оркестра он очень боялся ошибиться – и не из-за реакции оркестрового тирана, который теперь уже казался мелким и ничтожным, источавшим иногда агрессивные реплики, тут же уносимые ветром вечности в туманную даль небытия, –
а из-за своего преклонения перед самой музыкой, имевшей над теми, кто ей серьезно служит, беспредельную магическую власть.
И подобное волнение Бурсацкий испытывал во время большого концерта, посвященного открытию нового концертного сезона. Кстати, сыграл он свою партию отменно. А после выступления никак не мог отойти от нервной тряски.
Фаготист Аркадий Покоев, обладавший чрезвычайно румяным лицом, предложил Бурсацкому новый способ бегства от всяческих волнений:
-Пойдем, Коль, в «Камбуз». Водочки хряпнем.
-Да мне вроде как нельзя. Я на диете. У меня же язва, - сказал Бурсацкий.
-Да брось ты всякими предрассудками страдать. Наоборот, спирт тебе там все продезинфицирует. Да и снимет стресс. А стрессы при язве более вредны, чем водка. А работа у нас какая нервная! Вон, я гляжу, ты аж трясешься весь.
Кафе «Камбуз», находившееся через дорогу от здания местного концертного зала, служило как бы вокзалом, с которого можно отправиться в путешествие от неприглядной действительности,
в какое тем вечером вместе с фаготистом Покоевым пустился
альтист Бурсацкий. Паровоз забвения на всех алкогольных парах уносил Николая от дирижерских оскорблений, от несостоявшегося
участия в конкурсе, от столичного благополучия и от язвенной болезни…
Бурсацкий уже не помнил, как добрался домой, где заснул мертвым сном.
Наутро Николай, встав с тяжелой головой, обнаружил на столе записку: «Мы с Мишей уехали в Москву на заработки. Вернемся
через месяц. Зоя».
Бурсацкий поначалу не знал, что и подумать. Со стороны Зои такой поступок был неожиданностью. Вроде бы она раньше не говорила о своей решимости ехать в столицу.
И тут Николая стали терзать угрызения совести: «Наверно, увидев меня вчера в свинячем виде, она и решила сбежать в Москву». Душа его долго не могла находиться в угнетенном состоянии и начала искать самооправдание: «Но я ведь первый раз так сильно напился. Стоило ли из-за этого сразу бросать меня? Вон других-то жены каждый день видят в подпитии и не уходят от них. Контрабасист Савельев домой на карачках приползает. Жена ему до кровати дойти помогает, еще одеялом укрывает. Знать, любит сильно… А меня Зоя не укрыла…Значит, не любит?...».
Под воздействием душевного смятения альтист взял в руки свой инструмент и стал извлекать из него тревожные звуки. Это был один из самых эмоциональных каприсов Паганини.
Бурсацкий сейчас играл не для публики, а для самого себя. И вышло произведение из-под его трепетных рук мастерски, великолепно. Ему даже было жаль, что его никто не слышал. Николаю казалось, что рукам помогало играть сердце, и следующий раз вряд ли повторится такая прочувствованная музыка.
Как только последний звук произведения растаял в воздухе, и Николай испытал гордость за свою игру, чувства Бурсацкого сменились рассуждениями: «Зоя ведь обещала вернуться. Просто
она решила сделать то, чего не сделал я. Тем более, что люди ее профессии нужней в столице, нежели музыканты. В Москве сосредоточено много денег. И требуется много людей, умеющих их считать».
Однако через месяц вернулся только Миша.
-А ты почему без мамы? – спросил у сына Николай, в душе которого заиграл тот самый тревожный каприс Паганини.
-Понимаешь, папа…, - замялся Миша.
-Да говори ты!... С ней что-то случилось? – эмоциональный всплеск из музыки, звучавшей в душе Николая, перешел на его кричащий голос.
Сын отвечал очень тихим, волнующимся голосом:
-Мама подала на развод, - Миша сделал паузу. Он, увидев, что хотя на отца эта новость особо приятного воздействия не оказала, но тот с заинтересованным видом готов был слушать, продолжил: - В Москве она на работу главным бухгалтером в престижную фирму устроилась. И директор этой фирмы ей предложение сделал. Но только меня он в своей квартире видеть не захотел, от звуков моей гитары у него голова, видите ли, болит. Но мама сказала, что на меня деньги пересылать будет. Ничего, пап, и тебе перепадет.
«А ведь она меня так ревновала! И зачем? Я ведь ей оказался не нужен. Ах, Зоя, Зоя! Ты, наверное, сама не знаешь, чего хочешь. А я-то ведь думал, что буду только с тобой. Мне ведь так хотелось семейной гармонии. Альбина, к которой ты меня так ревновала, безусловно, цепляла меня за сердце. Но в конечном-то счете я понял, что люблю тебя. А ты – самая настоящая предательница!» - такие мысли штормили в голове Бурсацкого.
А сыну он сказал сквозь зубы:
-От всего сердца желаю ей счастья.
Взглянув на часы, Николай понял, что ему пора на репетицию.
Чувства чувствами, а работу забрасывать не следует.
На репетиции Бурсацкий играл не очень внимательно. И,конечно же, дирижер выразил неудовольствие по его адресу, правда, не такое резкое, как раньше. Просто сказал:
-Лажаешь ты, Коля. Совсем плохой стал!
Но даже если бы руководитель оркестра высказался круче,
Бурсацкий не обратил бы на это внимание. Его психологический щит был прочным, хотя и не способным защитить от переживания, которое ему доставила Зоя. А печаль еще более погружала Николая в себя и делала невосприимчивым к словам и выходкам окружающих.
Но вдруг в кульминации исполняемого произведения он услышал более сочное звучание, доносившееся со стороны первых скрипок. Скрипичный сок свежей светлой струей пролился на печальную душу Бурсацкого. Новые краски в звучание оркестра добавила молодая огневолосая девушка с прехорошеньким вздернутым носиком.
Когда же закончилась репетиция, он нерешительно подошел к новой скрипачке и каким-то не своим, деревянным голосом сказал:
-Здравствуйте! Я предлагаю вам со мной поучаствовать в конкурсе струнных ансамблей. Поверьте мне, это очень интересно для самосовершенствования. И кто знает, может быть, мы таким образом сможем сделать карьеру.
Говорил это Бурсацкий без особой надежды, что хорошенькая скрипачка согласится. Реакция девушки была оживленной, в глазах ее засиял огненный залп интереса, выстреливший в Николая. Она добродушно, но в то же время лукаво-насмешливо осведомилась:
-А что это вы, первый раз видите человека и сразу предлагаете
ему с собой играть?
-Я надеюсь, мы узнаем друг друга. Меня зовут Николай, -
деревянные интонации в голосе Бурсацкого сменились на бархатные.
-А меня – Вера! – свое имя скрипачка произнесла воодушевленно, многозначительно, вселяя в альтиста, столкнувшегося с превратностями судьбы, веру в жизнь. - Давайте попробуем поиграть вместе. Но предупреждаю вас, я совсем недавно закончила консерваторию и не имею большого сценического опыта, хотя о славе давно мечтаю.
-А это самое главное. Потому у нас все должно получиться, - убедительным голосом сказал Бурсацкий.
И все у них получилось. ВСЕ. На конкурс они съездили. Гран-при, правда, не получили, но дипломантами стали. А через месяц после этой поездки сыграли свадьбу.
Буквально через три дня после бракосочетания в квартире Николая раздался междугородний телефонный звонок.
-Привет, Коля! – прозвучал в трубке мужской голос, который показался Бурсацкому знакомым. - Это звонит Василий Анатольевич Дементьев.
-Привет, Вася! – ответил Николай.
-А я к тебе с предложением. Тут я в Интернете узнал, что ты стал дипломантом всероссийского конкурса. И я подумал, что негоже тебе в дыре жить. Вам с партнершей нужно в заграничный гастрольный тур отправиться.
-Да мы бы, может, и рады поехать, да только кто наши гастроли организует, и кто в них вложит деньги?
-А я вложу, - спокойно ответил Дементьев.
-Торговля обувью на рынке дает тебе такие сверхприбыли? –
иронично спросил Бурсацкий.
-Представь себе. Только я сейчас не на рынке торгую, а владею сетью обувных магазинов. Я вам оплачу поездку, гостиницу. Свяжусь с зарубежными концертными агентствами. Но только вы
выполните одно мое условие. Вашим концертмейстером буду я. Просто бизнес меня уже окончательно достал. Хочется вспомнить те времена, когда я был музыкантом. Помнишь, у нас был опыт совместного сотрудничества?
«Помню, очень хорошо помню, - подумал Николай, - и помню, как наше сотрудничество завершилось». На душу его набежало облачко прежней тоски.
-Я не слышу ответа, - голос Дементьева показался Бурсацкому резким, неприятным.
-Нет. Извини, я не могу отправиться с тобою в поездку. У меня сейчас медовый месяц.
-А! Поздравляю! Кто твоя жена?
-Моя партнерша по дуэту – Вера.
-Симпотная. Видел ее фото. Ладно, наслаждайся. Надумаешь, звони. Альбинка тебе привет передает.
-Ей тоже от меня передай.
«Симпотная, говорит. Значит, тоже отбить ее у меня не против. Хватит мне уже два раза на одни и те же грабли наступать», - с такими мыслями Николай положил телефонную трубку.
-Тебе что, насчет гастролей звонили? И почему же ты отказал? – недовольно спросила Вера, - Эта поездка стала бы для нас свадебным путешествием.
-Продюсер большого доверия не внушает, да и концертмейстер, которого он нам навязывает, не слишком себя хорошо зарекомендовал.
Глядя на лицо Веры, не до конца простившееся с выражением недовольства, Николай добавил:
-А в свадебное путешествие мы давай лучше с тобой в Сочи отправимся. Ты согласна?
-Согласна, - лицо Веры тут же просветлело.
2.ПОКУПКА СТУЛА (рассказ)
Ни одного стула со спинкой не было у Пернатова - одни табуретки. За чертежной доской не мог он долго сидеть: позвоночник искал опору и не находил. По этой причине, как полагал сам Пернатов, не мог он трудиться как следует. А занимался Пернатов надомной работой - конструировал радиоприёмники для предприятия "Рупор", находившегося в соседней области и выпускавшего аудиоаппаратуру. Владельцем производства был некий Исаев, большой энтузиаст, поставивший перед собой просто маниакальную цель - стать "отцом отечественной электроники", разбогатеть и прославиться в этой сфере. Конечно, его изделия не могли конкурировать с импортными, агрессивно наводнившими торговые точки, - звучали хрипловато, тормозили при включении чуть ли не на минуту. Тем не менее кое-какой гонорар Пернатову за его чертежи и расчеты, посылаемые в "Рупор" исключительно бандеролями, Исаев перечислял и даже предлагал конструктору постоянную работу, на что Пернатов не соглашался, полагая так: "Все равно эта контора скоро закроется. Неужели с тем барахлом, которое я разрабатываю, она долго протянет? Нет смысла срываться с места. Не будет "Рупора" - найду что-нибудь другое".
Может быть, и не стоило Пернатову заниматься чрезмерным самобичеванием: наверняка, в недостаточном качестве аппаратуры был виноват не только он как конструктор, но и те, кто ее производил. Однако он считал, что мог бы работать гораздо лучше, но только сидя на стуле с мягкой спинкой – комфорт поспособствовал бы цветению его изобретательских идей.
Прошелся Пернатов по расположенным неподалеку от его дома
