которые отравились угарным газом, отправлены в лазарет.Повторяю пожар ликвидирован.
-Слава богу,-перекрестился коммунист командир корабля, а за ним, как по команде и все его офицеры.
А дока замполит тут же взял этот факт на карандаш.Авось пригодиться.
Над Средиземным морем вставало не по зимнему яркое солнце.Чувствовалось скорое приближение весны. Природа оживала не подозревая о том, насколько близко она была к ядерному апокалипсису.
***
Умеют товарищи офицеры гулять.
В ресторане"Крым", гремела музыке и стоящий на сцене певец надрывался за вишни, которые неожиданно поспели в саду у дяди Васи и потому пиндюлину прилетевшую из прокуренного воздуха, никто и не увидел.Но восьми пудовый пьяный полковник, принявший её всем своим откормленным рылом её прочувствовал сразу.Он хрюкнул, поднялся в воздух, преодолевая закон всемирного тяготения, пролетел по воздуху пару метров и врезавшись в столик - опрокинулся вместе с ним на загаженный пол ресторана "Крым".
-Это тебе за сопляка, сухопутная крыса, от боевого офицера,- произнёс потирая кулак флотский офицер, совсем ещё молодой лейтенант, подогнавший неожиданно такой респект полковнику, помощнику коменданта города, который в данный момент валялся на загаженном полу, среди битой посуду.
Испуганно завизжала, сидевшая за столиком шмара, снятая полковником по случаю кутежа у входа в ресторан "Крым".
Утихла музыка.Казалось, что смолк даже ветер свирепствовавший в этот осенний вечер за окнами ресторана.В зале повисла особая гнетущая тишина, какая бывает перед грозой. И она не заставила себя долго ждать.Раздался отборный мат. Полковник, придя в чувства, стал требовать у поднимающих его собутыльников свой пистолет, чтобы проучить наглеца.
-Заткнись гнида, не то ещё получишь,- пригрозил полковнику лейтенант ожидая дальнейшего развития, так неожиданно свалившихся на его задницу приключений.
А ведь, как хорошо начинался вечер, в этой южной Пальмире.Лейтенант Упашкин, а это был он, после излечения в госпитале, получив деньги причитавшиеся за боевую службу зашел, за неимением лучшего, в самый престижный ресторан, в этом городе, как о нём шутили сами моряки-города камней,хорей и бескозырок, и нате вам такой сюрприз; пьяный в жопу полковник сначала влез со своей шмарой и собутыльниками к нему за столик, а потом ещё и стал читать мораль, как подобает вести себя младшим офицерам, в присутствии старших по званию, как будто Упашкину мало было своего старпома, всю боевую службу нывшему, как больной зуб.
Так, что хоть благодарность за лекцию, в виде пиндюлины и оказалась для полковника полной и самое главное -сногсшибающей неожиданностью, успокаиваться он не собирался, что тут же и продемонстрировал. Увидев вбежавший через черный ход патруль, поднял над головой стул и с криком "Кранты тебе салабон",-бросился с ним на лейтенанта.
И она, таки действительно пришла бы, в пьяной драке герою, спасшему мир от ядерного колапса, жопа, если бы не вмешалась судьба, в виде патруля с "Дрезино", случайно оказавшимися первыми на месте пьяной свары.Командир патруля мичман Шевел, увидев что бьют своих, ловко подставив подножку не в меру ретивому полковнику и обезоружил его - ударом под дых и контрольным в голову.Пока осоловевший полковник сидел на полу тупо рассматривая заплёванный паркетный узор, лейтенанта Упашкина, несмотря на его сопротивление, вывели через Чёрный ход, с ресторана и поймав такси, отвезли на корабль.
Что касается дуэли, до которой молодой лейтенант имел слабость, до неё дело не дошло.Его просто разжаловали на суде офицерской чести.Флот просто по живому разлагался и загнивал.
***
Сначала жить!Потом философствовать
1
Лёва Давыдов с трудом приоткрыл правый глаз и увидев перед собой большую женскую задницу, в грязных трусах,
выглядывающую из под белого медицинского халата, снова его закрыл: «Добухался, галюны пошли». — подумал он, тяжело
ворочая мозгами.
— Очнулся матросик, — вдруг услышал он пропитый сиплый, как у мужчины, женский голос, — вот и хорошо, вот и
ладненько, теперь быстрей на поправку пойдёшь, — не унимаясь трещала над головой женщина, видимо медсестра —
обладательница чудовищной задницы и пропито-прокуренного голоса.
— Слышь кобыла, где я? — открывая оба глаза, произнёс с трудом Лёва, и не узнал свой голос, так необычно он звучал.
Удивило не только звучание голоса, но и тело, крепко привязанное ремнями к койке.
— Развяжи сука, развяжи немедленно, освобожусь сам — порву твою жопу на немецкий крест! — начал он бесноваться,
безуспешно пытаясь освободиться от связывающих его пут.
— В госпитале ты матросик, а если ещё точнее — в дурдоме, — нисколько не испугавшись угроз, проинформировала его
медсестра, — успокойся и лежи тихо, если хочешь выйти отсюда живым, не то позову санитаров, они сделают из тебя овощ.
— прошипела медсестра и наградила Лёву звонкой оплеухой. — За кобылу! — после чего развернувшись на каблуках вышла
из палаты.
Назвать палатой огромное помещение, вплотную заставленное койками, на которых лежали стонущие, ругающиеся
привязанные больные, можно было с большой натяжкой. Сквозь маленькие грязные зарешеченные окна, с трудом
пробивался свет. Форточка отсутствовала напрочь. Двери, как таковой тоже не было. Смрад стоял такой жуткий, что
казалось его можно рвать кусками, как вату.
«Филиал Маутхаузена», — почему-то промелькнуло в голове у Лёвы, прояснившейся после оплеухи.
И надо сказать, что он был недалёк от истины. Карательная машина Союза, в этих психиатрических заведениях, руками
медперсонала, если таковым его можно было назвать, излечивала от ненужных мыслей, кого-то карала — превращая в овощ,
а кого и просто навсегда освобождала от его земной бренной оболочки.
Загнивающе-прогнивающий строй нуждался в защите. Политические процессы были уже не в моде, а бороться с
инакомыслием надо было, вот и шёл здесь ежедневный, незаметный для всей страны дурдомовский процесс.
Под каток этой карательной машины и попал бывший, разжалованный старшина команды ПДСС Лёва Давыдов, после
последней боевой службы, за саботаж, подстрекательство к бунту и ещё бог весть, за какую хренотень написанную в
рапорте-доносе, пропойцой — докой политруком, постаравшимся свалить вину с больной головы на здоровую и судя по тому,
как Лёву спеленали и промыли мозги, ему это от части удалось.
Было время полежать и подумать, о дальнейшем существовании в этом аду. Хотя перспектива, судя по первому знакомству с
медперсоналом, вырисовывалась аховая — отсюда можно было и не выйти на свободу — заколют на хрен.
В подтверждении этих невесёлых мыслей, в палату ворвались два санитара с обрезками резиновых труб, ударами которых
они, под смех и улюлюканье, щедро награждали беспомощных болящих.
К своему удивлению, в одном из дурдомовских шутников Лёва Давыдов узнал своего земляка и годка, с кем он ещё учился в
училище и спал на одних двухъярусных нарах, в учебке на ПКЗ — Витю Кириленко, который вначале перепоясав шлангом и
его для порядка, стал потом в него внимательно всматриваться.
— Лёва ты что ли? — наконец после минутного созерцания удивлённо спросил он. — Да быть не может, в гроб краше кладут.
Во суки, что с человеком сделали. Потерпи с часок, врачи уйдут и я тебя приду, развяжу, а пока на покури, — и подкурив
сигарету дал несколько раз затянуться своему связанному другу.
— Спасибо Витёк, — прошептал Лёва, — а то я уже думал, что мне здесь хана пришла.
После крепкой затяжки в голове у Лёвы запаморочилось и он не заметил, как снова уснул.
2
Проснулся Лёва от того, что кто-то нёс его безвольное тело на носилках, куда-то по полутёмному коридору.
— Кто здесь? — спроси он слабым голосом, своих носильщиков.
— Не бзди, свои, — узнал Лёва голос своего друга, — сейчас помоем тебя в бане, покуришь, сходишь в гальюн, покормим и
дальше, будем приводить тебя в чувства.
— Давно я здесь?
— Точно не знаю, я первый день как после отпуска заступил на дежурство, но наши годки говорят, что примерно с неделю.
Не замарачивайся молчи, не растрачивай попусту силы — отдыхай.
Лёве ничего не оставалось делать, как последовать совету своего друга. Хорошо, что это именно он дежурил со своим
напарником этой ночью, в психоневрологическом отделении военного госпиталя, где и проходил принудительное
психиатрическое излечение, бывший военный моряк, участник трёх боевых служб Лёва Давыдов.
Чисто вымытый, переодетый в новую, чистую пижаму снятую санитарами с больного офицера, страдающего на последнюю
стадию алкоголизма — белочку, накормленный за счет его же передачи, тихий и умиротворённый, Лёва сидел на крыльце
психиатрического отделения, окружённого четырёх метровым капитальным забором — жадно курил и внимательно слушал
своего друга и спасителя.
— В нашем отделении на излечении, — начал своё грустное повествование Витя Кириленко, — находятся и спивающиеся
флотские офицеры, которых здесь лечат серой и антабусом, мы им добавляем шланготерапии, но в основном
«шланги»-суицидники, моряки срочной службы, по каким-то своим причинам не желающие отдавать свой священный долг
Родине. Лечение и обращение, как ты уже успел заметить, у нас с ними самое жестокое, Сера в жопу и под лопатки — это
называется вертолёт и ежедневный моцион — мордобой, чтобы служба раем не казалась или чтобы в следующий раз — дело
доводил до конца. А то, один шкертуется, а второй его страхует, чтобы не дай бог, летального исхода с ним не
приключилось. Ну, а у нас и не забалуешься и не подуркуешь — месяц такой терапии и бегом бегут служить. А тебя, почему-
то, или специально, или по недосмотру причислили к их контингенту.
— Да и ещё сказали, что ты карась — полгода не прослужил, а уже воду варишь. — подал голос второй санитар. — Кто же
знал, что ты наш годок, да ещё и известный художник татуировщик. Чур, я первый к тебе на роспись.
— Не, ну вы красавцы, чуть парня не угробили, а теперь в очередь за наколками. А кстати, что ему делали? — спросил
Лёвин друг у своего напарника.
— Каюсь, что было, то было — вкатили успокаивающего и галоперидолла тройную дозу, потом сделали пунцию, как не
парализовало парня, просто чудо, ну а потом и серы ударную дозу. Да и ещё заведующий отделением приказал, как очнётся
серу — повторить. Крепись браток.
— Зашибись, — проронил Лёва лихорадочно затягиваясь бычком, — успокоил. И что теперь делать?
— Придётся тебя выкупать у твоей знакомой. Гарпию в белом халате помнишь, не забыл?
— Ту кобылу? Захочешь забыть, не получиться. — потирая скулу зло проронил Лёва. — Редкая сука. Да и как я понял палач
по совместительству?
— Синий чулок. — внёс ясность Витя Кириленко. — С необузданным либидо.
— Ну и как же можно меня у неё выкупить, тем более после моего
