Ты помнишь, милый, всё, конечно, помнишь.
Как я глотала слёзы впопыхах.
Была как лошадь взмыленная в брошенном загоне,
Когда мы говорили о стихах.
Ты говорил мне: нам пора расстаться,
Что надоела тебе наша вся шальная жизнь.
Что твой черёд – за дело приниматься,
А мой удел – катиться дальше вниз.
Ты говорил мне: мои слёзы от безделья,
Со скуки все мои нескладные стишки.
Ты говорил: «Не виноват, поверь, я
В том, что не смог я оправдать грешки
Свои, да и твои, Иннуль, до кучи,
Не смог решения достойного найти
Проблемам нашим». Не бывало круче
И уж не будет этого пути.
Любимый! Нет, меня ты не любил.
Не знал ты то, что в сонмище людском
Мои надежды ты похоронил.
А сам занялся русским кабаком.
Кабак – твой дом. И водка – мать твоя.
Коньяк – отец, а сын твой – мат.
Депрессия – стихия, а стихи – та колея,
В которую концы удобно опускать.
О, да, любимый! Ты умел писать стихи.
Ты был, в том нет сомненья, истинный поэт.
Но почему ни разу не дарил духи?
И почему я слышала лишь слово «нет»?
Рука к руке нам руки не соединить.
Всё малое заметно сразу всем.
И счастия семейного из чаши не испить,
И вместе не сложить прекраснейших поэм.
Прошли года. Мы в возрасте ином.
Но чувствуем и мыслим мы как раньше.
И с семьями собравшися за праздничным столом,
Избавиться не можем мы от фальши.
Мой милый! Сообщить приятно мне:
Мы избежали, как могли, паденья с кручи.
Своими жизнями довольны мы вполне.
Есть у обоих нас надёжный свой попутчик.
Прости меня. Я знаю: ты не тот.
Живешь с красивой, преданной женою,
Которая взяла тебя однажды в оборот
И продолжает, будто тряпкою, вертеть тобою.
Не пишешь больше ты стихов, а я – пишу.
А что прикажешь делать на досуге?
Я рифмою по-прежнему грешу,
Которую оставил ты в испуге.
Ты оробел от этой доли и прекрасной, хоть и в меру злой:
Слагать Слова и чувствовать Любовь.
И с протрезвевшей, ясной головой
Идёшь в постель и на работу вновь и вновь.
Иди, мой друг, куда ведёт тебя судьба,
И наслаждайся откровеньями из третьих рук.
С приветом, тебе верная всегда,
Знакомая твоя
Инесса Мартынюк. |
