гореть вечно со всеми слугами своими. Не мне одному пусть будет геенна, но всех вас уведу за собой на дно ада и преисподней на вечные мучения! И пусть знает народ, не покорный Богу, народ-людоед и извращенец, что нет ему прощения, нет ему покаяния, нет ему спасения за алчность, на которую он польстился, за мерзость, которой он исполнен. Ядом своим напитаю его, проказой своей прокажу его, и сифилисом своим, разъедающим мозги, отравлю его.
Лёжа на раскалённом песке пустыни, умирающий Майс изрыгал проклятия своей беззубой расщелиной с запекшейся ядовитой слюной по уголкам рта.
- Антихрист! Он рассыпется в прах, едва назовёт себя царём и правителем мира. Не семь и не три с половиной года его правления. Не будет ему власти! Он будет изъеден моей проказой и сгниёт от моего сифилиса, у него провалится нос и обрастёт он шерстью обезьяны, как и я – Майс! Проклят антихрист всякий, а особенно последних времён, в которого захочешь ты войти, проклятый мною, мой отец сатана, - все мои пороки поразят и умертвят его ещё до коронации! Прокляты вы, прокляты, прокляты! – теперь еле слышно шептал Майс и, покрываясь песком, засыхал под зноем пустынного солнца…
Глава 5. РИМСКИЕ ЗАСТЕНКИ.
Сфинкс задумчиво посмотрел на нас.
- Вы хотели узнать некоторые тайны. Поверьте, есть среди них такие, что страшно и узнавать. Не был бы я животным Бога, покрываемый Его благодатью, я бы давно лишился разума, зная о тех злодеяниях, которые совершаются на земле семенем сатанинским.
Он вздохнул. Нам показалось, что его ясные глаза заблестели. Неужели он плачет?
- Мы просили Господа рассказать о мучениях Христа. Весь мир должен знать об этом. Не стыдливые замалчивания и не мистическая белиберда должны быть известны людям, а правда. Ведь до сих пор никто не провёл разследования такого страшного преступления. А религиозный бред, который не даёт подойти к этому вопросу реально, не имеет права быть причиной к тому, чтобы не разследовать злодейства.
- О мучениях Спасителя в римских застенках не то, что говорить, но и помыслить страшно, - и сфинкс закрыл глаза…
… Мы увидели темницу, залитую кровью. Христос был прикован к стене, как на распятии. На голове Его были надрезы и голова была склонена безсильно. К шее была привязана бадейка, в которую стекала кровь. На руках были проколоты вены, в двух местах – в области запястья, на обеих руках. Там тоже висела тара для сбора крови.
Раздались голоса. Лязгнул замок тяжёлой двери.
- Как же мы поведём Его на Голгофу? Ведь Он так обезкровлен?- спросил римский воин у собеседника – иудейского первосвященника.
- Это Бог и Его Крови хватит, чтобы залить всю вселенную, - цинично прозвучал ответ.
Легионер незаметно покачал головой.Они поменяли сосуды на пустые, и. захватив полные , вышли из темницы.
- Зачем вам столько крови?
- Вы ещё сами будете у нас просить. Она даёт безсмертие, так же, как и Его Тело, - глухо пробормотал старик.
- Тогда отлей мне, - попросил солдат.
- Если только немного, - ответил ему жрец и отлил в небольшой сосуд, который римлянин носил для вина с собой. Жрец быстро удалился, а солдат стал разсматривать содержимое сосуда.
Кровь мгновенно засохла и приняла удивительный вид. Она стала как бы сухой субстанцией, но ею был наполнен весь сосуд.
- Это и правда Бог! – вскричал в ужасе римлянин. Он бросился назад; открывая замки темницы, солдат не мог унять дрожи в руках…
- Я не знал, что такое возможно! Но они – звери! Это не люди. Я сохраню Твою Кровь и расскажу своим детям о Тебе.
Господь поднял измученный взгляд и молвил:
- Ты не римлянин, ты издалека.
- Да, Господи, я наёмник. А Ты – Бог.
- Ты говоришь, - ответил Господь.
- Прости меня. Мне очень жаль видеть Твои страдания. Раньше я не понимал, а сейчас скорблю… Что я могу сделать для Тебя, Господи?
Солдат поторопился, выбежал и скоро вернулся. В его руках появился небольшой сосуд с водой. Он омыл лик Спасителя, смыв запекшуюся кровь. А потом дал чистой воды из кувшина. Господь лишь омочил губы. Он не мог пить, так всё было изранено и болело.
- Ты сделал главное. Ты покаялся, - проговорил Господь. – Верь, что путь на небо лежит через Меня. И ты спасёшься.
Вдруг заглянул жрец. Он пытливо заглянул в лицо солдата.
- Ты разговариваешь с Ним? Это животное с человеческим лицом! Пора. Это козёл отпущения. Он должен выпить полную чашу страданий прежде, чем умрёт. А главное, Он должен знать, что все отреклись от Него и никому Он не нужен со своим спасением. Стой у двери и не пускай никого, я должен кое-что сделать.
Жрец достал остро отточенный нож.
- Что ты собираешься делать, старик? Я должен охранять Его. Я – начальник стражи, - встревожился солдат.
- Тебе не понять наших законов, глупец. Ты – всего-навсего наёмник, но не кесарь и не Пилат. Эта жертва – несовершенна, она – ещё не обрезана. Сейчас я это и сделаю – обрезание по нашим законам, - и жрец двинулся к сторону Христа.
Взволнованный воин обернул лицо ко Господу, глаза его выдавали душевную боль и смятение.
- Не позволяй ему коснуться Меня, - сказал Господь.
Тогда молниеносным движением воин выхватил нож из рук старика. Жрец попытался оттолкнуть его, но тот яростно сгреб жёлтые патлы своей мощной ручищей, повалил негодяя на колени и отнятым ножом уже начал отрезать его голову.
- Оставь его, - раздался тихий голос Христа.- Иначе тебя жестоко накажут.
Воин с сожалением выпустил из рук старого змея, но всё же успел с омерзением пнуть его ногой. Майс-иссид пополз на коленях к двери, шипя, извиваясь, жалобно всхлипывая и повизгивая. За ним по каменному полу тянулся мокрый вонючий след.
- Экая пакость, - брезгливо поморщился наёмник.- У-у-у, бисово племя!- и замахнулся на жреца.
В дверь неожиданно ворвались вооружённые воины из охраны Ирода. Как видно, на сей раз им заплатили сполна, да и перевес сил вроде благоприятный…Завязалась яростная схватка. Воин Христов решил стоять насмерть и не дать своего Бога на поругание «бисовому племени». Жалкое человеческое отребье разлеталось от его рук в разные стороны. Вопли и проклятия сменялись рычанием и воем отползавших в стороны и облитых кровью майс-иссидов. Даже целое их войско не могло бы справиться с укрепившимся в духе и ставшим непобедимым атаманом казаков. Ничто не могло победить несокрушимой могучей силы, проснувшейся в древнем воине Трои. Он хватал за загривки солдат и вышвыривал их на улицу, как котят. В Иерусалиме поднялся страшный переполох. Вооружившись двумя мечами, атаман крошил в куски и ошмётки войско ирода поганого.
Тут раздался пронзительный свист и крик: «Наших бьют!»
На подмогу атаману спешила ватага отборной сотни. И плохо бы пришлось майс-иссидам, но тут из распахнутых ворот претории выскочила римская конница. Следом за ней быстрым ходом двигалась римская когорта. А в бойницах появились лучники. В казаков полетели тучи стрел и камней…
- Хлопцы, тикаем! – раздался крик, и вся ватага бросилась вразсыпную. Лишь атаман, кинувшийся обратно к пещере, был накрыт большой плотной сетью.
На возвышении появился Пилат. К нему подбежали перепуганные майс-иссидские главари и начали громко кричать, отчаянно жестикулируя и брызгая слюной. Пилат поморщился, отстраняясь от их смрада, махнул рукой и сказал: «Делайте, как знаете.» И вернулся во дворец. Он был явно не доволен. Всё шло не так, как он хотел.
Атаману заломили руки. «Разбойника благоразумного» - бывшего охранника и египетского пограничника в одном лице ожидали пытки и распятие рядом со своим заключенным. Но планы злодеев в отношении осквернения Бога через обрезание были сорваны.
Пришло время казни.
…В нестерпимом зное полуденного солнца раскалённый воздух струился, как вода. Но эта вода не животворила. Это была мёртвая вода. Она поглощала и засасывала, словно гигантский водоворот. И в его незримую воронку устремлялись обветшав-шее время, история мира, отверженный народ и сам смысл дальнейшего бытия.
Жизнь и дыхание мира вели на распятие...
ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ.
Атаман Олег Максимов возглавлял собрание монархистов. Казаки обсуждали возможность возрождения монархии, когда вдруг послышалась канонада. Она казалась неожиданной, но только не для казаков. Они- то видели и понимали, что происходит. Говорили, что патриарх взял на себя роль третейского арбитра и пытался предотвратить гражданскую войну. Но уладить отношения между президентом и парламентом не удавалось. Патриарх грозил анафемой тем, кто первым прольет братскую кровь. Эта угроза возымела действие только на верующие сердца защитников Белого дома, связав их действия. Пока Патриарх Алексий тянул время, Эльцманин успел договориться. Он выторговал себе военную и идеологическую поддержку запада, пообещав слушаться во всём новых хозяев, и фактически заключив с ними закулисный союз.
- Патриарх не возвысил свой голос в защиту русского народа, хотя было совершенно очевидно, что пришли захватчики и убийцы. Разве патриарх Гермоген призывал русских к повиновению полякам? Нет. Его замучили. Но тогда не было рядом Минина и Пожарского, и народу, не имевшему вождей сопротивления, не хватило героизма и патриотического порыва. – Так разсуждал Олег и привычно метался из стороны в сторону, отчаянно жестикулируя. Остальные молча и одобрительно слушали. Мысли его сводились к следующему: …Святой Руси хвостом скорпиона грозила иноземная власть более страшного врага – антихристова войска. В Москве стояли прибывшие минины и пожарские, но новый патриарх не возвысил свой голос. Напротив того, он наложил на русский народ новый груз, обвинив его в цареубийстве, и заявив, что этот грех тяжким грузом тяготеет на русском народе и, фактически, перевалив тем самым на русский народ анафему 1613 года. Хотя сам он под этой клятвой и находился. На совещании иерархов прославили Государя как страстотерпца, то есть от своих пострадавшего, хотя ни одной русской фамилии, кроме Медведева, в расстрельной команде не числилось. Инородцы убили нашего царя. А попы им помогли, выторговав себе вожделенную должность патриарха и торговлю без пошлины.
- Как же это получается?- разсуждали между собой казаки, -
как это он пригрозил проклясть всех защитников Отечества нашего? Это нас-то предать анафеме? Это что, мы - братоубийцы? Так кто ж у нас теперь братьями- то называется?
Тем не менее, коварные слова Алексия Второго возымели действие и связали патриотов железными узами. Так теперь богатые первосвященники предали весь русский народ на ритуальное заклание.
Становилось понятным и страшное нежелание синода прославить в лике святых Великомученика Государя Императора Николая Александровича. И это в то время, как Тихон Белавин, фактически ни слова не сказав в защиту Царской семьи, тем самым оправдал злодейское убийство царя и царской семьи, и провозгласивши новую преступную власть законной, стал первым клятвопреступником,- но теперь-то он называется святым. Конечно же, по мнению попов, новая большевистская власть была « от Бога », - и за нее стали возноситься молитвы, как за власть законную. А народ этот русский, как ни крути, они объявили проклятым и винтиком в огромном
