болтает с соседями в коридоре. Вскоре стол был накрыт. Закуску кое-какую они нашли, а выпить совсем не было. Толик предложил попробовать «Тройной» одеколон. Матери это не очень-то понравилось, но она ничего не сказала. Выпили. Я, откровенно говоря, не понял, в чём эффект, но, да ладно. Поповы говорили о своём: о знакомых, об отце, который тоже был на фронте, что-то вспоминали.
Ночевать мы не могли остаться. На вокзале нас ждали наши теперешние однополчане. Надо было уходить. Мать опять расплакалась, раскраснелись и сестрёнки. Толик едва сдерживался, ему было неловко, он сам чуть не плакал.
Почти всю дорогу до вокзала он молчал.
Дальше, тоже по железной дороге, мы доехали до станции Солнцево Курской области.
В штаб дивизии мы приехали уже поздно вечером, там и заночевали. А утром нас распределили по подразделениям. Меня и ещё троих (среди них были Мирошниченко и Попов) направили в 467-й стрелковый полк, а остальных разбросали по другим подразделениям.
В сторону передовой шли пешком. У оврага, где должны были разойтись, мы остановились на перекур. Тут нас догнал верховой. Оказалось, что это сержант из штаба. Он спросил, не взял ли кто случайно две пары грязного белья с печки. Мы с моим другом Сашей Мирошниченко переглянулись. Он спросил: «Может это ошибка?» Сержант же утверждал, что белья не стало точно после нас. Я в сердцах сорвал свой вещмешок и вывернул из него всё прямо на траву. Саша сделал то же самое. Потом и остальные выбросили содержимое своих вещмешков, кроме двоих. Тогда мы с Мирошниченко вырвали их у них из рук и вытряхнули. У одного и оказались эти грязные тряпки. Мы тогда его крепко стыдили. Позже я слышал, что этот лейтенант был тяжело ранен, говорили, что даже смертельно. Произошло это во время Воронежско-Касторненской операции.
После этого происшествия мы разошлись по своим полкам.
Мирошниченко был зачислен заместителем командира батареи 76-мм орудий. Попова направили в батарею миномётчиков. Это решение мне было не совсем понятно. Я же попал в сорокопятки, командиром огневого взвода. В нашей батарее матчасти не было. То есть, были мы пушкари без пушек, поэтому временно располагались во вторых эшелонах полка. А в 76-мм батарее, куда попал Мирошниченко, было всё в комплекте, и они вели огонь по врагу. При встрече он звал меня к себе.
Когда мы только появились в полку, нас подняли на смех. Начальник артиллерии полка старший лейтенант Косой усмехнулся: «Ну и командиры». На нас были латанные-перелатанные солдатские шинели, выгоревшие брюки и гимнастёрки, сапоги стоптанные, кубики в солдатских петлицах.
В тот же день выдали нам новое командирское обмундирование. И вот на мне свеженькая офицерская форма, хрустящий ремень со скрипучей портупеей, кобура с пистолетом, полевая сумка через плечо и новые яловые сапоги. В петлицах блестят кубари. Самим было приятно и радостно. Ещё четыре месяца оставалось носить мне эту форму, пока не перешли на новую, с погонами.
Побеждает тот, у кого больше резервов, больше источников силы, больше выдержки в народной толще.
В.И. Ленин
Самое ужасное, не считая проигранного сражения, это выигранное сражение.
Герцог Веллингтон
ГЛАВА 3
От Тима до Понырей. Курская битва. Высота 260,1
В январе 1943 г. наша дивизия вошла в состав 13-й армии генерал-лейтенанта Н.П. Пухова. Соединение вывели на исходный рубеж наступления в район Юдино – Красный Луч. Нам пришлось совершить стокилометровый переход, чтобы занять исходный рубеж для наступления.
Где-то в конце января, утром, в тридцатиградусный мороз последовал артналёт по врагу. Сунулись было в наступление, да толку мало. Оборона врага не была прорвана. Немцы сопротивлялись упорно. 81-ая и 148-ая стрелковые дивизии остановились. По глубокому снегу танки не могли передвигаться, да и потерь было слишком много.
Только во второй половине дня, когда мороз ослаб градусов на десять, с большим трудом «прогрызли» оборону противника где-то в районе Мишино и продвинулись километров на 5-6.
В ходе операции враг спешил выдвинуть значительные силы к реке Тим, в направлении станции Долгая. Нашей дивизии было приказано прекратить движение на юг, в район Касторного, и повернуть на 90 градусов на запад. 81-ая дивизия по бездорожью продвигалась в этот район. Четыре дня спустя Касторное освободили.
В Касторном батареец Клочко свалился с высоченной температурой. По всему было видно, что у парня начался брюшной тиф. Это было очень опасно, так как вши, основные переносчики этой инфекции, были у всех без исключения. Шли активные наступательные действия. Медицинскую помощь не всегда могли оказать в должной мере. Клочко сгорал на глазах. Его, как могли, изолировали. Я навещал заболевшего два раза. Во второй раз он был особенно плох. В сознание приходил лишь на короткие промежутки времени. Он попросил меня, если останусь жив, поехать в Ленинград. Он назвал свой адрес: улица Фонтанка,5, а вот номер квартиры я позабыл. Клочко просил меня рассказать родным, что я видел его, рассказать, как он умер. На следующий день его не стало.
После войны я был в Ленинграде. Я нашёл дом номер пять на Фонтанке. Постоял возле подъезда. Мне трудно описать свои чувства. Что я мог сказать незнакомым мне людям? Я почти не знал их сына или брата. Я даже не знал, как к ним обратиться. Я решил спросить у первого, кто выйдет из подъезда, возле которого я стоял, как найти семью Клочко. Признаться, я испытал облегчение, когда какой-то мужчина, к которому я обратился с этим вопросом, ответил, что не знает таких. Может быть, они умерли в блокаду, может быть, переехали, а может, не вернулись из эвакуации. Таких «может» могло быть с десяток. Я развернулся и быстро пошёл прочь.
Этот эпизод как камень у меня на сердце. Надеюсь, что кто-нибудь из родственников Клочко, хотя бы столько лет спустя, прочтёт эти сроки и простит меня за то, что я не сдержал своё слово.
Станция Долгая была освобождена так стремительно, что противник, поспешно покидая её, не успел вывезти имущество со складов и из эшелонов. Батарейцы 76-мм пушек на таких складах набрали 300 бутылок вина, 10 или 15 ящиков конфет монпансье, рис, макароны и другие продукты. Ещё им достались трофейные лошади – десяток битюгов. Это были бельгийские тяжеловозы, которых хватало одной пары, чтобы тащить пушку, а наших надо было в два раза больше.
Наша батарея 45-мм пушек трофеев не брала, так как шла в боевых порядках пехоты: возить было не на чем.
Утром 31 января, после 15-ти минутной артподготовки стрелки ринулись в атаку и с хода выбили противника с его позиций. Наш 467-ой полк занял деревни Красное и Лебёдки. Там мы нашли примерно 70 убитых фрицев. Тут я насмотрелся на множество вражеских трупов. Немцы валялись на снегу скрюченные и околевшие, грязные рыжие волосы уже примёрзли ко лбу. Многие гитлеровцы были укутаны женскими платками и какими-то тряпками. Смотрел я на трупы врагов и не мог скрыть злорадства.
Раньше в бою накатывал страх до дрожи, а после радость, что жив остался. Потом научился подавлять в себе проявление страха, обрёл спокойствие и сдержанность, которые внушали и батарейцам уверенность в бою. Война трудна тем, что человек убивает человека, но чем больше убьёшь врагов, тем больше гарантия жизни тебе…
С выходом главных сил фронта к рекам Тим и Оскол Воронежско-Касторненская операция завершилась.
В этой операции Саша Мирошниченко познакомил меня со своим командиром батареи старшим лейтенантом Тагировым. Тот мне понравился – деловой, немногословный, без излишней самоуверенности, как это, например, часто проскальзывало у Г.Ф. Косого. Он дал согласие перевести меня в их батарею, которая расположилась в деревне Красногорье. Я был рад, что буду теперь служить вместе с Сашей.
Прошло несколько дней, и Тагиров, встретив меня, сообщил, что о моём переводе уже есть приказ. Но в этот день нам предстояло встретиться ещё раз…
Вечером Тагиров сообщил мне, что мой друг Мирошниченко погиб. Враг заметил движение у пушки и снарядом ударил в лафет, на котором как раз и сидел Саша. Его убило осколком. Мне не верилось, что его уже нет. Осознал, наверное, только тогда, когда подошёл к могиле со свежей насыпью и дощечкой с фамилией «Мирошниченко»… В батарее его любили. Он был живой, весёлый, смелый… Что-то горькое, сухое и колкое подкатило к горлу, а из глаз полились слёзы. Нервы не выдержали, я заревел прямо навзрыд, не стесняясь. Кто был со мной, знали, что лейтенант Мирошниченко мой друг, и никто не осудил меня.
Мне уже не хотелось переходить в батарею 76-мм пушек, но приказ есть приказ и выполнять его надо. Так я всё-таки оказался в подразделении Тагирова. Он сказал мне, чтобы я присматривался, как они стреляли с закрытых огневых позиций. Так, примерно с неделю, я и «присматривался». А потом приказом по полку меня назначили заместителем командира батареи по строевой. Раньше эту должность занимал Саша.
И опять пошли в наступление. Целые сутки немцы сопротивлялись воинам 81-ой дивизии на западном берегу реки Тим.
В начале февраля 1943 г. части 81-ой дивизии вышли к городу Колпны, а через три дня достигли шоссе Орёл-Курск в 60 километрах северо-западнее Курска.
Следующей целью 81-ой дивизии должны были стать Поныри. Это был довольно крупный железнодорожный узел и, к тому же, райцентр. Наступление началось 7 февраля. К утру 9 февраля Поныри были освобождены. Наш полк отвоевал у врага населённые пункты: Широкое Болото и Соревнование. Под Понырями, в районе села Очки и станции Малоархангельская 3-ий батальон нашего полка был окружён. Бойцы находились в кольце почти сутки. Когда окружение всё-таки удалось прорвать, от батальона почти ничего не осталось.
После этих событий (начало-середина февраля) нас перебросили на другой участок фронта. Как всегда, на марш вышли ночью. Прошли 20 километров и сосредоточились возле сёл Сабуровка и Бобрик. После дневного отдыха перешли в наступление. Наш 467-ой полк продвигался к селу Гнилец. Нам удалось освободить его только совместными усилиями с 410-ым полком. Но немцы никак не хотели уступать это место, которое своему названию точно соответствовало. (По крайней мере, я так это чувствовал.) Им там как мёдом было намазано, лезли как сумасшедшие. Но и мы гвоздили их – будь здоров. В итоге село несколько раз переходило из рук в руки. В конце концов, отбили мы.
Лыжники нашего полка освободили село Ясная Поляна.
Дивизия в этих боях заметно поредела. Возникли трудности со снабжением, в том числе, боеприпасами и горючим. Наступление стало затухать. Начались бои местного значения.
81-ая дивизия закрепилась на рубеже Красная Поляна, Красная Заря, Гнилец. Фактически, здесь и закончились зимние бои. Наши соединения начали переходить к обороне.
Так мы приняли участие в мощном наступлении советских войск, отодвинув линию фронта в некоторых местах более, чем на 200 километров вглубь оккупированной территории. Именно здесь образовался знаменитый курский выступ линии фронта, который позже назову более торжественно и звучно – «Курская Дуга».
В феврале месяце нас, вместе с занимаемым участком обороны, передали Центральному фронту. Наша батарея располагалась в 1-ых Понырях, возле водяной мельницы. Отсюда мы вели огонь с
