в то же время, москвичи «выбирали сердцем». Огромные плакаты с «избранником», по пьяни заблудшим в трёх берёзах, украшали всю Москву… Идя утром на работу, нечаянно услышал часть тихой «мирной» беседы троих мужчин, выгуливавших своих собак:
- Слыхали? Лёха собрался голосовать за Зюганова! Давай ему дверь подпалим!..
Это вам пример нашей «простоты»; иллюстрация к предыдущему абзацу…
19.
В начале июня мы уже красили стены, стелили ковролин, завозили мебель. Все этажи, относящиеся к банку, сдавались «упакованными» по высшему разряду. Чтобы избежать кражи дорогой начинки, Гаузер отобрал ключи от бесчисленных дверей и взамен выдал мне один универсальный ключ. Выдал торжественно, с угрозами-предупреждениями, с заглядыванием, как сорока в кость, в «хохлиные» равнодушные зенки. Моя невозмутимая реакция повергла его в сомнение: осознаю ли я ценность железки, зажатой в руке?! Рубаху на себе я не рвал, не бухался в ноги с заверениями, и шеф отошёл с беспокойным лицом: не побежит ли хитрый «хохол» с суперключём к мексиканской границе? Смятение Гаузера было вызвано тем, что таких универсальных ключей на белом свете имелось всего два. С компьютерной разработкой индивидуальной конфигурации, они способны были открывать любую дверь в банке. Утеря ключа автоматически приводила к необходимости замены всех замков в здании, и убыткам более ста тысяч долларов!..
Доверие высокого начальства меня совсем не радовало. Чтобы утром открыть этажи, и запереть их в конце дня, приходилось вставать с московскими трамвайщиками и уползать из здания последним. Зато я стал популярен неимоверно. Весь день только и слышал: «Александр!.. Где ты дорогой!?» Всем срочно необходимо было чего-то открыть. Даже Функель охотился за мной, как папарацци за «звездой». Но и я напрыгался по лестницам. Когда, отмучившись, добрался на родной вокзал, жена меня, тощего и поджарого, не признала и хотела оставить в поезде.
Не только суперключ стал причиной интенсивного сжигания моих жировых запасов. С приходом горячего лета, вновь начались проблемы с гипсокартоном. Приклеенный к бетону в морозные дни, летом он интенсивно терял влагу и лопался. Рабочий день я начинал с поиска новых трещин, образовавшихся за ночь. Мы погрязли в сплошном ремонте. Трещины змеились быстрее, чем рабочие успевали их заделывать. А срок сдачи здания приёмной комиссии неумолимо приближался.
В подтверждение грядущего финиша, пришло распоряжение о формировании женской уборочной команды. Как на конкурс красоты, собрались «красотки» из многих регионов Евразии: из Туркмении, Татарстана, Гагаузии и конечно россиянки с украинками. Вначале, девичьим командиром назначили улыбчивого Оскара. Но, тот скоро уехал в свою Вену, оставив «бабье царство» на меня. Нельзя сказать, что я был не рад новому «приходу»; сумрачное мужичьё изрядно надоело. До этого, в фирме служила секретарём-переводчиком лишь одна девица. Москвичка так отчаянно дымила, пила водку и материлась, что я не очень воспринимал её особой слабого пола. А тут: яркие наряды, загорелые плечи, звонкие голоса… Правда, дамочки требовали забот побольше, обращения потоньше. Хлопот у меня определённо прибавилось.
Многие девушки попали к нам с московских базаров, где прошли суровую школу «боевой» подготовки. За место под солнцем они умели бороться «словом» и «делом». Пара пожилых учительниц из Камрата (Гагаузия) попытались воспитывать молодёжь, но нарвались на «языкастых» молодух из Донбасса. Борьба поколений вылилась в такой галдёж, какой ещё не звучал в свежевыкрашенных нами стенах. Язык убеждения и аргументации сменился интенсивной жестикуляцией. После демонстрации «кукишей», наступила реальная угроза применения «длинных ногтей». Известно, что «хуже бабы - зверя нет». По пламенным взорам, я понял: огонь нужно срочно гасить. «Огнетушителем» чётко сработала громкая команда: «Бабы – цыц!». Вопли, визги и проклятия задавила тишина… Конфликт погас мгновенно, даже без остаточного шипения. Не думаю, что на женщин нагнал страху какой-то незнакомый им «цыц». Они панически боялись лишь немедленного увольнения.
Никто не хотел снова на улицу. Уборщицам платили по два доллара в час. Прослышав про «мужские» заработки, каждое утро меня осаждали девицы, жаждущие попасть в наш коллектив. При желании, я мог запросто стать многожёнцем. Бедные «бабы». «Достаётся» в нашем государстве им гораздо «крепче», чем мужчинам. Наслушался я рассказов матерей-одиночек, ежедневно воюющих с нуждой; жён, убежавших от мужей-пропойцев. Были здесь и хозяйственные «наседки», взвалившие на себя обязанности «кормильцев»; даже энергичные бабушки, желающие поддержать своих великовозрастных несостоятельных внуков. Чтобы заработать, подписывались они на разные авантюры. По наивности, связывались с преступниками; обворованные, еле уносили ноги. Многих обобрали квартирные аферисты. Не жизнь – а война! За редким исключением, я имел дело с прекрасными, умными, работящими женщинами. Только две, совсем юные, но уже морщинистые от излишеств, морочили голову. Жаль было всех. Некоторые молодые мамаши засыпали от усталости, прямо на рабочем месте. Рычал я, конечно, – работу необходимо было делать!…
Поневоле приходилось принимать участие в их личной жизни, ограждать от «буйных кобелей». Особо «озабоченным» слыл кучерявый бригадир боснийских мусульман: «хитро сделанный» «гнилой» субъект, носивший имя Хари.
А так, с нашими женщинами я почти не имел проблем. Они на порядок добросовестней мужчин.
Но, за месяц здание «вылизали» и мне предстояло сократить девичью бригаду, с тридцати шести – до восьми человек. Вот тут страсти разгорелись по-настоящему! Женщины, до истерик, не хотели возвращаться туда, откуда пришли. Пустили в ход: наговоры, уговоры, предложения и ненавистные мне слёзы. Кошмар! Знали бы они, каких мучений доставлял мне этот неестественный отбор! Я ощущал себя убийцей…
Решил оставить новеньких, не успевших ещё ничего заработать, и насмерть обидел многих.
20.
Строительство приближалось к финалу! На заборе уже повесили рекламный щит, призывавший арендовать офисы в нашем здании. Имел «счастье» лицезреть, клюнувших на рекламу богачей. Судя по шикарным «тачкам» и толпам охраны, к нам наведывался самый «крутой-крутяк».
Как изменились «начальники жизни»! Раньше это была замученная кабинетными страхами номенклатура, с серыми одутловатыми лицами, рыхлыми телами в мешковатой одежде. Теперь – невесть откуда взявшиеся, навитаминизированные «качки», излучающие самоуверенность и неуёмную спесь. Они, окружённые свитой, шествовали через снующих рабочих, как нож сквозь прозрачное «ничто». Не увернешься – сдуют, словно сигаретный пепел. Такое демонстративное высокомерие не столько возмущало, сколько удивляло; непонятно, от чего людей так распирало?..
Наведывались и владельцы банка – «обмывали» коньяком готовые помещения. Благо, исполнить самый желанный ритуал – расстелить газетку, нарезать колбаску, присесть и выпить – уже было где. Новенькая кожаная мебель; вокруг – чистота и блеск. «Тузы» с интересом обследовали свои владения. Особенно восторгались помещениями подземных банковских хранилищ: сорокасантиметровые бронированные ворота; стены из специального бетона, замешанного на стальных шарах, в котором обломится любой бур; вокруг сейфа закольцован коридор для «прогулок» «секьюрити»; специальный лифт для доставки ценностей. Не банк, а «линия Мажино».
Появилась обслуга здания. Охрана «загнездилась» возле мониторов телеобзора, прогревая мясистыми задами удобные мягкие кресла. Директор будущего ресторана, изящная француженка, обцокивала каблучками нижние этажи.
Задолбала меня приёмная комиссия. Но о процессе приёмки рассказывать тоскливо, тем более что «комиссарами» были дотошные и въедливые отставные кагэбэшники. Бесконечные осмотры, споры и работы по устранению замечаний. Гаузер поставил мне условие: «Сдаёшь дом – едешь в отпуск!». Лучшего стимула-поганялы для меня не придумать. Несмотря на плодящиеся как мухи претензии «приёмщиков», мы с недоделками разделались.
И наступил Великий День Победы!.. Акт «капитуляции» приёмной комиссии подписан!
Гонка для меня оборвалась. Все дела я передал Крамаренко, и непривычно досужий, околачивался по двору, любуясь мягким, синим небом. По привычке, многие приставали ко мне с производственными вопросами, но получали отворот: «Я – в отпуску!».
«Подрулил» Крамаренко и предупредил, чтобы в час дня я подошёл к вагончику – шеф желают выставить мне «чарку» и попрощаться.
В назначенное время, обожаемый мною начальник действительно появился и стал ходить кругами. Подошёл, потоптался; отошёл к рабочим. Наконец, присел рядом… Долго молчал… Я брякнул что-то о скорой осени… Гаузер «чмыхнул» недовольно и побрёл себе восвояси. Недоумевая, я смотрел ему вслед. А потом, вдруг осенило: «А… Шлях бы тебе трафыв!» Это ж козни Крамаренко! Наверняка, тот направил меня к Гаузеру, а шефу наврал о мнимом моём намерении «выставить» «отпускные». Такие «штучки» в его стиле. Бедняжка ревниво переживал за свою карьеру.
- Не хвылюйтесь, Шура! Я вам не соперник!
Уже тогда, почти созрело решение: послать всё к чёртовой матери!
Хотя, давно известно, что эта «матерь» всегда рядом и далеко не уходит!
ИТОГО:
Целый месяц провёл в блаженстве: отъедался; ловил рыбу; ходил по грибы. И всё время раздумывал, как действовать дальше? Мне рассказывали, что Гаузер, несмотря на противоречивую натуру, никогда не бросал тесно связанных с ним сотрудников. И действительно, он, через Крамаренко, передал мне вызов из отпуска. Но, сославшись на семейные обстоятельства, я отказался приехать. Хотя понимал, что в материальном плане меня впереди ждут немалые трудности. На заработанные в АМР доллары я погасил свои долги и приобрёл лишь кое-какую одежду, магнитолу, фотоаппарат-«мыльницу», пылесос; ещё осталось на пять месяцев сносного существования. И всё!.. Потом пришла знакомая нищета, вынудившая меня вновь искать заработка.
Но к Гаузеру больше не поехал. Со стороны, такой поступок выглядел глупостью. Ведь я прошёл самый тяжёлый период адаптации, прижился у австрийцев, познал профессию, имел неплохой стабильный доход. Несколько моих знакомых продолжают трудиться в фирме; а один даже приобрел в Москве квартиру. Но все мы разные. Кому – плевок нипочем, а кому и ругань смертельна.
Скажете: слабак! Как вам угодно. Со
