живописное, но зажатое между «хрущёбами». Очами видно – строительные командиры были не из «наших», - не наблюдалось привычной глазу славянской расхристанности и разбросанности. Громадина возводимого здания лезла ввысь прямо из-за забора, как доспевшее тесто из формы. В тесной щели, между оградой и растущими стенами, подрядчики умудрились разместить: бетонный завод, два башенных крана, грузовой лифт, вагончики «бытовок» в два этажа, склады, проходы. Явно, кто-то, с «нерусской» мелочностью, стремился оправдать каждый цент земельной ренты.
Перед входными воротами – классическая картинка времён "великой депрессии": тёмно-серая толпа людей жаждущих работы, и плотные охранники с дубинками-«демократизаторами». По гулким деревянным трапам меня препроводили в комнату к начальнику, громкий голос которого слышен был уже при подходе, сквозь дверь.
Шеф произвёл Впечатление! «Морской Волк», определил я про себя (очень походил он на капитана Ларсена, из советской экранизации Джека Лондона). Пятьдесят шесть лет; плотный; слегка вытянутое лицо, с хищным тонким ноздрястым носом. Глаза мутные, выпученные. Разговаривал громко, медленно, лаконично, не глядя на собеседника. Скорее командовал, чем разговаривал. Без сомнения, то был хозяин над собой и подчинёнными. Звали его Герберт Гаузер. (В просторечье, при переводе с немецкого, согласную «г» всегда меняют на «х»; поэтому рабочие обращались к герру Гаузеру: «хер Хаузер»). Помню, в голове мелькнула тревожная мысль: с этим «хером» скучно не будет!
Вначале, босс объяснялся со мной через переводчика, но, когда услышал, что я отвечаю по-немецки, общаться стало проще. Правда, лишь в словесном плане. То не было даже общение пастуха с коровой (хороший пастух и поговорит со скотинкой, и погладит… и уж точно, знает о ней всё). От австрийца же не исходило ни капли приветливости или доброжелательности. Взгляд его тяжёлый, как у холодного равнодушного «таксатора», намеренного только ставить отметки и выбраковывать, без поблажек! Как личность, я его не интересовал совершенно. Откуда я, что я – «по барабану». Есть ли у меня семья? Где бывал? Что умею?... Даже документы не посмотрел…
В первый день шеф очертил круг моих обязанностей, не познакомив ни со структурой стройки, ни с хозяйством, ни с людьми. Всё это мне пришлось «догонять» самому. Не буду повторять его «методу», нарисую вам общую картину предприятия.
2.
По проекту предполагалось выстроить шестнадцатиэтажное здание из монолитного железобетона. Заказчиком выступал московский Токобанк. Генеральным подрядчиком, то есть главным распорядителем отпущенных на строительство денег, была (теперь «моя») австрийская фирма АМР. Гаузер уверял: это большая фирма европейского масштаба, – во что верилось с трудом. Причина сомнения: почти полное отсутствие у предприятия собственных строительных мощностей. Всё оборудование, механизмы и большая часть коллектива принадлежали подрядчикам низшего ранга, которые и выполняли основную работу. Роль АМР была руководяще-спекулятивная. Лишь небольшая бригада, в тридцать-сорок сотрудников, непосредственно подчинялась Гаузеру. При почившем социализме, такую фирму осудили бы как пиявку-эксплуататора.
А громче всех гремела механизмами швейцарская фирма «ЛЯЙ». Она рыла котлован, укладывала фундамент, возводила бетонную коробку здания. Самосвалы, подъёмные краны, бульдозер, бетонный завод – всё это «ЛЯЙ». Соответственно, на «ЛЯЙе» и коллектив был самый многолюдный. Руководила там ещё одна колоритная фигура – инженер Урс. Невысокий, рыжий, вечно, то ли поддатый, то ли обкуренный швейцарец, щеголявший массивной золотой цепью на шее. Нагловатый тип. Знавшие его, уверяли, что Урс толковый инженер. Вполне похоже на правду – работали «ЛЯЙевцы» быстро, и на момент моего приезда, заливали бетоном уже коробку шестого этажа.
По мере надобности, АМР нанимала множество других подрядчиков со всей Европы, но о них расскажу позже.
Работу на фирме я начал в должности геодезиста. Смысл службы состоял в предварительном прочтении строительных чертежей и в разметке всех рабочих операций. Линиями (на полу, стенах и потолке), наглядно помечались места главных элементов монтажа будущих объектов и агрегатов: стеновых перегородок, элементов вентиляции, дверных и иных проёмов, или сантехники…. В отличие от наших строек, здесь мастер не бегал с рулеткой, чтобы определиться в «натуре» - где сверлить, а где долбить. Контуры разметки наносились синими линиями заранее. Всё, до мельчайших подробностей. Пользуясь разметкой, рабочий, не задумываясь, делал дело. Такой подход мне нравился. Он существенно повышал производительность труда. Фиксировались даже параметры, которые у нас вообще никогда не учитывались. Например: все окна фасада выставлялись строго в единой плоскости. Красиво, когда отражённые в стёклах облака образуют не искажённую целостную зеркальную картинку.
Понятно, что забот у геодезиста хватало – он один готовил разметку для всех. Спешка, цейтнот, большая ответственность. Любое неправильное прочтение чертежа, или ошибка в промере, могла привести к скандалу и издержкам. Пришлось сходу принять резвый темп и бегом перемещаться по зданию. Из-за того, что я постоянно маячил перед глазами, поддатый Урс обозвал меня… -«шпионски». И был близок к правде, всю нужную мне для работы информацию приходилось добывать с огромным трудом.
Условия труда не предполагали уюта и комфорта. Рано пришла зима; сырой бетон стен промёрз и заиндевел. Ледяные сквозняки гуляли по зданию, свободно подпитываясь от промозглых ветров с набережной. Погреться негде. Серый зимний день заканчивался быстро и в здании воцарялся тяжёлый суматошный мрак. Австрийцы жмотились на общее освещение, поэтому кромешную тьму, лишь местами, разрывали «галогенные» переноски. Эти лампы светили нам и грели (по крайней мере, можно погреть руки).
Темнота укрывала и настоящие опасности. Новичок, не знающий топографии здания, элементарно мог «гулькнуть» в не огражденные межэтажные проёмы. (Инспектор по технике безопасности накатал бы там тома актов о нарушениях… Но про такие должности на стройке и не слыхали.
Морально я был готов ко всему, и сильно от дискомфорта не страдал. Больше поразила отчуждённость и холодность в общении сотрудников. Стройка шумела и грохотала механизмами, раздавались возгласы и даже ругань, но никогда я не слышал раскатов смеха. Меня, привыкшего к труду в коллективах, к атмосфере ироничных и доброжелательных «подколок», такая обстановка настораживала. Правда, называть коллективом эту массу людей некорректно. Похоже, никто и не задавался целью сплотить работяг в единую команду. Даже иерархические построения не служили идее «коллективизации». Никаких бригад, бригадиров, мастеров. Производственная единица – рабочий (часто с помощником) – вот и вся иерархия. Утром получал он задание, инструменты и участок работ, где, ни с кем не общаясь, тупо «молотил» в своём «забое». Дисциплина жёсткая. Перекуры, приседания вводили австрийцев в бешенство и грозили нарушителю немедленным увольнением. Никаких хождений в «гости», или «поболтать». Полчаса на обед – весь отдых. Опасность быть «застуканным», угнетала лишь какое-то время (наши люди обязательно нащупывали «слабину» в надзоре и умудрялись «посачковывать»).
Постепенно и я «вмерзал» в стройку. Не скажу, что гармонично. Хотя прошли первые бесконечные две недели, по-прежнему большинство мелькавших равнодушно-неприветливых лиц оставались мне незнакомыми. Это обстоятельство слабо подпитывало мою самоуверенность.
Я мог рассчитывать только на поддержку профгруппки «братьев-геодезистов». Они помогли разобраться с немецкими чертежами, подсказывали в тонкостях строительной технологии. Для меня, брошенного на произвол, удовлетворение любого «что? где? когда?» стоило многого. И болезненный жилищный вопрос друзья помогли решить.
Ночевали мы с коллегами в «хрущёвке», в двух шагах от места работы, что среди «нашего брата» считалось большой удачей. Для многих проезд до места работы напоминал побег под обстрелом. Добиравшиеся на стройку из Подмосковья, каждый день несли «потери» в борьбе с милицейскими патрулями. Те безошибочно вычисляли «гастарбайтеров», выдёргивали их из людского потока в метро, в электричках, издевались и «общипывали» нещадно.
А у нас – три «королевские» раскладушки, в отдельной тринадцатиметровой комнате, трёхкомнатной квартиры. Несколько смущало постоянное присутствие хозяев. Но, отсутствие такого «довеска» означало бы немедленный рост цены за проживание до запредельных высот. Жаловаться на тесноту мы считали за грех. Собственниками квартиры оказались милые люди – чета пенсионеров. Хозяйка сутками не отводила глаз от телевизора, а больной хозяин вообще не ходил, зато, не переставая, кашлял. Понятно, что в такой обстановке, каждый стремился забиться в свой угол и поменьше шуметь. Но нашим телам требовалась ванная, кухня, туалет. Поэтому, случались и накладки.
Периодически скромными квартирантами интересовался участковый инспектор, но никак не мог нас застать. Мы уходили – он ещё спал; приходили – уже спал. Однажды – застал таки «паразит»! Ежемесячно пришлось его «убеждать», что мы «хорошие».
Понемножку всё утряслось, и моё внутреннее состояние перестало напоминать зудящий от напряжения трансформатор. На службе уже понимал, чего от меня хотят; быт устроился. Родилась иллюзия стабильности. Но, покой нам только снится!
3.
От удара тяжёлой ладони дверь распахнулась настежь!.. Плавно и неумолимо, словно океанский лайнер, в «прорабскую» заплыл Гаузер. Огибая стол, ни на кого не глядя, швырнул он мне на стол тяжёлую подшивку с документами: «Так, Александр!.. Будешь главным специалистом по Кнауф-системе!» - прорычал австриец нежданный «приговор». Поскольку сказано было по-немецки, я подумал, что чего-то недопонял. Никакой Кнауф, тем более его система, не числились в моих знакомых…
«Что смотришь?!» - продолжал убивать Гаузер: «С сегодняшнего дня, ты прораб («Polier» - по нем.) по внутренним работам, с зарплатой 2,35 доллара в час!.. Изучай!» - кивнул он на подшивку. Довольный моим обалделым видом, «хер» хмыкнул и приказал: «Пошли на обход!»
«Никакой», как туман, я последовал за ним. Шёл и считал до четырёх: «Я – четвёртый!.. И двух
