бочками, обхватив руками голову, шипел на всех и вся любимым немецким ругательством: «шайзе» (дерьмо)!. Некоторые австрийцы оценивали ситуацию радикальнее – кричали: «Катастрофа!», и как-то подленько ухмылялись. Ремонт усложнялся тем, что гидроизоляцию уже покрыли толстым слоем пенопласта, тридцатью сантиметрами гравия и тротуарными плитами. Нужно было всё это вскрывать, найти течь, исправить брак и, залив крышу водой, проверить её на герметичность.
...Конечно, всё исправили. Всё, кроме репутации Гаузера. Она «подмокла» вместе с крышей.
17.
Тут ещё «Змий» из Праги вернулся, и командиров стало двое. Подчинённых также поделили: Крамаренко пошёл к Гаузеру; меня отдали Штернату. Пробовали разделить и рабочих, но не вышло. Мы постоянно дёргали их друг у друга. Ей же Богу, австрийцы вели себя так, будто работали первый год и не могли предвидеть, что из этих перетасовок получится! Получилась ревность, грызня и сумятица. Наши шефы подглядывали за ходом работ у соперника, смаковали допущенные ошибки, скалили зло зубы. Эта вражда называлась здоровой конкуренцией!..
«Змий» ощущал себя «на коне». Торжествуя, жестами изображал мне свой карьерный триумф: «Гаузер – вниз; Штернат – вверх!». От такой душевной простоты, выраженной языком доисторических "сапиенсов", коробило. Вообще, мой непосредственный начальник иногда удивлял. Для человека с высшим образованием, ошеломительным открытием прозвучала оглашённая мною «географическая новость»: до 1918-го года город Львов входил в состав Австрийской империи! Я ещё могу понять, когда москвичи ищут Дубровник на карте Подмосковья, или путают Бишкек с Ашхабадом. Но ведь речь шла об истории «змиевой» родимой Родины!
Может, я зря удивляюсь? Всё идёт к тому, что лет через пятнадцать наши дети «достигнут» таких же высот эрудиции и кругозора. К тому всё идёт. Некоторые уже добились «европейского стандарта».
Из вышеизложенного, понятно, что мои отношения с новым шефом не были тёплыми. Я исполнял все его поручения, но не поддерживал в наскоках на Гаузера. Первый шеф вызывал во мне гораздо больше симпатии. Хотя бы цельностью своей натуры.
А «новый» рвал и метал. Всё «пыжился» доказать, что он здесь главный «кусок закваски». Иногда, затеянные им мероприятия были просто опасны.
В огромном центральном холле (двадцать метров высоты) пришла пора демонтировать строительные «леса». Ерунда – работа, если бы «Змию» не захотелось сделать её за один вечер. Не знаю, откуда блажь такая (пари заключил, или премия «горела»?), но я сам слышал, как он доказывал Шмидту, что это сделать возможно.
Пригласил в помощь швейцарцев; понагнал наших «рабов»; где-то нанял, за доллар в час, толпу настоящих африканцев; и даже сам полез наверх отрывать от настила доски. На работу накинулись как «психи». Темп задали явно неприемлемый. Рабочий не успевал передать вниз, по цепочке, одну доску – получал по макушке следующей. А дерево было тяжеленное, все в занозах. В глаза и в рот летел стряхиваемый с настила мусор. Страховка отсутствовала. Я весь напрягся в ожидании, что кто-то «загудит» вниз. Наконец-то спешка дала о себе знать. «Качёк» швейцарец повредил руку, отшвырнул монтировку и, покрывая кого-то отборным матом, сошёл со сцены. Мне пришлось карабкаться вверх, ему на замену. Через пять минут моя куртка потемнела от пота. Я не боюсь высоты – в «аэроклубе» прыгал с парашютом. Однако, «выдрючиваясь» на единственной доске, признаться, покрывался испариной не только от физической нагрузки.
К десяти вечера, «ватными» руками разобрали последние конструкции и обнаружили, что были на «волосок» от неприятностей. При сооружении лесов, кто-то забыл вставить цапфу, соединяющую нижние и верхние стойки-трубы. Соскочи одна стойка с другой, толпа демонтажников оказалась бы на каменном полу! Но пронесло.
Штернат выставил всем участникам гонки пиво. На мой вопрос: «Куда мы так гнали?» - он ответил: «А ты не верил, что успеем!». Куда «Змий» не успевал, осталось невыясненным. Таким суетливым подростком запомнился мне сей зрелый муж.
18.
Основные работы заканчивались, и я чаще стал бывать на верхних этажах; выходил иногда на крышу. Какая благодать – погреться на солнышке, ощутить ветерок, поглазеть вокруг.
Оказывается, я, чёрт побери, в Москве! Рядом Белый Дом! Внизу, по набережной, шумит поток машин; широким полотном плавно изгибается загнанная в каменные борта река. Напротив Дома Правительства закладывает виражи хулиганистый зелёный кораблик с непонятным флажком на мачте. Издали, на борту, едва можно прочесть надпись: то ли "аврал", то ли "аврора"? Далековато – плохо видно – имеется ли у "авроры" «бакенное» орудие?.. Уже бы пригодилось…
С крыши можно делать даже ихтиологические открытия: в Москве-реке водится рыба огромных размеров! И не одна. Целое стадо кормилось отходами от канализационной трубы ткацкой фабрики. Оценочно, мясистые рыбины смотрелись на килограмм десять. Когда я показал немцам кувыркавшийся в нечистотах косяк, они зацокали языками и опечалились; стали вспоминать свой, воспетый в легендах, Рейн (Rein, переводится как «чистый»), в котором ничего, кроме мыльной пены, давно не плавает. Я ощутил прилив генетической гордости за «наших»! Стал доказывать, что способность ихтиофауны к выживанию определяется не качеством речной воды, а физической закалкой рыбных организмов… Наш зачуханный карасик и в фекалиях выгребает!
Любуясь панорамой Москвы, я ощущал себя на вершине крепостной башни, окружённой миром, с которым почти не соприкасался. Иногда, этот мир брал штурмом нашу крепость. ОМОНовцы, с автоматами наперевес, облавой врывались в здание и пытались поймать незарегистрированных «хохлов». Удавалось им это редко – на стройке было, где спрятаться. «Своих» я «ховал» в прорабской. Закрывались изнутри и затихали, вслушиваясь в топот милицейских ботинок. Страдали от «ментов» больше иностранцы. У них также рабочие визы отсутствовали. Но «западенцы» не прятались в «норах», а гордо сдавались в плен. Предпочитали откупаться. «Наши» также платили, но чуть позже и поменьше: на базарах, в метро, на улице. Интересно подсчитать суммарный бюджет милицейских карманов.
Пришлось мне столкнуться и с миром московских чиновников. Однажды вечером, я позвонил на снабжавшую нас энергией электростанцию и договорился с начальником смены, чтобы на час обесточили ведущую к нам электролинию. За это время электрики переключили питание здания – с временной ветки, на новую – постоянную…
Согласно уговору, ровно через час, вновь звоню на электростанцию и сообщаю о своей готовности принять от них электроток… И получаю отказ…, в грубой форме!... Заступивший на вахту новый начальник смены назидательным тоном взялся просвещать меня о сложной процедуре подписей и согласований, которую обязан пройти просящий о включении электричества потребитель. Получалось, согласно его циркулярам, что мне предстояла целая неделя беготни по кабинетам. Я понял, что «попался»!.. Дозвонился домой к самому главному начальнику станции и стал рассказывать про невозможность жизни без тока: у нас есть агрегаты, которые умрут без электричества за два часа… В ответ: «глухой железобетон»; только ссылки на правила и инструкции, составленные для «диверсанта», желающего спалить родное предприятие. Когда я, неприлично поздним звонком, поднял с постели спящего «бауляйтера», тот долго не мог понять – почему какая-то электростанция печётся об электробезопасности на его предприятии?
Мы решили эту проблему к первым петухам, когда Функель вышел на министерский уровень. Теперь я знал, что такое есть «капкан» чиновника.
Причиняли неприятности и мы москвичам, разгоняя тишину грохотом отбойных молотков и механизмов.
Случались и драматичные инциденты. Наше предприятие отделялось от реки широкой автострадой, под которой проектом предписывалось проложить ливнёвую канализацию. Для этого следовало перекрыть движение, взломать асфальт и рыть глубокую траншею-котлован. Чтобы не останавливать поток транспорта, котлован копали по частям, единовременно оккупируя лишь треть ширины полотна дороги. Создавали островок на проезжей части, ограждённый бетонными блоками и сетчатым забором; внутри острова копали котлован, укладывали часть канализационной трубы; потом всё засыпали, и приводили в первоначальный вид. Действия повторяли, двигая островок дальше, – в сторону реки. Конечно, зону работ, как ёлку украсили дорожными знаками и световой сигнализацией. Днём, предписания знаков водителями исполнялись. А ночью, летящие сломя голову «крутые тачки», вдруг, посреди дороги, натыкались на мигающий огнями забор… Не все вовремя отворачивали. Две машины, разметав блоки, оказались на дне четырёхметровой ямы. Обошлось без смертей. Кто платил за разбитые авто – не знаю. Чаще за собственную дурь платит её владелец.
Но не всегда. Однажды Гаузер, увидев меня, закричал: «Александр! Беги на улицу! Там русский дурак, всё нам развалит! Не отходи от него ни на шаг!» Не скажу, что мне понравилось определение национальной идентификации дурака. Особенно потому, что прозвучало оно из уст австрийского шефа. Но то, что я увидел, действительно не мог учинить ни один немец. Нанятый в каком-то СМУ, экскаваторщик должен был выкопать под стенами, почти готового здания, аккуратную яму. До моего вмешательства, он, не пьяный, не обкуренный, на раскаряченном ржавом колёсном чудовище, уже успел повалить телефонный столб, снести два люка подземных коммуникаций, порвать трубу водопровода и завалить металлический забор. Приехав без уведомления, не представившись, не уточнив задание, «гегемон» самостоятельно приступил к истязанию земли там, где ему взбрело в голову. Вид у этого «созидателя» – остервенело-растерзанный, будто он весь мир готов был закопать. Вся его одежда – грязная рваная синяя майка! Сальные волосы торчали клочками; от ногтей – до шеи, сплошные наколки! Чья ещё земля могла создать такого отвратительного урода?! Жаль, но подобных отморозков у нас очень немало; во всех областях и на разных уровнях. Добыв себе рубль, они «нищат» на тысячи. Их изобилие, возможно и есть наша главная Беда. Народ зовёт таких субъектов Дураками. И правят придурки не только землеройной техникой. Сидим мы в «мармеладе» потому, что не успеваем разгребать навороченное «экскаваторщиками».
Примерно
