остальное происходило уже в автоматическом режиме.
Приходя на очередной объект, он долго рассматривал и тщательно, я бы даже сказал интимно, ощупывал предмет или механизм, требующий починки, чем вводил в некоторое замешательство своих клиентов. Но этими странными и не совсем понятными действиями он просто пытался дать толчок, запустить свой тугодумный мозг. И, когда тот начинал работать, то можно было уже расслабиться и наслаждаться процессом последовательной работы мысли. Мозг медленно, но неуклонно набирал обороты и шёл к поставленной цели. Можно было не сомневаться, что мысль, пройдя все логические перекрёстки, найдёт единственно верное решение и подаст сигналы к правильным действиям остальному организму. Оставалось только немного подождать и не мешать этому загадочному механизму.
И Мастер Вова по возможности не вмешивался в это сакральное таинство зарождения и развития мысли, а наблюдал его как бы со стороны. Он мог производить какие-то действия, куда-то ходить, что-то делать, разговаривать о посторонних вещах с другими людьми, но запущенный механизм остановить было уже невозможно. Ему очень нравилось это приятное состояние неспешного, последовательного течения мысли, его накрывала волна лёгкого опьянения от оптимальной упорядоченности событий, а сладкая эйфория идеально чёткого взаимодействия всех частей своей тушки с мозгом уносила его на самый верх блаженства. В такие мгновения на его всегда хмуром лице проступала блаженная улыбочка маньяка, злодейски овладевшего неким запретным плодом. Как вы понимаете, такая странная особенность явно не добавляла Мастеру Вове поклонников.
Но подобная нирвана случалась с ним нечасто и только в моменты решения каких-то конкретных, практических задач. В остальное же время в его крупной голове творилось форменное безобразие. Причудливое, непредсказуемое самодурство жизни и истерическая неопределённость всей системы повергали его в беспросветное уныние. Отчего-то те стройные, безупречно выверенные логические цепочки, что возникали в его мозгу во время ремонтов, не могли существовать долго в окружающем пространстве. Они плохо сочетались с теми сумбурными процессами и нелогичными событиями, что происходили в этом мире. Они вступали в непримиримые противоречия с реалиями повседневного бытия и быстро обрывались.
Этот странный факт несоответствия упорядоченной логики и реальной жизни Мастер Вова объяснить не мог. Именно поэтому у него в голове и происходили совершеннейший хаос и непроизвольное брожение мысли, что повергало его в состояние огорчительной потерянности и угрюмой задумчивости. Что, в свою очередь, также не сближало его с людьми. Сторонились его добропорядочные граждане и старались встречаться с ним только по крайней нужде.
Так что летел Мастер Вова по своей собственной орбите, всё дальше и дальше отдаляясь от больших скоплений себе подобных. И, если бы не физиологически-коммунальные потребности, давно бы уже ушёл в одиночное плавание в чёрную бездну космоса. А так, долго ещё бродил он со своей неподъёмной, сшитой из старого рюкзака котомкой по домам и учреждениям и чинил, чинил и чинил всё то, что люди усиленно ломали.
Но потом вдруг исчез, причём бесследно, начисто сгинул. Наверное, сдох. От огорчения. Всё-таки доконала его вечная война с этим совершенно неразумно устроенным миром. Так и не смог он прийти к общему знаменателю с неупорядоченным хаосом жизни, не сумел привести в строгое, логическое соответствие объективную реальность со своим субъективным представлением о ней.
Что характерно, никто этого даже не заметил, никто про него не вспомнил, никто его не хватился. И только изредка всякие там ломастеры пытались, да и до сих пор ещё пытаются набирать его номер, чтобы к вящему своему неудовольствию получить в ответ на свои законные претензии на качественное и недорогое обслуживание слегка раздражающую, неприятную фразу: “абонент больше не абонент”.
Вот такой вот жил когда-то на белом свете редкий знаток ремонтного дела и безнадёжный искатель строгих, логических смыслов в сумбурном бессмыслии бытия незабвенный Мастер Вова.
Маленькая комната с большим окном.
Комната. Небольшая, уютная, оформленная в практичном, минималистическом стиле. Белые свежевыкрашенные стены и потолок, светлый пол, односпальная кровать у стены под бежевым покрывалом, крошечная ванная комната с душевой кабиной и унитазом, тумбочка с электроплиткой и огромное в полстены окно, занавешенное накрахмаленной светлой шторкой. Ничего лишнего, только всё самое необходимое для жизни.
Дверь распахнулась. В комнату вошёл человек в синем плаще и с саквояжем в руке. На него пахнуло запахом свежей краски и какой-то бытовой химии. Человек поначалу слегка поморщился, но затем этот букет ароматов ему показался даже несколько приятным. Он поставил свой саквояж на пол и огляделся. Вид скромного жилища не оскорбил его благородного взора. Он направился к окну. Энергично одёрнул штору и стал обозревать окрестности. Ему открылся восхитительный вид на город. С левой стороны виднелись большие многоэтажные дома с широкими улицами, высокие заводские трубы слегка дымили производственными нуждами и толпы горожан суетливо сновали между этими заводами, магазинами и домами. С правой же стороны всё пространство, доступное обзору, занимал старый лес. Он широкими разноцветными волнами раскачивался на ветру и уходил своей бескрайностью куда-то вдаль за видимую линию горизонта.
Человек некоторое время молча наслаждался великолепным видом, переводя взгляд с цивилизации на буйную, дикую природу и обратно. И в этот момент он как-будто бы что-то услышал, какой-то еле-еле слышный шёпот прошелестел в его ушах. Человек прислушался. Звук не повторился, но беспокойное ощущение внутри него не исчезло. Оно ушло куда-то вглубь и затаилось там едва ощутимой занозой. В его душе зародилось какое-то не совсем понятное двоякое чувство, которое он пока не мог для себя объяснить. С одной стороны всё предельно ясно – вот современная цивилизация с её понятными перспективами и возможностями, но с другой стороны эта дикая стихия, это устрашающее пространство с совершенно неясными законами и правилами. Этот фактор и вводил человека в некоторое опасливое недоумение.
Но сейчас он не стал глубоко погружаться в эти размышления. Он находился в том приятном возрасте, когда все сомнения и неудачи воспринимаются как временные и незначительные, когда перспектива будущего неизбежного успеха затмевает собой все эти мелкие промахи и падения. Он ещё был наивен и полон надежд. Его абсолютная уверенность в том, что до победы остаётся всего лишь один шаг и нужно только протянуть руку, чтобы схватить удачу за хвост и воспарить над этим ничтожным миром, заставив его пасть у твоих ног и униженно пресмыкаться пред своим повелителем, не ведала сомнений. Ещё все двери перед ним были открыты, ещё все дороги вожделенно стелились перед ним в ожидании его уверенной, твёрдой поступи.
В общем, был он молод, энергичен и полон надежд. Его ничуть не смущало, что за последние несколько лет он потерпел множество неудач, что все его начинания заканчивались в лучшем случае ничем, что его жизнь, несмотря на все его усилия, ни в какую не желала налаживаться к лучшему. Его жизнелюбие и неутомимая внутренняя энергия пока что покрывали все эти житейские издержки. Он с лёгкостью весеннего ветерка мирился с этими невзгодами и преодолевал досадные препятствия. Он всё ещё прибывал в плену сладких иллюзий и наивных надежд.
Человек зажмурился от приятного света утреннего солнца и улыбнулся радужным перспективам своей жизни. На сегодня у него был намечен ряд встреч с нужными, полезными людьми, которые могли в корне изменить его статус и положение в обществе. Так что своё пребывание в этом дешёвом пристанище неудачников на окраине города он рассматривал исключительно как временное и абсолютно случайное. И этот странный, непонятный шёпот из глубин старого леса он постарался поскорее забыть.
Прошло несколько лет. Человек заметно поубавил свой пыл. Теперь он уже не ставил перед собой недосягаемых целей, а старался довольствоваться малым. Непрерывная серия больших и не очень поражений остудили его страсть и заставили относиться к жизни более осторожно и не испытывать необоснованных, ничем не подкреплённых надежд. Он всё ещё жил в маленькой комнате с большим окном. Теперь, стоя у этого своего окна, он всё чаще смотрел в сторону старого леса. Загадочный шёпот из диких глубин не только не прекратился, а, наоборот, стал более слышимым и внятным. Он превратился в зов. И, хотя человек ещё не до конца понимал смысл этого влечения, но он интуитивно чувствовал, что там в самой чаще старого леса кроется какая-то тайна, какая-то абсолютная истина, какая-то совершенно бесценная вещь именно для него. Он пока что не мог это объяснить, но понимание этого уже начало укореняться в нём. Оно проникало всё глубже и глубже внутрь, захватывая его помыслы и внутренние желания. Теперь человек не противился этому зову, а старался разобраться в нём. Теперь он не возлагал все свои надежды только на цивилизацию, сейчас он всё чаще посматривал и в другую сторону, в сторону старого леса.
Прошло ещё много лет. Человек не то, чтобы состарился, но и молодёжью его назвать было уже нельзя. Он до сих пор жил в той маленькой комнате. Теперь он подолгу простаивал у своего огромного окна, и взгляд его неизменно был обращён в сторону старого леса, в самую его чащу, туда, откуда каждое утро поднималось солнце, на восток. Он давно всё понял. Теперь он не испытывал никаких иллюзий насчёт себя и своего места в этом мире. Он больше не смотрел в сторону людей и цивилизации, он не искал там ничего полезного для себя, он больше не связывал с ними своё будущее. Теперь человек понимал, что выход из этой маленькой комнаты может быть только туда на восток. Он разгадал тот зов, который шёл из самой чащи старого леса. Это был всего-навсего вопрос, один единственный вопрос. И был он прост до примитивности и страшен до леденящего ужаса. А звучал он так: «Зачем? Зачем тебе всё это?» И это был зов смерти. До человека наконец-то дошло, что в этом мире единственным настоящим, законным приобретением могла считаться только смерть. Все другие приобретения человека, такие, как власть, слава и богатство давались ему в очень краткосрочную и сильно ограниченную аренду. Он сначала не мог поверить в эту свою страшную догадку, но жизнь упорно и неумолимо утверждала его в этом мнении. И человек перестал противиться очевидному. Он просто не был ещё настолько честен, он ещё не имел внутренних сил, чтобы предпринять этот последний великий бросок на восток.
Но неизбежное невозможно отменить. И однажды человек решился. Он собрал весь свой убогий скарб, нажитый непосильными трудами за долгие годы, и снёс всё на ближайшую помойку. То действительно необходимое, что могло ему понадобиться в этом его последнем великом
