нравится мне петь! И слух есть. Вот голоса нет, но чем-то же я пою дуэтом с Каллас!
Я никогда не заставляю Нину нервничать, поэтому не задерживаюсь и не сваливаю на неё все заботы. Уединяться позволяю себе, когда гостей совсем мало или вообще нет. Такое нечасто, но случается. Или вот сейчас, в карантин. Зато как приятно приближаться к своему крыльцу и видеть, что в окно выглядывает моя Нина, улыбается, увидев меня и машет рукой, в которой обязательно либо полотенце, либо кухонный нож или половник, в крайнем случае её носовой платочек, который, сложенный в маленький квадратик, она всегда носит под ремешком часов и достаёт, чтобы быстро промокнуть вспотевший лоб или губы.
Порой я пугаюсь мысли о жизни без Нины – как я вообще когда-то всё планировала, думая, что буду одна? Ненормальная, только по молодости можно было ввязываться в подобную авантюру в полном одиночестве (это я из сегодняшнего дня понимаю). Да ещё с ребёнком на руках! Нина стала не просто помощницей, компаньонкой, верным другом, но и ангелом-хранителем моего покоя, моей страсти к периодическому уединению, когда я коротко отдыхаю от всего и от всех. Чаще всего ближе к вечеру в своей комнате, при слабом свете маленькой лампы у моей кровати. Летом с настежь распахнутым окном, в которое струятся горный воздух и тишина. А зимой белое чарующее безмолвие баюкает меня, и сквозь полуприкрытые в сладкой неге глаза я вижу в окне сверкающие россыпи бриллиантов. В точности, как в детстве, снег – бриллиантовый!
Момент грёз и воспоминаний очень часто – время сочинения стихов.
При этом я слышу, будто издалека, очень приглушённые голоса в гостиной или на террасе – мои добрые приятели рядом, с ними Нина, для которой всё – и дом, и наша жизнь в нём – оказалось счастьем и абсолютно нежданным подарком под старость.
- Не может быть, - произносила она порой, глядя вокруг себя сияющими глазами, будто не веря, что эта красота – реальность её жизни.
Я сочиняю стихи. Читаю их Нине по вечерам, когда все дела переделаны, Сонечка спит, гости расходятся по комнатам или в этот период у нас никого нет, и мы с ней просто вечеряем в гостиной вдвоём, сидя в мягких креслах под широким золотистым торшерным абажуром. Я негромко декламирую сочинённое, Нина очень хорошо слушает – она удивительно умеет это делать!
Нина моя, Нина. Не представляю жизни без неё. Это просто невозможно. Дорогое Мироздание, будь милосердно и подари этой женщине долгую-предолгую жизнь! Пусть она ничего не делает (как же, заставишь её посидеть спокойно), пусть только будет!
А потом наступает совсем поздний вечер, мы расходимся по комнатам, и приходит моё самое любимое время: я полностью одна на долгие часы, принадлежу лишь себе, а мне принадлежит весь мир! Он ведь живёт в маленьком ноутбуке, и я держу его в своих руках. Периодически бегаю на кухню за чашечкой кофе. Ночью я много читаю, смотрю, слушаю и очень мало сплю. Поэтому добираю днём, после обеда. Когда со мной была маленькая Сонечка, то дневной сон у нас с ней был общим. Святое время – полтора часа такого сна.
Нина же говорит, что ей жалко оставшееся в её жизни время тратить на сон, «когда вокруг такое!». Поразительный человек! Она каждый день удивляется тому, что видит постоянно, ежеминутно! И снова и снова восхищается, умиляется, заново влюбляясь в дом, в природу, в горы, в наших котов. Представляете? Ежедневно радоваться жизни, видеть, открывать для себя её чудеса! Ведь так умеют только дети. И Нина.
Дважды к нам приезжала Люда с малышом Стивом. Вот была радость, невероятный, потрясающий, неземной восторг! Своими объятиями и воплями мы даже напугали собственных детей: Стив тихонько заплакал, а Сонька нахмурилась и отошла от нас на безопасное расстояние. И в самом деле – нельзя ж так орать и прыгать друг на друга!
Люда со Стивом жили у нас по три недели, оба раза дело было летом. Дети подружились и прекрасно ладили друг с другом. Моя тонкая, спокойная, рыжая, рассудительная София и эмоциональный, шумный синеглазый брюнет Стивен.
- Ну чо – женим? – спрашивала Людка, когда мы, лениво потягивая вино на нижней террасе, наблюдали за общением и играми наших детей.
- Было бы здорово! - мечтательно ответила я. Но перспектива того, что эти малыши станут взрослыми, казалась таким далёким будущим, что и говорить об этом можно лишь теоретически и как про фантастику.
Мы с Людой много гуляли, она ахала от красот природы и всё время твердила, что я – самая умная, потому что сумела создать рай на Земле, место, где хочется быть постоянно, никуда не уезжая.
- Тебе ни разу не надоело? – вдруг вне всякой логики спросила подруга. – Не хотелось рвануть в цивилизацию, в большой город, чтобы машины ревели и люди мельтешили?
Я покачала головой.
- Можешь не верить, но ни разу.
- Верю, - вздохнула Люда. – Хотя я так не смогла бы. Но отдых у тебя, кажется, зарядит меня, как батарейку, надолго! Здесь явно место силы.
Да-да! Именно так и я думаю – место силы. А Людке ой, как нужны были силы на подвиги: она делала серьёзную карьеру. О ней трубила научная пресса как о молодом учёном с мировым именем.
- Ты не представляешь, какая ты молодец! – уверяла Люда. –У тебя талант и не только к стихам. Видимо, правду говорят, что талантливый человек во всём талантлив.
Я покачала головой:
- Не просто в этом не уверена, но даже не согласна. Но – да, вот это всё, - я обвела рукой вокруг себя, - у меня получилось.
Даже не заметила, когда и как это произошло, но мой «дом творчества» получил неофициальное прозвище в округе и в интернете «Neiman Dream». И один из главных вопросов, волновавших некоторую часть общественности, был о стоимости моей «гостиницы» и об уплате налогов. Ну, как объяснить, что у меня не хостел, а место творчества избранных мною людей? Что для меня мой «Dream» - это сплошные расходы, а доход – нуль без палочки? Впрочем, пусть говорят.
Далеко не все желающие могли ко мне приехать, когда хотели – образовалась реальная очередь! Исключительно из долбанутых на голову «творцов», не находящих либо понимания, либо времени и места для творений. Вот они к нам и рвались. А прочим здесь было неинтересно.
Находясь во внутренней гармонии и самостоятельно построив идеальный мир снаружи, вокруг себя, воплотив свои мечты, я, пожалуй, навсегда обрела ощущение счастья и покоя. Казалось, ничто не может это нарушить или как-то испортить.
Но всё же снова пришлось пережить боль и залечивать её некоторое время: хорошо, когда все средства для врачевания имелись в наличии – и вне, и внутри души моей.
Речь о Сонечке, конечно.
Она росла девочкой умной, внимательной, совсем не такой, какой была я – в ней не было ни капли обезьянистости, бешенства и суетливости, напротив: неторопливость в движениях, умные глазки, цепко наблюдающие за всем вокруг, огромный интерес к новому, умение слушать, понимание с первого раза… У меня такой удивительный малыш? В папу, видимо. И как же она на него похожа!
Юра, как и обещал, прилетал часто, не реже двух раз в месяц на все выходные. Всё время, которое бывал у нас, он посвящал Сонечке. Они проводили дни в беседах и играх, ходили вдвоём гулять, секретничали, смеялись, он читал ей книжки… Она была счастлива и обожала отца.
И когда пришло время…
- Белла, я уезжаю в Лондон. Уже подобрал для Сони школу. Само собой, купил жильё. Ты можешь с нами, но что-то мне подсказывает, что не захочешь, – он посмотрел на меня хитрым взглядом, выгнув бровь. А на меня будто кипяток плеснули: всё, вот он и пришёл тот самый момент, когда…
«Точка принятия решения». А чего там принимать? Какой Лондон, зачем он мне? Моё место здесь – место силы, счастья и самой жизни. Если уеду в славный город Лондон, то, скорей всего, зачахну. Зато моей умненькой, необыкновенной девочке, разумеется, нужен именно Лондон. И хорошая школа. И всё для того, чтобы иметь мощный старт в этой жизни. А Юра приготовил всё необходимое.
Не понимала я этого мужчину! Конечно, догадывалась, что у него есть женщины или даже какая-нибудь одна особенная женщина, которую он, возможно, любит. Сто раз мог жениться и родить ещё детей, но почему-то вот уже шесть лет возится со мной, а ведь мы с ним даже уже не спим вместе, с тех самых пор, как я переехала сюда! Возится с Соней, к которой с самого начала, когда она только родилась, не испытывал восторженных отцовских чувств, а теперь всю последующую жизнь планирует строить именно вокруг этой рыженькой принцессы.
- Она выросла и стала очень интересной, - сказал Юра, когда я аккуратно спросила его, насколько сильно ему вот это всё нужно – Соня, её учёба, возня с ребёнком. – Помнишь, когда-то давно я говорил тебе, что мне интересен думающий человечек, а не безмозглое крохотное существо, ты ещё ужасно рассердилась – во-во, так же, как сейчас, нахмурилась и глазами засверкала, - он хихикнул. – Но так и вышло. Она для меня всё интереснее! Ты молодец, девчонка получилась разумная, думающая, читающая, до ста и обратно считает легко.
- В тебя, - заметила я.
- Да ладно! Я ещё тем балбесом был в её возрасте. Слушай, мне понятно: ты надеялась, что с годами я передумаю, начну новую личную жизнь, забуду о Соньке… Что лишний раз говорит о том, как плохо ты меня знаешь, - немного грустно улыбнулся Юра.
Конечно, плохо. И возражать не буду.
– Но, допустим, всё случилось бы так, как ты прикидывала. Неужели ты отдала бы Соньку учиться в местную деревенскую школу? – он посмотрел на меня, как на надзирательницу детского концлагеря.
- Да нет, конечно, - вздохнула я.
- Так что ты себе думала?
Молчала я, что могла сказать?
- Вот. Некоторая безответственность и безалаберность тебе свойственна, как всем творческим людям, чёртовым художникам слова!
Я вздрогнула:
- Ты о чём?
- Ну, дорогая, зачем же меня за дурака держать до такой степени? Неужели за эти годы я досконально не выяснил, что за прибабахнутая женщина родила мне такую дочь? – он смеялся. Он всё знал! Знал, что я чёртов поэт.
- И как тебе мои стихи?
- А я их много читал? Каким образом, откуда б их взял? Но… кое-что нашёл. И хотя ни хрена в этом не понимаю, ты молодец. Продолжай в том же духе. Знаешь, я рад, что у Соньки такая мама! Чем больше разнообразия во всём – в людях, в отношениях, в природе, в мироустройстве – тем лучше! Девчонка будет получать серьёзное образование, а летом приезжать к тебе за порцией вот того самого, чего лично я ей дать не могу. И даже не знаю, каким словом это назвать…
- За порцией безответственности и безалаберности, да?
- Зачем так, я не это имел в виду. За порцией… твоего мира… не знаю… полного счастья «на отшибе», которое у тебя получилось создать на ровном месте. Это совершенно не моё, я бы так жить не смог, но… но это круто! Пусть у Сонечки будет всё! Всё-пре-всё. Мы с тобой можем ей это дать, а уж она сама выберет, что ей нужно. У неё будет реальный выбор и понимание, что можно и так, и эдак, что выбор профессии, развлечений, хобби – благодаря нам всё в её власти, ей доступно, что угодно, - он улыбался, довольный.
А ведь прав, ёлки-палки! Он так долго и витиевато говорил о главном – о свободе. Разве я не хочу именно этого своей дочери? Хочу. Значит, так и будет. Ценой расставания с ней. Но в жизни всё имеет свою цену, не так ли?
- Обещай мне, - заговорила я твёрдым и сердитым голосом, борясь с комом в горле, - что каждое лето
