закуску. После выпивки начали обработку подруги.
- Дуся, говорят, Танька усопшая силу свою тебе передала, - заговорила первой Катька.
- Брешут, - отшутилась Дуся, хотя ей очень польстило сказанное.
- Нет, вправду говорят, - подступила Анька. – Народ врать не будет.
Дуся раскраснелась от выпитого; сама она редко спиртное в рот брала; даже после относительно маленьких порций на следующий день сильно болела и не имела сил встать с постели.
- Не врут люди, - согласилась Дуся, перед глазами слегка поплыло и стало на свои места. – Поделилась кое-чем бабка.
- Ну, так помоги, подруга, - обняла Катька Дусю, сев к ней на лавке ближе и дыша ей в ухо.
- Чем помочь? – удивилась Дуся. – Ты вроде не больна. Вон лицо красное.
- Это от выпитого.
- Не, - отрезала Дуся, - здоровье в тебе через край бьёт. Это даже мне видно.
- Помоги нам, - уселась с другой стороны лавки рядом с подругой Анька. – У тебя получится. Недаром и фамилия твоя – Гладких, говорит о том, что всё, за что ни возьмёшься, сделаешь отлично.
Польстила похвала Дусе. Зарделась. Вскружило голову ей слово, будто зерно, брошенное в подготовленную почву и дало всходы.
- Правда, - кокетливо проговорила Дуся. – Говорите. Только, чур, по порядку. Если галдеть обе будете, никакого толку не будет.
Первой пустилась в длинные объяснения Катька. Мусолила каждое слово, расписывала свои несчастья, жаловалась, жизнь-де проходит, парни, как нарочно, стороной обходят. А тут недавно на вечернице приглянулся ей приезжий паренёк из Юзовки, шахтёр, приехали они компанией с шахты помогать в колхозе. Вот бы было хорошо, если бы Дуся, как верная подруга, обладающая кое-каким волшебным даром, передавшимся ей по наследству, помогла приворожить этого хлопчика. А то она, Катька, уже и спать спокойно не может, и кусок хлеба в рот не идёт, и даже пару килограмм скинула на почве безответной любви.
Всполошилась Дуся, как ты можешь это предлагать, если это грех большой. Да на помощь Катьке вступилась Анька. Та тоже начала причитать, мол, тоже сердцем её завладел хлопец из соседнего села, да у него уже есть невеста, и свадьбу собираются сыграть, было бы дюже гарно, если бы она, Дуся, дала ей отворотное зелье, чтобы хлопец тот забыл про свою коханую, а обратил на неё, Аньку, взор своих карих очей.
Долго не пришлось обрабатывать подругам Дусю. Объяснили, любой грех можно отмолить. Стоит лишь в церкви поставить свечку. И да ничего смертельного в этом нет. Все, почитай, знахарки грешат этим. Кого ни спроси, понарасскажут такое, глаза на лоб лезут.
Согласилась Дуся. Поддалась уговорам. Решила про себя, успеет за долгую жизнь исправить содеянное. Ведь на то и грех, чтобы его искупить молитвою.
Глава пятая
Не даром в народе говорят: как аукнется, так и откликнется.
Долго ждать пришлось Дусе отклика её поступка. Подмоченная репутация не играет на руку человеку. Хоть и дали слово Катька с Анькой никому не говорить о том, что обращались за помощью к Дусе, да длинные языки разве удержишь на привязи, как собаку на цепи. Одни остерегались ходить к Евдокии, делились меж собой, мол, если она так повела себя в самом начале, то как оно будет, когда придёт пора делиться накопленным опытом. Другие, кто и сам не прочь был подлить масла в огонь, наоборот, бежали ночь-полночь, стучались в дверь с просьбой, мол, Евдокиюшка, милостивица, родненькая, сжалься и помоги. И помогала Дуся. За любое дело платили ей хорошо. В достатке жизнь текла. Сделать порчу, навести на худобу сглаз, чтобы молока не давала, или чтобы птица подохла в птичнике, от такого отбоя нет, всегда стоят за спиной у хорошего человека, завистливо смотрят на его успехи и спешат за гнусной помощью к разного рода проходимцам.
Пришла пора и родила Дуся сына. Не дал больше Господь ей детей. И кому передавать крест в будущем она не знала. Но пока молодость била ключом, не думала об этом.
***
Утешением для Дуси стал сынок Геннадий. только не в радость он был ей даден, в наказанье. С малых лет озорничал Генка, проявлял дикую безудержную фантазию в своих шалостях. Не знал меры и удержи. Казалось ему всегда, что мало, очень мало зла и жестокости он преподал. Страдали соседские коты, которым он привязывал к хвостам пустые жестяные банки; если этого казалось недостаточно, он связывал животным передние лапы и бросал в глубокие лужи, расплескавшиеся после дождя; то связывал беззащитных животных хвостами и отпускал, смотрел с нескрываемой садистской радостью на их мучения; изощрялся и до того, что связывал кошку с собакой; и вот тогда-то его охватывало сатанинское веселье: он смеялся до икоты и посинения, глядя как животные стараются освободиться и шипят-лают друг на друга. Он подливал в питье коровам и козам слабительное и потешался над их страданиями. Однажды где-то раздобыл сильный клей и влил его в стирку соседке, которая его два дня до этого поймала на воровстве яиц из курятника и отходила солдатским ремнём. Одними животными не ограничивал свои мерзкие шуточки. Одноклассницам подкидывал дохлых мышей и крыс в портфели. Ребятам в обувь запихивал кнопки во время занятий в спортзале. Его били. Сначала легко, для острастки. Затем колотили всерьёз, доходило пару раз до увечья и всё равно Генку это ничему не учило. Он ещё больше злился на окружающих. Его раздражало всё, что он не понимал, что приносило радость другим. Мать как-то в сердцах сказала, скорее бы тебя в армию взяли да научили уму-разуму.
В армии его едва не посадили за драку с офицером. В какой-то решающий момент решили не давать делу ход, не хотели портить биографию, перевели в другое подразделение, там ему развернуться особо не позволяли и чуть что, ставили на место крайне сильным физическим воздействием.
После демобилизации Генка вообще сошёл с резьбы. Постоянно нигде не работал; в силу скверного характера никто не хотел с ним трудиться и брать на поруки; он начал пьянствовать, денег всегда не хватало, он пристрастился к воровству. Будучи с законом не в ладах, познакомился с тюремной баландой. За первой отсидкой последовала вторая. На зоне характер его ещё больше портился. После очередной отсидки вернулся домой весь в шрамах. Даже такого отморозка видавшие виды преступники наказали за его лютую жестокость на свой манер.
***
Дуся бога молила, когда увидела покрытое шрамами тело сына, что он остался живой.
Также заметила мать, сын замкнулся в себе. Переменился. Во взгляде пропала жгучая ненависть. Выучившись на шофёра, устроился водителем в автобазу. Потом и женился. Ох, как же Дуся лелеяла мечту о внученьке, чтобы было кому передать крест, ходила с невесткой Альбиной в церковь, ставила свечи перед святыми образами. В один такой приход почудилось Евдокии, будто под ногами расступилась земля, просел пол в церкви. Вместо золотистого сияния риз из земли струился светло-синий холодный свет. Подталкиваемая кем-то она спустилась вниз и увидела двух мужчин, корчащихся в страшных муках, нагие тела их прикрывала огненная тряпица, невидимые розги били и из открывающихся ран текла чёрная кровь. Узнала в них Евдокия парней, на кого делала приворот своим подругам, и ужаснулась. Страх прилил ледяной огненного вала к ней и заплескалось пламя высокими волнами вокруг неё.
Пришла в себя Евдокия в больнице. Нянечка тетя Фая поведала ей, что она потеряла сознание в церкви. Сюда привезла скорая и пошёл третий день нахождения Дуси в областной клинической больнице. Успокоила Дусю сердобольная Фаина, сказала, это всё от переживаний. Всякое с человеком в церкви случается, переволнуется, захлестнёт его волна эмоций.
Неделю лежала Евдокия на обследовании. Нашли у неё женское заболевание. Кардиолог сообщил поинтересовался, жалобы случались ли на сердце и пояснил, что она дважды перенесла инфаркт на ногах. Посоветовал быть внимательнее к своему организму и следить за здоровьем, чаще ходить к докторам.
Ночами молила Господа Дуся о внучке, чтобы в её детскую ручку передать крест. Обрадовалась несказанно, когда Альбина смущаясь сообщила, мол, мама, у нас с Гешей будет ребёнок. Пробовала своими методами узнать, девочку или мальчика послал Господь, стояла тёмная завеса перед внутренним взором. Поэтому с великим ожиданием ждала родов.
Невестка надежд тоже не оправдала. Родила она крепкого здорового малыша. Назвали его Тихон. Совсем сдала Евдокия. Жизнь чувствовала, уходит от неё маленькими шагами. Казалось временами, что прожила она свою жизнь неправильно. Часто вспоминала первые свои греховные дела. Однако подруг своих давних, так как они очень рано умерли, злым словом не вспоминала. Корила себя за слабодушие и молилась, молилась, молилась… Не приносили молитвы и горячие откровенные слова успокоения.
Поздним зимним вечером, когда тишина укутывает хату плотным коконом, зажгла Дуся свечу и сравнила жизнь свою с свечным огарком.
- Господи, - взмолилась она горько, - за что мне всё это… Прости меня, грешную, возьми скорее к себе. Жизнь моя мне уже не мила…
Глава шестая
Не буди лихо, пока оно тихо. Лихо пробудилось само: вернулся Генка, сын Евдокии к старой привычке: начал пить. Узнала из слов соседки, видевших пьяного Генку, избивавшего жену. Ничто не останавливало изверга, ни слёзы жены, ни крики сына. Пока не вылил злость посредством кулаком, не успокоился. Затем спокойно улёгся отдыхать. На следующий день отличился на работе: повздорил с механиком и пригрозил тому смертью, дескать тюрьмы он, Генка, не боится, она ему с недавних пор стала родным домом. Вернулись злые шалости, соседу, сделавшему выговор, что курит в присутствии детей насыпал в бензобак сахар; сушившееся белье другой соседки облил разбавленным водой куриным помётом; подпёр дверь напарнику за то, что тот раскритиковал его отношение к работе и в итоге мужчина не смог выйти из дому.
Копились злые поступки Гешеньки, как ласково называла сына мать, росло отрицательное отношение к нему от окружающих.
Прибежала рано утром мать к сыну.
- Геночка, если себя не жалеешь, мать пожалей!
Мутным взором посмотрел на мать сын.
- Пшла вон, пока не накостылял!
Возмутилась Евдокия.
- Как ты с матерью разговариваешь! Совсем стыд потерял.
Генка швырнул в мать ботинком.
- Ещё раз вякнешь, старая корова, прибью, - пригрозил он матери. – Не лезь в мою жизнь. А этой твари, Альке, передай: найду и зарежу.
Вечером того же дня встретилась Евдокия с Альбиной и внуком. Ох и наплакались обе женщины, выливая друг другу горе.
- Решили мы с Ванечкой, внуком вашим, уехать, - поделилась планами со свекровью Альбина. – Не даст он нам спокойного житья.
Кровью обливалось сердце при этих словах невестки. Горько было Евдокии осознать, что вырастила зверя. Но он же сын мой, успокаивала она себя, как его бросить, материнское сердце всепрощающее.
- Далеко собрались? – поинтересовалась Евдокия.
- Не скажу, - ответила, вытирая слёзы Альбина. – Не обижайтесь, мама. Это для блага вашего внука. Ведь если что, Генка не пожалеет и его.
Помолчали женщины, наблюдая за мальчиком, играющим с машинкой.
- Не думала, что вот на старости лет буду … - слёзы душили Евдокию, - не думала. Раз решила ехать, езжай, я благословляю. – Евдокия перекрестила невестку и внука. – Храни вас бог, деточки мои любимые.
