У всего есть своя память (Ко дню рождения Александра Блока)

Июль 2019 года. Мы по делам приехали в Ленинград.
‒ Собирайся, ‒ как-то вечером говорит мне Ляман. – Завтра едем в музей Блока.
Я пребываю в некоторой растерянности: какой музей? Про Блока я знаю крайне мало. Если быть до конца честной,  я про него вообще ничего не знаю. В моей голове тот час рисуется картина, что завтра у Ляман будет очень плохой собеседник, имя которому – «Молчун». Дело в том, что учителя литературы и истории в своё время менялись у нас с завидным постоянством. Не помню, кто из них, по-моему, седьмая по счёту, безапелляционно заявила нам, что советским детям поэты «Серебряного века» в жизни не пригодятся. Страницы с и без того небольшими биографиями Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, Игоря Северянина были беспощадно перевёрнуты. Единственное, что нам было позволено прочитать – это стихотворение Александра Блока «Скифы». Причём, только прочитать. Что хотел сказать этим стихотворением поэт, нам так и не объяснили.
Я понимаю, что багаж моих знаний фактически близок к нулю, и всё это я начинаю неуверенно объяснять Ляман, но она смотрит на меня непонимающе:
‒ Зачем существуют музеи? Затем, чтобы люди ходили туда и узнавали то, чего они не знают.
Далее следует окончательный вердикт:
‒ С чего-то же надо начинать!
Железная логика, о которую не споткнёшься.
…С мыслью, что мне, наверное, уже поздно что-то начинать, я засыпаю. В моём полусне проплывает лицо нашей идеологически правильно подкованной учительницы, которая советовала читать нам побольше Пушкина, Лермонтова и Толстого, и её голос: «…А все эти поэты-бессребреники (читай поэты «Серебряного века»)  которые и писать-то по-хорошему не умели, вам совершенно не нужны. Не тратьте на них время».

Я люблю ходить в картинные галереи, музеи и на выставки. И много чего повидала на своём веку, но такого, чтобы музей был расположен в жилом доме, чтобы он располагался на двух этажах, а между этими этажами находились обычные жилые квартиры, с таким я сталкиваюсь впервые.
Мы поднимаемся на четвёртый этаж. Квартира 21. На листе железа, на жёлтой металлической поверхности выбито: «Для писем и газетъ». В эту квартиру Александр Блок и его жена переехали летом 1912 года. Первое ощущение весьма интересное: всё очень реалистично. В коридоре на стене висит телефон, стоит столик, рядом с ним ‒ старые жёлто-коричневые  чемоданы. Так и кажется, что хозяева сейчас появятся в коридоре и, поприветствовав нас, скажут: «Вы тут располагайтесь, смотрите, что вам интересно, а нам пора в путь-дорогу». 

Кстати, два слова насчёт телефона: к сожалению, тот телефон, который предстал нашим глазам, не принадлежал поэту. В музее имеется аппарат, очень похожий на тот, что когда-то висел здесь. Но и за трубку подлинного телефона, который раньше здесь находился, Блок брался крайне редко. Он не любил, чтобы его что-то отвлекало от работы, и поэтому трубка, снятая с рычажков, просто висела рядом. Мне тот час вспоминается телефон, который когда-то довелось увидеть в музее-квартире Максима Горького, расположенного на ул. Семашко в Нижнем Новгороде. Горький тоже редко подходил по нему, но не потому, что не любил, когда ему мешают. Ввиду того, что квартира была просто огромной, он звонков телефона просто… не слышал. Зато Фёдор Шаляпин, который жил неподалёку, и не имел собственного аппарата, частенько заходил к Горькому просто для того, чтобы… поговорить по телефону.

А  мы тем временем проходим в кабинет. И снова мне на память приходит музей Горького. Ведь первое, что предстаёт нашим глазам здесь – это книжный шкаф со множеством книг. Впрочем, это неудивительно: пишущему человеку книги нужны как воздух. Мне даже на какой-то миг кажется, что книги эти я уже видела. И аккуратно разложенные вещи на столе тоже видела. Впрочем, нет. Скорее всего, это служители музея всё расставили так, чтобы комната и стол имели привлекательный вид.

Служительница музея каким-то невидимым образом считывает мысли прямо из моей головы:
‒ Александр Александрович был очень пунктуальным и на редкость аккуратным человеком, ‒ вдруг говорит она. – Всё-всё здесь расположено так, как было при жизни поэта.
На стене висят семейные фотографии. Под одной из них, где изображен Андрей Николаевич Бекетов – дед поэта – написано, что он был учёным- ботаником, Ректором Санкт-Петербургского университета, а так же организовал высшие женские курсы в этом городе. 

Правда, не все знают, что именно этот человек написал первый в России учебник по ботанике, обозначив в нем растения на двух языках: русском и латинском.
Мебель, обтянутая тёмно-зелёной тканью, которая стоит в комнате,  досталась Блоку от Бекетовых.

В это время Ляман подводит меня к окну:
– Смотри, - произносит она. - Вот этот вид говорит сам за себя. Помнишь слова: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека»?
Я киваю. Эти слова, наверное, знакомы всем. Даже таким дилетантам как я. Судя по всему, эти строки были написаны как раз в этой комнате. На дворе, конечно, ещё пока что достаточно светло, до ночи ещё ждать долго. А вот фонарь стоит. И, аптека, судя по всему, там когда-то была. Но сейчас из окна видно только реку под названием Пряжка. Горизонта сейчас, там, конечно, не видно ‒  деревья растут так густо, что сквозь них не то, что горизонт, даже дома не проглядывают далеко не все. Но в начале XX века, если посмотреть из окна налево, там были видны корабли. Считается, что именно по этой причине Александр Блок и выбрал эту квартиру.
Кстати, он воспринимал этот дом как корабль.

В столовой, куда мы проходим чуть позже, имеется балкон. Красная верёвочка, которая служит своеобразным ограждением, говорит сама за себя: проход на балкон ввиду его ветхости запрещён. Но поэт выходил на этот балкон довольно часто, особенно по утрам. Очень он любил смотреть с этого балкона на реку.
А ещё одним из любимых занятий поэта было… чаепитие. Ради такого случая  в столовой имелась бульотка, что-то типа маленького самоварчика. Под неё ставилась спиртовка, чтобы вода была постоянно горячей – и поэт с женой выпивали, неспешно беседуя, по пять-шесть чашек чая. Пить чай или «чайнить», ‒ как говорил сам поэт – здесь действительно любили. Под неспешное чаепитие велись разговоры. О литературе, об искусстве, о театре… говорили обо всём, обходя стороной повседневные, рутинные темы.

Театр был одной из излюбленных тем в этом доме. Жена Александра Блока – Любовь Дмитриевна – была актрисой. Впрочем, не заметить этого невозможно: афиша о том, что в театре «Казино» 4 августа 1912 года в 8 часов вечера должен состояться её бенефис  говорит сама за себя.

Восемь лет относительно спокойной жизни закончились. В 1920 году Александру Блоку пришлось выехать из этой квартиры. Причина до банальности проста: к нему хотели подселить несколько человек солдат и матросов – к сожалению, в те времена подселение не было редкостью. Вещи спустили двумя этажами ниже, и последние полтора года Александр Блок доживал уже на втором этаже.

‒ И как впечатления? – спрашивает Ляман, когда мы выходим на улицу?
Во мне опять срабатывает «Молчун». Я не знаю, что ответить. Сказать, что посетить место, где было написано столько незабываемых строчек, это за честь – получится вычурно. Восхититься большой экспозицией – получится слишком обыденно.
- Знаешь, - я на секунду останавливаюсь, - такое ощущение, что мне в начале  двадцатого века довелось побывать. И ещё… Ещё мне постоянно казалось, что хозяева вот-вот выйдут нам навстречу.
- Наверное это оттого, что этот дом слишком много и многих помнит, - отвечает Ляман. У всего есть своя память. И у домов тоже.