потусторонне мучимого злым духом.
Да и разве по признанию Гоголя, в роковую, для второго тома «Мертвых душ», ночь, сжег он свою рукопись не по велению и губительному давлению бесовской воли, бороться с которой у писателя не оказалось сил?
К сожалению, именно так. – произнес Петр мысленно и, как ему показалось, заметил в дальнем углу потолка блеснувшую бусинку «зрачка» видеокамеры. – Ведь и тогда, и прежде, но, безусловно, и теперь, некие демонические существа, потусторонне скрываясь и таясь, подступая к кому-то – или даже к каждому – из людей, стремятся не только отвратить и низвести со светлого пути человека, но и всецело подчинить его себе. Как скажем бесноватого, что «кричал и бился о камни», пока не прервал Иисус Христос подчиняющее воздействие на беднягу «вселившихся» в него бесов.
И что в преследовании своих, всегда темных и неблаговидных целей, потусторонне проявляют себя всегда самым коварным и самым пагубным вмешательством в человеческое естество. И что, имея несравнимо большие чем человек знания об устройстве разноматериальной Вселенной, о ее законах и о глобально происходящих вокруг событиях, столь же нередко убеждают людей в своей искаженно-внушаемой правоте. Всегда прикрываясь при этом видимостью добра и столь же внушаемой им якобы «правды».
То искушая и коварно обманывая иных из людей под видом «Ангела Света»; как открывал апостол Павел. То незримо подступая и, вторгаясь в сознания людей, унося Божие «слово из сердца их, – как учит Евангелие – чтобы они не уверовали и не спаслись». То препятствуя людям в их светлых делах и начинаниях, как, к примеру, в событиях с тем же апостолом Павлом. Когда прозревая, в проповедническом служении в истинную причину, по-видимому, временных своих неудач, он и открывал, что «воспрепятствовал нам сатана».
То даже полностью завладевая человеческой волей и сознанием, беспощадно толкая вслед свои трагические жертвы к неблаговидному поведению, тягостным проступкам или и вовсе – к человеческому падению. Как, скажем Иуду Искариота, когда «вошел сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из числа двенадцати… (чтобы) он пошел, и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его (Спасителя) предать им».
То мучая людей болезнями, как, к примеру, некоторых женщин, которых впоследствии Иисус Христос «исцелил от злых духов и болезней», в числе которых была и «Мария, называемая Магдалиною, из которой вышли семь бесов». То вдруг обрушивая на людей психические расстройства, запредельно даже подчиняя себе иных из нас. Как, к примеру, в случае с двумя бесноватыми, что стали в результате «весьма свирепые, так, что никто не смел проходить тем путем».
И все, видимо, потому, – рассуждая, сделал вывод Петр. – Что разного рода демоны, будучи неспособными воплотиться в нашем мире, но потусторонне способные навязать человеку свою темную волю и свои демонические принципы, изо всех сил стремятся – хотя бы и отчасти – подчинить себе в инореальных сферах человеческую душу. А через нее и физическое сознание человека. Всячески навязывая тем самым своим жертвам темный выбор, темные деяния и столь же темные устремления. Понимая при этом больше и видя дальше своих человеческих жертв.
В подтверждение чего Петр вспомнил, что изгнанные Спасителем из бесноватых демоны, в отличие от людей знали о том, что Он Сын Божий, обращаясь к Нему соответствующе.
Следом на память вновь пришел пример с Лжедмитрием.
«Да и хотя бы тот же Григорий Отрепьев. – продолжил Петр. – Никакого отношения к царской семье прежде никогда не имевший и даже не соприкасавшийся с ней. Ведь явно же, что убежден оказался будущий Лжедмитрий (как и признавался он, будучи еще монахом в монастыре), якобы в царском своем происхождении лишь вследствие навязчиво-темных ему внушений-воздействий. Гипнотически-маняще обнаживших бедному Отрепьеву верхушку айсберга в виде скорого его воцарения на российский престол. Скрыв при этом не только то, что ждет самого Лжедмитрия неизбежная гибель в жерновах поту- и посюсторонней борьбы, но и что именно руками Отрепьева опрокинуто будет вскоре – ради чего все, собственно, демонически и затевалось – государственное устройство России. Породив вслед невероятно трагические и крайне смутные времена.
Да и разве мало других примеров? – задумался Петр. – С иной нацеленностью скрытых воздействий? С «превращением», к примеру, того или иного человека в какого-то точно бы «проповедника» и «божьего пророка». Как, скажем, в истории с лжепророком Елимой. Что «исполненный всякого коварства и всякого злодейства», всячески противился распространению христианства, «стараясь – как свидетельствует Новый Завет – отвратить проконсула от христианской веры».
Или, скажем, «превращая» иного человека в «прозорливца», приоткрывая ему, преломлено те или иные «сокрытые тайны». Как в случае, к примеру, с той гадалкой, что, подобно Ванге и прочим «нынешним», «одержимая духом прорицательным – изгнанным из нее впоследствии апостолом Павлом – через прорицание доставляла большой доход господам своим».
Или как в истории с Блаватской – основательницей теософского общества конца XIX века. Что по ее собственному признанию сначала слышала многочисленные стуки и голоса, а затем стала «видеть» будущее. А далее, действуя опять же по научению из вне, обрела к еще большему своему удивлению и еще большему страху, невесть откуда взявшиеся способности.
И что – как признавалась Блаватская в письмах к сестре – «Не ей принадлежит то, что она пишет, что сама она не понимает, что с ней творится... что говорит она и пишет об ученых и отвлеченных предметах не сама от себя – потому, что она в них «не бельмеса не понимает», – но внушает ей и «диктует некто знающий все».
Или как писала Блаватская тете: «Подумай только, что я, которая ровно ничего не изучала в жизни, я, которая ни о химии, ни о физике, ни о зоологии – как есть понятия не имела – теперь пишу обо всем этом диссертации. Вхожу с учеными в диспуты и выхожу победительницей… Я не шучу, а говорю серьезно: мне страшно, потому что я не понимаю, как это делается!»
В раздумье Петр потер лоб ладонью, пытаясь унять новый приступ боли.
«Вот, чтобы не говорили защитники и последователи Блаватской, но о том, какие стояли и за ней, и за ее творчеством силы, можно со всей уверенностью судить, даже не только по ее жуткому сквернословию, часто употребляемым Блаватской в обыденной жизни, или по ее страху (в случае близкого присутствия Светлых сил, опять же, никогда не бываемого), но и по тем неблаговидным идеям, что тщательно маскируемые вначале, очерняюще открываются в своем истинном виде в конце ее творчества. Да вот, хотя бы, к примеру, в «Разоблаченной Изиде». – Петр на секунду-другую сделал паузу, вспоминая. – Где, во-первых, Блаватская всячески пытается убедить читателя о том, что дьявола не существует. Во-вторых, что «мир не нуждается ни в каких… церквях, будь то церковь Будды, Иисуса, Магомета … или какая-либо другая» (называя все их без разбору сектантскими). В-третьих, что каждый должен обращаться к поиску истины и Бога только внутри себя, ибо «каждый человек находит в себе самом своего Бога» (не осознавая, конечно же, при таком «подходе», что за темными, пагубными и тлетворными мыслями и «прозрениями», неизменно будут стоять именно только демонические внушения, а не «отсветы» Небесных сфер и уж, конечно же, не «откровения» Творца). В-четвертых, что человеку и человечеству якобы может действительно помочь и необходима только магия и ее магические знания…
Со словами о магии и магических знаниях, Петр вновь вспомнил Вангу, с ее, так и не освященным храмом, особенно с мрачными, даже могильно-жуткими настенными его изображениями; еще более отчетливо, чем страх Блаватской, выдававших именно темное и именно бесовское потустороннее присутствие рядом с Вангой; открывая ее словами людям вместе с частицами правды (а иначе кто бы и поверил) те самые лживые пророчества и ту самую «темную путаницу» ради которых, собственно, все потусторонне и затевалось с Вангой; со всей уже исчерпывающей отчетливостью проступив и отобразившись на могильно-мрачных личинах ее бесовских икон ее столь же бесовского храма.
Размышляя и далее о скрывающемся вокруг демонизме, то и дело проявляющемся в нашем мире; в том числе и через разного рода «магии» – Петр вспомнил историю современника апостолов – Симона-волхва. Или, как называла его – явно даже перед ним преклоняясь – та же Блаватская: «Симон-маг».
«А ведь, если подумать, – рассуждал Петр далее. – То все с магией Симона-волхва – и реальные его полеты, и невероятные чудеса – выглядит так, что словно бы демонические силы, потусторонне «вторгаясь» в наш физический мир, не опрокидывали его законов, а проявляли сквозь них какие-то иные, не ведомые еще людям законы инореального бытия. Что и представало – посредством магии этого самого Симона-волхва – в виде настоящего чуда. И что, как свидетельствовал один из апостолов, «волховал и изумлял народ Самарийский, выдавая себя за кого-то великого. Ему внимали все… говоря: сей есть великая сила Божия. А внимали ему потому, что он немалое время изумлял их волхованиями».
Из этой же, видимо, серии вполне реальных, но темных чудес, будут и еще более невероятные «чудеса» предтечи антихриста. Что – как предсказывает Иоанн Богослов в Откровении – сотворит «великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю пред людьми».
«Так, а что же стало с Симоном-магом дальше? – задумался Петр, вспоминая. – Если не ошибаюсь, то, не сумев за деньги выкупить у апостолов Святой Дух, он выкупил за эти деньги какую-то проститутку в развратном доме и объявил ее творческой мыслью верховного Божества; якобы родившего через нее ангелов и архангелов. Себя же самого Симон-волхв объявил этим самым верховным Богом.
Петр горестно усмехнулся.
Чего и требовалось доказать! Ведь каждый раз демоническая сторона стремится превратить все свои человеческие орудия – и одних, и других, и третьих – и в слепых исполнителей, и в будущие жертвы. Всякий раз стремясь превратить людей то в покорных распространителей темных идей, то в столь же неблаговидных осуществителей мерзких поступков, темных помыслов и низких желаний, но в конечном и горестном итоге – в такие же как и все для них – жертвы.
Хотя порою – вследствие бесовского коварства – нелепо и думающих о себе чуть ли не как о «божьих избранниках», слышащих «голоса» и вступающих в «контакты». В том числе считая себя то «царевичами Дмитриями», то «представителями новой расы», то даже Христом, Великим Махди или направленным вскоре Богом новым великим правителем России. Но в тоже время, чаще всего, весьма отдаленно отстоя не то что от праведности или святости, но даже и от маломальской морали. Тлетворно порождая тем самым в умах удивленных сограждан – видящих пред собою современных уже Блаватских и Ванг, Лжедмитриев и Симонов-магов – губительные колебания в вере, сомнения в необходимости высокой морали, сомнения в необходимости бескорыстной помощи людям и отвращения от всякого рода зла.
Вспоминая, Петр печально вздохнул.
Как, скажем, и стали этими
