Как бы там ни было, но и про долю осторожного оптимизма, по мнению Игоря Мартьянова, не следует забывать. Новая Россия уверенно готовится вступить в пятый год своей обновленной истории. Люди постепенно приноравливаются к кардинальным изменениям; куда меньше ноют, без прежнего остервенения оплакивают утраченное советское прошлое; у основных явных противников российской власти — ортодоксов-коммунистов — на глазах тает электорат, слабеет общественная поддержка, а это значит, как считает первый всенародно избранный Президент России, опасность реставрации коммунизма стала минимальной. На чем основывался Ельцин? Насколько был прав? Не поспешил ли, вселяя в россиян оптимизм? В какой-то мере, и да, и нет.
Несомненно, Россия не была погребена под развалинами прогнившего СССР, медленно, тяжело дыша под бременем труднейших проблем, вставала с колен; в политике и даже в экономике стали заметны подвижки к лучшему; еще не столь убедительны, как хотелось бы, но, факт, весьма очевидны. Этому способствовала, создав надежную правовую базу, Основной Закон России — Конституция.
Казалось(правда, лишь внешне), даже лидер КПРФ несколько присмирел: он и его команда не рисковали, из трусости не призывали к открытому бунту, как это имело месть еще несколько лет назад, однако, как показали последующие события, коммунистическая верхушка вовсе не собиралась, скрытничая, конечно, отказываться от попыток политического реванша, вынашивая планы дать решительный бой на предстоящих в 1996 году очередных выборах Президента.
Противник новой власти несколько порастерял прежний пыл, но был еще достаточно силен. И, к тому же, поумнел. Теперь действовал не в лоб, а исподтишка, науськивая недовольных, а их все еще было немало.
Типичный и вовсе не единственный пример.
Откуда ни возьмись, на Горбатом мосту и перед резиденцией Правительства объявились, хорошо организованные толпы гневом пышущих шахтеров, и, ну, давай стучать касками и выдвигать ультиматумы, смахивающие на откровенные угрозы по адресу, в том числе, Президента.
Мртьянов-старший, глядя на назойливо мелькающую грозную видеокартинку на всех каналах, обратил внимание на несколько обстоятельств, вызывающих в нем недоумение.
Во-первых, розовощекие и хорошо упитанные протестанты не выглядели отощавшими из-за того, что их семьи голодают по причине многомесячных невыплат зарплат.
Владимир Игоревич недовольно буркнул и покачал головой:
— Не верю… Тут что-то не так… Кто-то стоит за мужичками из Кемерово.
Мартьянов-старший как в воду глядел.
Да, стояли: уподобляясь черту из преисподней, объявились «независимые шахтерские профсоюзы».
«Похвально, — недовольно фыркая, думал Владимир Игоревич, — что профсоюз, призванный стоять на страже и защищать права трудящихся, возглавил протестное движение, но по тому ли адресу обратился?»
Этот вопрос, конечно, интересный до чрезвычайности.
Не менее интересен и другой вопрос: кто обязан воздействовать, используя все правовые инструменты, на хозяина шахты, не исполняющий трудовой договор и не выплачивающий месяцами зарплату? Кто, если не тот самый профсоюз, особенно, если он независимый, должен был разобраться и спросить, где бабки, на каких счетах и в каких обшорах осели?
Куда проще было бы, собрав документы, обличающие хозяина в мошенничестве, наложить арест на счета и на имущество, посадить на скамью подсудимых и добиться обвинительного приговора, чем везти через всю Россию пышущих гневом упитанных шахтеров в Москву, поить, кормить их несколько дней и там стучать касками. Да, муторное занятие, но единственно правильное и эффективное. Не понимали сего независимые лидеры «независимого профсоюза»? Полноте!
— Не надо искать дураков, там, где ими и не пахнет, — вновь пробурчал Мартьянов-старший, встал и выключил брехливое телевидение.
Конечно, цель была вовсе не защита обездоленного рабочего класса, не экономика; цель была чисто политическая, то есть, повторяю, реставрация прежних порядков, возвращение всевластия коммунистической номенклатуры, жившей все семьдесят лет прекрасно, как сыр в масле каталась, а последние годы оказалась в несколько стесненном и потому непривычно некомфортном состоянии, а государственная кормушка, всегда для них была столь обильная, не для всех стала доступной.
ДВЕ СТОРОНЫ ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ МЕДАЛИ
Итак, с одной стороны, ведется планомерное давление на пока что слабую, как кажется, подстрекателям, власть, натравливание, науськивание из-под подворотен рабочих, оставленных работодателями без средств к существованию, используемых вместо грозного тарана; с другой стороны, с приближением выборов главы государства активизировались сепаратистские настроения. Особенно в республиках, где разного рода ханы или эмиры решили властвовать на своих национальных территория безраздельно, без оглядки на Москву, которая, по их убеждению, отныне им не указ.
Ползучим, смертельно ядовитым гадом, сепаратизм пополз, неумолимо подтачивая изнутри, по новой России, погружаясь всё шире, всё глубже в ее недра. Еще неокрепшая государственность оказалась под угрозой развала. Тысячелетняя Россия уже стояла в шаге от катастрофы. Возникла не призрачная, а вполне реальная угроза распада государства, построенного нашими далекими предками, опасность повторения того, что случилось совсем недавно с Советским Союзом.
Президент, про которого газеты и телевидение сочиняли всякие небылицы, сохранял самообладание, хотя приходилось ему нелегко. На раздумья не было времени и тогда, чтобы хоть на какое-то время ослабить давление со стороны национальных республик, опершись на демократические основы новой Конституции, чтобы выиграть время, Президент Ельцин сделал то самое публичное заявление, за которое его клянут оппозиционеры. Борис Николаевич в прямом эфире, обращаясь к сепаратистам, сказал:
— Хотите много суверенитета? Берите! Берите столько, сколько сумеете проглотить.
Как угодно можно относиться к этому неоднозначному заявлению, но ясно лишь то, что нельзя не учитывать обстановку и то, какая нависла опасность над единством многонациональной страны, перед которой был выбора: либо — смерть, либо (в результате хотя бы небольшого выигрыша во времени) — жизнь.
Националисты воспользовались уступкой федерального центра, успокоившись, занялись тем, что им больше всего хотелось. И стали, разинув широко голодные пасти, стали глотать. Но жадность этих фраеров сгубила: заглотили столько, что подавились и стали давать задний ход, но и это оказалось затруднительным. Суверенитет сыграл злую шутку. А ведь Президент предупреждал:
«Берите столько, сколько сумеете проглотить».
Под шумок подняли головы, гадливо шипя, почуяв, куда ветер дует, и некоторые региональные князьки.
Пример подлого предательства первым показал, как это ни было странным, первый и самый верный до селе друг Президента — губернатор Свердловской области и его ближайшее окружение.
Да-да, это, как ни горько признавать, ибо Средний Урал, его народ являли собой крепкую опору , железобетонный фундамент первому Президенту —сущая правда. Ой, до чего ж прав народ, когда выразился вот так: всякая власть развращает со временем всякого, но абсолютная власть — развращает абсолютно.
Губернатор открыто, в прямом эфире местного телевидения заявил:
— А что?.. Чем хуже мы, русские , тех же соседей-татар? Мы настолько самодостаточны, что приступаем к образованию своей Уральской республики, в которой будет свой герб, флаг, своя Конституция и своя валюта .
Подумав чуть-чуть, по привычке загадочно ухмыляясь, уточнил:
— В совместном ведении с федеральным центром оставим лишь оборону.
Что последовало и как развивались события на самом деле, россиянам Среднего Урала доподлинно неизвестно. Исследователи-летописцы помалкивают и стараются в сию неприглядную историю не влазить, оставляя потомкам самостоятельно разобраться.
Я же, пользуясь авторским правом, смею предположить, что федералы отнеслись терпимо, не исключено, что даже сказали:
— Спасибо, друг, за проявление милости, оставляя нам хоть что-то… ту же оборону .
НАДЕЖДЫ, МЕЧТЫ, ПЛАНЫ
На таком вот социально-экономическом и общественно-политическом фоне, несколькими штришками набросанном выше, и готовилась встречать предстоящий 1996 год обычная уральская семья Мартьяновых, лелея мечты и пестуя некоторые надежды по части предстоящего светлого будущего. Об этом следует рассказать несколько подробнее. Потому что предстоящие события будут иметь крайне важное значение для всех судеб героев этой книги.
Увы, с самого начала подготовки к встрече Нового года появилось разногласие. Ни для кого не секрет, что есть традиции, которые всем приходится соблюдать. Самое главное — провожать старый и встречать Новый год принято по-семейному, в кругу самых близких.
Игорь твердо решил и решение попытался исполнить, для чего в последнее свидание Светлану Золотых пригласил к себе, обосновав тем, что пора подругу познакомить с родителями, а более удачного времени и не придумать. Сказал также, что Владимир Игоревич, отец, и Анна Николаевна, мать, все настойчиво наседают: когда, дескать, состоится знакомство с невесткой?
Светлана, уцепившись за последнее слово, усмехнулась.
— Вот как? — девушка, вскинув брови, изобразила на лице неподдельное изумление. — Невестка? Это я-то? Кто решил? И когда? Почему слышу впервые?
Игорь смутился и, как обычно в трудной для него ситуации, замялся.
— Так это… Родители… Особенно мама… Она мечтает о внучке… Постоянно говорит: понянчить бы, покуда еще силы есть.
— Далековато простерты планы.
Игорь возразил, защищая мать:
— Вовсе нет… Самая пора…
— Для тебя и для твоих родителей, но не для меня.
— Значит?.
— Ровным счетом ничего не значит! — несколько грубовато отрезала девушка. После минутной паузы снизошла до пояснения. — Сейчас главная задача обзавестись дипломом, устроиться на хорошее место…
Игорь позволил себе прервать.
— В Екатеринбурге разве проблема найти место педагога?
Светлана, взмахнув рукой, возмущенно воскликнула:
— Кем угодно, но не педагогом!
— Но профессия… Училась столько и…
— Забудь! И даже не вспоминай! Между прочим, я уже говорила, что очутилась в пединституте из-за низкого вступительного конкурса.
— Да-да, помню… Но я думал, что ты передумала и за годы учебы прониклась уважением к профессии.
— Наоборот! Чтобы учить современных дегенератов и за нищенскую зарплату? Ни в жизнь! Так что… Получаю корочки, устраиваюсь на хорошее место и лишь после этого буду думать о детях.
— А что, если сообща подумать? — закинул удочку парень, пробуя прощупать обстановку по этому столь щекотливому вопросу.
Светлана,
