Наш тягач работал на дефицитном в народном хозяйстве бензине АИ-93. Организованной заправки не было. Сначала нам сказали: ехать, пока не кончится топливо, потом остановить любой проезжающий бензовоз, и заправить бак. Как всегда, хорошо получилась только первое. Проезжающие мимо бензовозы не останавливались. Наконец мы залили два ведра низкооктанового бензина. Переехали через Семинский перевал, (высота 2000 метров над уровнем моря). Здесь стоит монумент, посвящённый добровольному присоединению алтайского народа к России. Вскоре доехали до заправки. Там стояли бензовозы. Их водители получили другой приказ: заправлять только на специальных площадках. Здесь же лежали огромные резиновые мешки шириной около шести метров и длиной – около двадцати. В них был бензин. Заправились и стали догонять свой дивизион. Тоже делали и другие отставшие. Наступала ночь. Дорога давно уже шла не по равнине, начались бомы: слева - скала, справа – пропасть. Каждый стремился догнать своих, начались настоящие гонки. Потом стемнело окончательно, стало видно только синие габаритные огни впереди идущей машины, и гонки прекратились. Ехали всю ночь. Водители менялись, а старший машины должен был бодрствовать. Днём переезжали второй перевал – Чике Таман, ещё одно название – Тёщин Язык. Там перевернулся бронетранспортёр, при этом происшествии погиб высовывавшийся наполовину из люка офицер.
Второй ночью в машине вырвало плохо прикрученный нижний резиновый патрубок, и весь тосол вылился. В горах ночью было холодно: около минус 40. Пока водители сходили за водой в ближайшую деревню, все остальные сильно замёрзли. Дрова кончились. Пришлось вытаскивать отдельных бойцов из-под тента кузова и заставлять двигаться. Поехали дальше. Дорога всё ещё шла по скалистому берегу Катуни. На ней лёд застывает не так как на равнинных реках, а слоями, с уступами и наледями. Утром видели на заснеженных склонах сопок много горных козлов.
Выяснилось, что у нашей гаубицы сорвало резьбу болта крепления шасси. Нашли стремянку, прикрепили ось к лафету, поехали дальше. В Кош-Агаче поставили стремянку со второй стороны гаубицы. Здесь, в Кош-Агачском районе заканчивается Чуйский тракт. Горная степь на высоте в два километра над уровнем моря. Летом – жара, зимой - морозы до 60 градусов. Чуйский тракт – дорога дружбы. Как говорится в рекламных проспектах: «Тысячи машин идут по ней с грузами для Монгольской Народной Республики». В этом селе я встретил однокурсника Вячеслава Кудачина. Он рассказал, что Чуйский тракт закрыт для гражданского транспорта уже неделю, всё это время по ней двигается военная техника. Славку не призвали на сборы. Он и помог мне найти вторую стремянку. А наших однокурсников Коротковых в Кош-Агаче не было, они уехали в отпуск.
Перед границей мы догнали свою батарею. После обеда подъехали к границе СССР. Замполит полка собрал офицеров, сказал, что это будут просто учения, поскольку китайцы воевать с нами ещё лет десять не будут готовы. Рассказал, что наша страна сделала Китаю второе предупреждение. Западные газеты пишут, а радиостанции говорят о демонстрации силы с нашей стороны и бряцании оружием. На этот раз они правы. Это так и есть.
Два моих солдата без разрешения пошли в магазин за сигаретами в Ташанте, и тут колонна тронулась к границе. Наши пограничники проверили документы у всего артиллерийского дивизиона, записали фамилии двух отставших, и пропустили всё подразделение через границу. Отставшие догнали нас через час.
Было 17 марта 1979 года. Никто тогда не знал, что до ввода наших войск в Афганистан оставалось меньше десяти месяцев, и что там всё будет уже по-настоящему. Но не все ошибки и просчёты наших учений будут учтены в той, настоящей войне.
Фото из открытых интернет-источников. Гаубица М-30.
4. За границей.
Монгольские пограничники нас даже не считали. Я видел только одного пограничника, который шёл навстречу колонне: какой-то задумчивый или поникший. Сразу у границы стояли развалины каменных строений – одни стены. Все деревянные детали жилых домов отсутствовали. Казалось, кто-то хотел поселить кочевников в дома, но те не прижились. Примерно в десятке километров одна от другой, встречались круглые юрты кочевников. Они пасли овец, верблюдов. Пастухи сидели на низкорослых монгольских лошадёнках. Пейзаж вокруг был истинно марсианский: ровная, как стол, песчано-гравийная пустыня кирпичного цвета и округлые темно-вишнёвые гранитные скалы, стоящие отдельно друг от друга, но закрывающие весь горизонт. Ни деревца, ни кустика. Не хватало только метеоритных кратеров, пирамид Сидонии и Марсианского Сфинкса – обращённого к небу лица плачущей марсианки. Развалины цивилизации, как я уже упоминал, присутствовали. Карт нам не давали. Я вспомнил картинку из учебника географии для шестого класса и определил, что мы уже в пустыне Гоби.
Снега не было. Его можно было найти в бугорках вокруг кустиков верблюжьей колючки под слоем песка. Из-за поднимающейся пыли колонна шла не верёвочкой. Ветер относил пыль от автомобиля в одну сторону, а водитель следующей машины делал отступ в другую. Ширина потока достигала, таким образом, до полукилометра, в зависимости от рельефа. Дорога больше напоминала широкий аэродром с песчано-гравийным покрытием.
Фото из открытых интернет-источников. Современная карта Монголии. Здесь обозначен Монголький Алтай и Гоби-Алтай, как он именовался тогда.
5. Аборигены.
Аккумулятор нашей машины разрядился окончательно. Мы остановились ночью не на основной дороге, а на объездной, в полукилометре от основного потока машин. 18 марта, на рассвете, увидели недалеко две юрты. Сначала к нам подъехал хитрый старый монгол на маленькой лошадке. Русского языка он не знал, но на вопрос: «Сколько до Улан-Батора?» написал на песке «150». Это было в десять раз меньше действительного расстояния, если считать в километрах. Подъехал другой монгол лет двадцати. Вскоре я увидел, как сержант пытается обменять у него валенки на водку, но они друг друга не понимают. Разговорников нам не приготовили. Тут я подумал, что поскольку сухой паёк нам не выдали, наступило время вспомнить монгольский язык, которому меня учил однокурсник Боря Ойдопов, он же Дугар Очирович по паспорту, он же Бабасан по комсомольскому билету, бурят по национальности, проходивший срочную службу в армии на территории Монголии. Я подошёл к высоким договаривающимся сторонам:
- Сан байн у, компан!
Услышав родную речь, абориген просиял от радости, ответил мне на приветствие, а сержант тут же уступил мне место «за столом переговоров».
- Нэх валенок – нэх архи! – сказал я, показывая один валенок, и высокие договаривающиеся стороны сразу же пришли к согласию. Ещё выменяли сыр и хлеб.
В последствии все лишние валенки за время учений мы поменять не успели, но попробовали местные сыр, колбасу и импортные вьетнамские консервы, а также просто архи, и монгольскую архи, и улан-баторскую, Приходилось кормить людей выменянными продуктами, что опасно делать, и запрещается по уставу. Ещё в одной машине нашей батареи было сотни две алюминиевых солдатских фляжек. Но их местные брали плохо. Я прихватил одну фляжку на память о военном походе. Ещё у моих родителей долго хранились погоны лейтенанта артиллерии с пылью монгольских дорог.
А пока, что бы иметь надежду попасться на глаза своей ремонтной роте, я сходил на дорогу и попросил проезжающих пехотинцев на бронетранспортёре подтащить нас поближе к основной трассе. При этом путешествии я впервые прокатился на броне БТР. А уже через полчаса к нам подъехал командир ремроты с новым генератором.
Утром 19 марта мы остановились около небольшого посёлка. Каменные пятиэтажки и одноэтажные особняки без оград и огородов стояли вперемежку с группами юрт по восемь – десять, обнесённых общим забором. Там же стояли мусорные баки. Везде – чистота, порядок. Мы подъехали к магазину, где уже остановилось много военной техники из числа догонявших свои подразделения. У местных покупателей в магазине мы поменяли рубли на тугрики: 5 рублей – 20 тугриков. Рубли им нужны для отправки детям, обучающимся в институтах, в СССР. Здесь, в посёлке уже все жители изучали русский язык, общаться было легко. А цены были необычные. Водка - дороже в 10 раз, чем у нас. Пачка сигарет «Солнышка» стоила здесь около 80 копеек, а в СССР – 10. а банка тушёнки стоила в Монголии 16 копеек. Кроме тушёнки мы ещё взяли компот из ананасов, я ел их впервые. Набрали хлеба. Паёк нам так и не давали с тех пор, как мы отстали от своей батареи. У меня было два килограмма запасённого из дома солёного сала, которым я кормил только водителей.
Местные жители предлагали меняться сувенирами. Мне давали две шкуры рыжей лисы за механические часы, но я отказался. Часы нужны командиру на учениях. Выменял бронзовую монету – 1 тугрик. На ней было написано на монгольском языке: «БУГД НАЙРАМДАЛ МОНГОЛ АРД УЛС». Хотел выменять монгольский комсомольский значок, показал наш советский одному монголу, спросил:
- У вас комсомол есть?
Но он не понял:
- Комсомол – нет, водка есть! Часы давай.
В одном месте прокатился на низкорослой местной лошадке. Выяснилось, что лошади у них понимают команды «Стоп» только на монгольском языке. Направил лошадь к хозяину. Тот её остановил.
ГАИ не было, из дорожных знаков – только «Прочие опасности», которые предупреждали и о поворотах, и о сужениях дороги, и о крутых подъёмах и спусках. Монголы ездили на мотоциклах «Иж–Планета» без колясок, но по трое, и в «газиках» – по трое, а в «ЗИЛах» - по пятеро. На них были полушубки на одной верхней пуговице. Подпоясаны они в талии цветным, завязанным бантом отрезом материи.
[justify][b]Мы ехали по Монголии. Когда-то монголо-татарские конные
