нашего героя был, возможно, лишь средством, чтобы доказать всему миру, что он "состоялся", а жизнь удалась. Просто его достали вечные насмешки университетских умов над недостаточной образованностью гения. В то время выпускники британских юридических ВУЗов автоматически становились "джентльменами", а любых иных - "докторами" или "мастерами"..."
Успокоившись, задаюсь вопросом: "что же дальше?"
9. "Шекспир - самый гениальный из никогда не существовавших людей", Марк Твен
А дальше одни воспоминания, анекдоты и сомнительные свидетельства. Так, один из сыновей "слуг лорда-камергера" пишет, что мистер Шекспир был недурен собой и хорошо сложен. Любил этот мистер, как утверждали его современники, веселые беседы и шутки, пользовался успехом у женщин (главным образом, вдовушек и мужних жен, по возможности избегая жриц любви), и якобы позволял себе изредка пропустить стаканчик-другой в кругу друзей. Его приятели с воодушевлением вспоминали, что в окрестностях Стратфорда не было такого места, где бы Уилл ни воздал должное Бахусу. Росла-де даже близ деревни Бидфорд дикая "яблоня Шекспира", под сенью которой наш гений, однажды изрядно "приняв на грудь" крепкого эля, заночевал.
"Ну, это всё досужие росказни, - вмешается сведущий читатель. - А вот любовь Бена Джонсона к крепким напиткам известна доподлинно, да и сам Бен не скрывал этой своей слабости, о чем свидетельствует его переписка с поэтом Драммондом. Что уж говорить о Марло, Грине, завистнике Нэше, который похвалялся: "Мы веселимся, когда нас готовы проткнуть мечом; пьянствуя в тавернах, нарываемся на тысячу неприятностей из-за ерунды".
Примем во внимание и это бестактное замечание сведущего читателя и продолжим наши изыскания.
Один из лондонских издателей как-то записал, что неизвестный ему человек принес Шекспиру какую-то трагедию на модную тогда древнеримскую тему. Молодой гений внес в нее то, что у них там на Британщине до сих пор называется finishing touches (буквально - "завершающие касания, мазки, штрихи"), и трагедийное полотно засверкало всеми красками!
"Он был честным человеком, открытой и щедрой натурой; его пороки искупались его достоинствами", - так написал о Шекспире в своих мемуарах Бен Джонсон.
"А мне, - неожиданно вставит образованный читатель, - эта характеристика известна в другом переводе, или интерпретации."
"В какой же?" - снисходительно спрошу я.
"А вот в какой, - ответит мой надувшийся от сознания собственной важности собеседник: "Шекспир безупречно честен, открыт и очень свободен по натуре; у него превосходная фантазия и дерзкие намерения, облаченные таким изяществом выражения, что иногда его приходится останавливать."
"Н-да, - пробормочу я, - даже цитаты из Бена Джонсона в русских переводах существенно разнятся. Никому нельзя верить, всё надо перепроверять! Но вот еще одна, проверенная цитата: "В нем было гораздо больше достойного похвалы, чем того, что нуждалось в прощении."
Однако из этих высказываний можно сделать вывод о том, что Бен Джонсон, хотя и признавал величие Шекспира, рад был его при случае уколоть, походя замечая о "пороках" и чрезмерной дерзости Великого Вильяма, или, к слову, о том, что "все монологи Макбета ужасны", а "Перикл" - "заплесневелая история"...
"Хе-хе, "уколоть", - вставит мой насмешливый читатель. - В 1616 году - а это, как известно, год смерти стратфордского гения - мистер Джонсон написал эпиграмму, в которой обозвал Шекспира "поэтической обезьяной", имея, видимо, в виду шекспировскую способность подражать стилям (или, скорее пародировать стили) своих коллег!"
"Уймитесь, сударь", - пристыжу я насмешника и продолжу.
Если встать на позиции "твердых стратфордианцев" (о том, кто это, я скажу ниже), то следует признать, что в последнее десятилетие XVI века и произошло незаметное рождение величайшего художника всех времен и народов.
10. "Его мысль всегда поспевала за пером, и задуманное он выражал с такой легкостью, что мы не нашли в его рукописях никаких помарок...", Хемингс и Кондел, коллеги-актеры, издатели, современники Шекспира
Пройдена была тонкая, как лезвие бритвы, грань между заурядностью и гениальностью. Уилл Шекспир, видимо, учился днями и ночами напролет, постигая законы и искусство актерской игры, драматургии и поэзии; он трудился не покладая рук, не зная усталости, даже не чувствуя ее. Это была кипучая, насыщенная, действительно титаническая деятельность, работа великого интеллекта, бурный и мучительный процесс творчества, часто спонтанный, неуправляемый и, возможно, приведший к преждевременному истощению мощного ума и бренной плоти. К тому же жить насыщенной интеллектуальной жизнью и одновременно преследовать должников и взимать налоги с сельхозугодий - значит быть человеком, страдающим чудовищным раздвоением личности. Где-то на рубеже веков мировосприятие автора "Гамлета" начинает меняться: от веселости и оптимизма к глубоким, мрачным переживаниям и скорбной умиротворенности.
"Тот редкий случай, когда я могу отчасти согласиться с вашим описанием того, как работал Шекспир, - милостиво заметит читатель. - Бен Джонсон оставил свидетельство, из которого следует, что "один" автор, "начав писать, писал день и ночь без остановки и доводил себя до обморока". "Вестминстерские проказницы" были сочинены, как гласит легенда, за две недели, поскольку королеве так полюбилась фигура Фальстафа из первой части "Генриха IV", что она попросила автора написать с этим персонажем отдельную комедию. Изучение текстов шекспировских пьес дает основание полагать, что писались они торопливо, в спешке, с большим напряжением. Фразы, требовавшие раздумий, оставались незаконченными, а сюжетные линии прерывались. Промежуток в один месяц сокращался до суток, персонаж сначала сообщал о судьбе другого персонажа, а потом "всё забывал" и пытался его судьбу выяснить ("Юлий Цезарь"). Время не согласовывалось с местом, в текст пьесы вводились действущие лица, о которых автор в процессе работы, видимо, забывал, и они, бедные, так и молчали вплоть до финала.
"Об этом мне и без вас известно, - желчно отпарирую я. - Сделка между Лоренцо и Бассанио в "Венецианском купце" почему-то остается незавершенной, Коминий в Кориолане из консула превращается в "генерала", 19-тилетний срок в начальных сценах "Меры за меру" ближе к финалу укорачивается до 14 годков, а в "Тимоне Афинском" на одной и той же могиле начертаны исключающие друг друга надписи: "Не старайтесь узнать мое имя" и "Здесь лежу я, Тимон". Дело в том, что во время репетиций и при подготовке рукописей к печати тексты произведений подвергались серьезной правке, а бестолковые издатели иногда не в состоянии были разобраться в многократно редактировшихся записях, что и приводило к вышеупомянутым несуразностям, в том числе иногда - к воспроизведению в печатном тексте нескольких вариантов одной и той же реплики, сцены, монолога ..."
