Симаков так и подскочил от новости.
- Да ты что! Правда? Вот радость-то. - он подхватил жену на руки и смеясь закружил по двору.
- Пусти, Мишь, ну пусти! Люди смотрят! - упрашивала Клавдия, впрочем не делая никаких попыток высвободится из пылких объятий мужа. Глаза её при этом затуманились и говорила она с придыханием, - Ты куда? Мне на дойку пора…
Но Симаков её не слушал, взбежал на крыльцо и ногой захлопнул за собой входную дверь…
Когда жена уехала на дойку, он занялся делами во дворе, в том числе взялся поправить и покосившийся сарай. За колодец он не принимался принципиально, решив, что раз не копал с утра, то нечего начинать и под вечер. Тем более, что помошника себе в этом деле он так и не сыскал.
Всякий раз проходя мимо вяза, он останавливался и смотрел на ворон, неподвижно сидевших на нижних ветвях, словно неживые. Странное поведение птиц интриговало и вызывало раздражение. Как ни гнал он их со двора, они всё равно вскоре возвращались. Хорошо хоть цыплят не трогали, а просто чучелами сидели и пялились на колодец. Время от времени Симакову казалось, что то одна из них, то другая незаметно присматри-вали и за ним самим! Но эти ощущения он полностью относил на счёт разыгравшегося воображения…
Чуть позже мысли его переключились на Лукерью Лыкову и её обещание. Надежда на появление в семье долгожданного ребёнка вновь завладела всем его существом…
На улице начало смеркаться, когда неожиданно заглянул “на минутку” дед Митрич, как всегда весёлый, под хмельком.
- Ты куда запропастился, дед? - стал выговаривать ему Симаков, - Обещался помочь , и пропал!
- Дела, Миха, дела… - неопределённо оправдывался сосед, внимательно оценивая результаты труда Симакова над колодцем, - Да ты, я вижу, и сам управился неплохо… Осталось всего-то ничего…
- Самое важное и осталось. Без помощника мне никак…
- Лады! Завтрева подмогну, не сумливайся. Но ты, Миха, смотри, один в яму не лезь! Без страховки нельзя, опасно! Дождись меня, с утречка пораньше и начнём. Водица-то рядом совсем, завтра её и отроем.
- Сам так чую. Договорились, буду ждать.
- Тады, покедова! - откланялся Митрич.
Уже в калитке он что-то вспомнил и обернулся:
- Слыхал, Миха, какие ноне страстя на селе творятся? Во, брат, история! Милиции понаехало тьма-тьмущая! Участковый наш, Сенька Фёдоров, при них как …этот… экс… экс-ку-ра-вод, во! За петуха, значит… А ещё и охотники из соседнего охотхозяйства понагрянули, и директор заповедника, и прокурор из Вереи, и районный ветеринар… Ждали и губернатора, да тот что-то не прикатил… Вся эта шатия-братия медведя взбесившегося ловить будет! Во как!
* * *
Сегодня Симаковы улеглись спать раньше обычного. Но сон не шёл…
- Мишь, как думаешь, Лыкова сильная знахарка? — спросила Клавдия, мучаясь от навалившихся с темнотой и бессонницей сомнений.
- Я слыхал, что очень. Посильнее своей матери будет. Другой такой ведуньи во всей округе не найти.
- А ты знаешь, её мать мне бородавки на руках повывела, когда я невеститься начала… Пришла я как-то к ней, она меня и научила: ”Во время убывающей луны, в тайне ото всех /иначе заклинание не подействует/ перекрести каждую бородавку три раза, повторяя при этом: ”Ясень, ясень забери эти бородавки у меня! ”
Потом велела мне воткнуть иголку в кору ясеня и ждать, причём иголок должно быть столько, сколько и бородавок. Чудно! Не прошло и недели, как все бородавки на руках после этого исчезли. И больше не появлялись никогда!
- И меня в своё время старуха Лыкова лечила, — разоткровенничался Симаков.
- Я, Клав, в детстве недержанием мочи страдал. Ссался по ночам безбожно! И ничего не помогало. Так она меня от этой напасти избавила раз и навсегда, Царство ей Небесное! Ох, и намучилась тогда со мной мать! Почитай каждое утро перину сушила да простыни поласкала. Я уже во второй класс пошёл, представляешь, а всё мочился во сне… На ягодицах аж красная сыпь выступила, во как кожу писанина моя разъела!
Второй класс - это восемь лет, не маленький уже! Стыдно мне было, хорошо на деревне не знали, мать скрывала, а то ребята задразнили бы до слёз! И куда только мать со мной не обращалась? Куда не возила? Каких только лекарств я не переглотал, а всё без толку, ничего не помогало. Как утро, так обязательно подо мною лужа…
Помню, один раз мама даже свозила меня в Москву, на сеанс к гипнотизёру. Сидит в кабинете дедушка такой в белом халате, с седой бородкой и качает у меня перед глазами стальной блестящий шарик на ниточке. А сам тихо так приговаривает: ”Спать! Спать! Спать! ” Я и заснул… Мама рассказывала потом, что как только я закрыл глаза, он начал мне внушать: ”Не писайся!!! Не писайся по ночам!!! ”
Полчаса толмил одно и тоже, а толку? На следующее утро - опять лужа! Тут кто-то из родни надоумил маманю к знахарке обратиться. Вот старуха Лыкова пришла к нам и научила: ночью, ровно в полночь, я должен был сбегать на конюшню и там три раза головой вперёд пролезть сквозь хомут!
- Молитву-то он хоть какую знает? - спросила она мать, косясь на меня тёмным глазом.
- Сиди! - махнула мама рукой, - Какие им ноне молитвы? Отучены!
- Тады сама выходи на крыльцо, поклонись на три открытые стороны, поворотись туда, где конюшня и читай Нагорную Молитву, пока он не воротится, - приказала знахарка и ушла.
Мама так и сделала: в ту же ночь растолкала меня около двенадцати и я, как был в трусах и майке, так и побёг не конюшню, дело-то летом было! А сама осталась на крыльце молитву читать.
В те годы на селе электричества и в помине не было, керосиновыми лампами обходились. Что на улице, что на задворках - темень кромешная, жуть! Конюшня за околицей стояла, до неё полкилометра, не меньше!
Но я мигом долетел по натоптанной тропинке. Ворота в конюшню высокие, двустворчатые, на щеколду прикрыты. Замков, как теперь, тогда и не знали… А в воротах - дверца скрипучая имелась, из досок сколоченная. Приоткрыл я её и проскользнул внутрь, а там темно, хоть глаз выколи. В тишине что-то поскрипывает, шуршит, лошади всхрапывают, копытами перестукивают.
Чувствую, сердце у меня обмирает и дух перехватывает. Так и подмывает убежать от страха, но нельзя. Раз надумал избавиться от напасти, значит стой до последнего! Хорошо, что ещё днём я забегал на конюшню и заприметил, где что лежит. Хомуты висели на гвоздях на стенке справа от входа и я быстро нащупал один из них. Снял кое-как, потому что высоко было, и три раза через голову пролез в него.
В конце не выдержал и бросив хомут на земле, убежал стремглав. Только пятки в задницу влипали. Не помню, как и дома-то очутился! На утро, не поверишь, опять лужа! Я до того расстроился, что чуть не плакал. Как же так, ведь всё сделал как надо, а не помогло. Может, я и впрямь какой деффективный и ничем меня не исправить?
Но уж зато на следующий день случился праздник! Я проснулся совершенно сухой! И так-то по сей день…”
Клавдия, внимательно слушавшая мужа, перекрестилась и вздохнула:
- Чует моё сердце, Мишенька, поможет нам Лукерья! Как крест свят, поможет!
- Дай-то Бог!
ГЛАВА 17. Праздник друидов.
Среди ночи раздался негромкий стук в окошко. Клавдия, всегда спавшая чутко, сразу же пробудилась. Стараясь не шуметь, она встала с постели, накинула халат и подошла к окну. Чуть сдвинув краешек занавески в сторону, она пристально всмотрелась в темноту на улице. Увидев стучавшего, удивилась: это был незнакомый ей мужчина. Тот призывно махнул и указал на крыльцо. Клавдия поняла, что человек просит открыть дверь. Мгновение поколебавшись, она кивнула и прошла в сени.
Симаков заворочался и что-то пробормотал во сне. До его слуха сквозь сон донеслось звяканье засова и тихий скрип открываемой двери. Затем послышался приглушённый разговор жены с ночным визитёром…
Вскоре Клавдия вернулась в спальню, оставив посетителя дожидаться на крыльце. Не включая света, она проворно оделась на потёмках, а затем подошла к постели и стала будить мужа.
- А? Что? Что случилось? - Симаков сел в кровати и спросонья замотал головой.
- Вставай, Миша! — прошептала Клавдия, - Одевайся, поедем!
- Что значит “поедем”? - возмутился Симаков, окончательно просыпаясь, - Куда?
- Ведунья нас зовёт, как обещала. Ходок свой прислала и человека для сопровождения…
- Понятно! - прокряхтел он и по-армейски быстро натянул джинсы и футболку, - Чего среди ночи-то? Дня для таких делов не нашлось, что ли? - продолжал ворчать Симаков, обуваясь на ощупь.
- Почём я знаю? - ответила Клавдия, - Значит так ей сподручнее.
Они вышли на крыльцо. Сопровождающий тихо поздоровался и пошёл к экипажу. Симаков даже не успел его толком рассмотреть, но судя по голосу, мужчина был незнакомый.
- Куда хоть поедем? - спросил он жену, запирая хату на замок.
- Не знаю я ничего. Провожатый велел нам соблюдать тишину и во всём ему подчиняться…
- Не нравится мне всё это, ох, не нравится! - пробормотал Симаков под нос и они спустились с крыльца.
Ночь выдалась беззвёздной. Ватные облака затянули небосклон сплошной пеленой. В двух шагах невозможно было ничего рассмотреть. Симаков, однако, на удивление быстро привык к темноте и увидел за оградой тёмный силует неповторимого ходка Лыковой.
Запряжён тот был, правда, не прежней лохматой лошадёнкой, а высоким статным жеребчиком. Конь в нетерпении перебирал тонкими резными ногами и беспокойно прядал ушами, негромко пофыркивая. Симакову показалось, что жеребец отчего-то всё время с испугом косится на колодец. Мужичок-сопровождающий поправил позвякивающую сбрую и взобрался на облучок, жестом пригласив мужа и жену садиться в ходок.
Не успели они расположиться на мягкой сидушке, как возница отпустил поводья, причмокнул и взмахнул кнутом. Жеребец взял с места намётом, ходок легко покатился по дороге. Хорошо смазанные колёса не издали ни звука, ночную тишину нарушала лишь дробная поступь коня.
Когда выехали за деревню, ходок внезапно остановился. Возница обернулся к Симаковым и молча протянул две полоски тёмной материи.
- Это ещё что? - поинтересовался Симаков
- Завяжите друг дружке глаза… - попросил возница бесцветным голосом.
- Зачем? - вскинулся было Симаков, но Клавдия шикнула на него: ”Делай, что
говорят! ”, и он подчинился, поминая сквозь зубы всех чертей и их бабушек.
Едва они наложили повязки, ходок снова запылил по дороге.
- Не нравится мне всё это! - снова воззвал к благоразумию жены Симаков, - Возницу вон, тоже никак не угадаю: не нашенский, он видать, не Давыдовский! Может, откажемся? Вернёмся пока не поздно?
- Ты что, испугался? - Клавдия погладила его руку успокаивая.
- Да нет… Просто как-то необычно всё…
- Ты старайся думать только о хорошем, и всё будет хорошо…
- О чём, например?
- О наших будущих детишках!
- Ладно, уговорила!
Симаков действительно успокоился. Теперь им овладела другая мысль: ”Куда их везут? ”
И он принялся примечать дорогу на слух. Через несколько минут ему ста-ло ясно, что ходок катит в сторону автотрассы. С той минуты, как они выехали из деревни, он сделал три поворота, два левых и один правый, а это значило, что возница правил к “большаку” Ржевск-Зубец, за которым простирались заповедные, непроходимые леса…
И действительно, копыта коня вскоре зацокали по асфальту. Значит, они выехали-таки на
