубил его Алёша на мелки части,
    Раскидал его Алеша по чисту полю,
    По чисту полю, по раздольицу”
                    (“Крестьянские песни, записанные в с. Николаевке Мензелинского уезда, Уфимской губернии Н. Пальчиковым”, №37, с. 95, М., 1896)

    Можно объяснить поступок Алёши ненавистью к