телефон.
Дама снова вздохнула ещё глубже и безнадёжнее.
- Весь ужас в том, что эту штуку курирует их генеральный директор. Там какое-то особенное соглашение с турецкой стороной.
- Да хоть с президентом Турции! Давайте номер.
Так я и познакомилась с Юрием. Сначала наш разговор не задался. Юрий был крайне раздражён.
- Ужасно пошло и стыдно! – улыбалась я в трубку.
- И что? – злился Юрий Александрович. – Вам-то что за дело, мы просто покупаем полосу.
- Нам, видите ли, не всё равно, какого качества тексты публикуются в нашем издании.
- Ой-ёй-ёй! – насмешливо воскликнул мой собеседник. – Прямо «Современник» под руководством Добролюбова! Вы – обычный глянец.
- Не обычный, - не согласилась я. – А хороший, с качественными текстами.
- Вот как? – вдруг изменился тон Юрия Александровича. – И вы носитесь, как курица с яйцом, с каждой рекламой?
- Безусловно, - горячо уверила я.
- И не пропускаете никакую блоху ни в одной рекламе?
- В том-то и дело.
Генеральный директор помолчал несколько секунд и вдруг предложил:
- Может, вы подъедете ко мне, я покажу вам кое-что, расскажу, и вы сможете написать так, чтобы было не пошло, но в то же время с золотом и Людовиком? Только это надо быстро. Ещё вчера.
- А и подъеду.
И подъехала. Генеральный директор показал мне красиво изданные проспекты отелей их турецкого партнёра – да, это было нечто невообразимое. Они построили сеть небольших дворцов как бы от Людовика, но по-восточному, по-турецки. Действительно, всё в золоте, кучеряшках, шелках и прочей роскоши. Ненастоящей, конечно, пластиковой и синтетической, но по стоимости номеров будто настоящей. И договор с ними для туристической компании был очень выгоден – турки платили щедро, они только «раскручивались». И им безумно нравилась именно пошлятина, стразы и завитушки, в том числе в тексте.
- Во что это всё превратится через пару сезонов, - усмехнулась я, рассматривая проспекты и буклеты, – даже страшно подумать.
- У нас пока что договор на два года. Дальше меня не волнует, - цинично заметил Юрий Александрович. – Так сделаете нормальную статью? Я вам заплачу.
- Мне платит мой журнал, не надо. Сделаю.
Но, наверное, уже понятно, что дело вовсе не в статье и не в турках, не в отеле и не в туризме. Дело во встрече.
Юрию на тот момент было тридцать пять, он недавно развёлся, был более чем благополучен и планировал для себя в перспективе очень богатую жизнь. Для того и вкалывал.
Мой любимый типаж – чисто внешне. Поджарый, высокий, смуглый, черноглазый. Англосаксонский подбородок, орлиный нос. Словом, чертовски привлекателен! Я тоже ему приглянулась. Мы стали встречаться. Сейчас скажу то, о чём говорить не люблю. Но нас связал прежде всего секс – прекрасный, умопомрачительный, страстный, сладкий. Конечно, нам было о чём говорить и до, и после постели, мы не скучали друг с другом никогда, но то была не любовь. Симпатия и страсть – больше ничего.
Юра заезжал за мной после работы раза три в неделю, мы ужинали в каком-нибудь ресторане, а потом ехали либо к нему, либо ко мне – оба свободные, как горные орлы.
Так могло продолжаться многие годы нам обоим на радость, но всего спустя три месяца я поняла, что беременна. Как это могло случиться – загадка для нас обоих!
- Хочешь замуж? – спросил меня Юра, когда я сказала, что оставлю ребёнка, не буду от него избавляться. Мне не хотелось, чтобы происходило хоть что-то жестокое и убивающее в моём красивом и гармоничном мире. Замуж? Совершенно необязательно.
- Нет, - я отрицательно покачала головой.
- Ну, а как же? – у Юры тоже ещё не было детей, он отнёсся к ситуации вполне спокойно и взвешенно, без истерик и испуга.
- Ты хочешь признать ребёнка?
- Вообще-то своего ребёнка я хочу растить.
- Ну, и прекрасно. Давай жить вместе, если хочешь. Будем растить ребёнка, но жениться-то зачем?
- Окей, там посмотрим.
Пока мы не съехались, Юра обо мне заботился: возил на машине, покупал фрукты, следил, чтобы я не перерабатывала.
А я тем временем сходила в паспортный стол и поменяла фамилию Кондратьева на мамину – Нейман. Мне совершенно не хотелось, чтобы мой ребёнок носил фамилию Тимура, а Юра гордо носил редкую фамилию Крот. Пусть лучше малыш будет Нейман. Тем более – вдруг девочка.
Только я узнала про беременность, как мне позвонила Люда и пригласила на свою свадьбу, которая должна состояться через два месяца. Я ей рассказала о ситуации, и она, во-первых, позвала нас вместе с Юрой, во-вторых, велела в посольстве молчать, как рыба, о беременности.
А я ей велела молчать рыбой про мою «поэтическую» историю. Людка обалдела.
- Он не знает? Не знает, что ты пишешь стихи?
- Нет.
- Почему? Он ведь теперь тебе самый близкий человек…
- Это не так. Намного сложнее.
Всё срослось, визы по Юркиным каналам мы оба получили легко и непринуждённо. В начале декабря полетели в Бостон. Город был прекрасен, Людка - сногсшибательна, её жених -удивительно милый парень. А на моего Юрия пялились все женщины – какой красивый и элегантный этот русский. Свадьба была замечательная – в точности, как показывают в американских фильмах. Даже скучно описывать. Цветы, конфетти, папа ведёт невесту к алтарю… Кто-то там поймал букет невесты, по этому поводу случилось много девичьего визга.
Подруга сдержала слово, ни про какую поэзию вообще не было речи.
В Бостоне мы пробыли десять дней. Самое смешное во всём оказалось то, что Люда большую часть времени провела со мной, не отпуская моей руки и везде таская за собой. Мы с ней расставались только на ночь.
Когда улетали, в аэропорту она висела на мне и рыдала так, что я не выдержала и спросила, почему она меня хоронит, что такое ей известно про наш самолёт? Слава богу, заставила её улыбнуться.
- Поклянись, что теперь будешь приезжать часто! – потребовала зарёванная Людка.
- Поклялась бы, но не хочу быть клятвопреступницей. Ты, кажется, забыла, про моё положение.
- Ах, да… Ну и что? Приедешь с малышом! – и опять реветь. Ох, милая моя, дорогая Людка!
В конце мая 2002 года я родила дочку. Назвала её Софией, Сонечкой. В честь мамы… К тому времени мы с Юрой уже наполовину съехались – он купил роскошную квартиру в старом доме в Центре, но в тихом месте рядом с приятным парком. Мы забабахали самый современный евроремонт. Квартира сама по себе была чумовая: четыре огромные комнаты, потолки три с половиной метра, кухня метров пятнадцать… Что-то невероятное!
- Эта квартира для ребёнка. Это его дом, - строго сказал Юра, я, разумеется, не возражала. – Я всё сразу оформлю таким образом, когда ребёнок родится, - и он выразительно посмотрел на меня.
- Прекрасно! Только кому ты не доверяешь – себе или мне? – улыбнулась я.
- Вообще никому не доверяю в принципе.
- Я не буду претендовать ни на что, - вспылила я. – Как тебе только в голову пришло?
- Попробовала бы ты претендовать! - вдруг тоже рассердился Юра.
- Будто ты меня не знаешь!
- Никого нельзя знать до конца. Люди иногда раскрываются совершенно неожиданно, если что идёт не по их задумкам.
- Каким таким задумкам? – сощурилась я. Что-то на нас обоих тогда нашло недоброе, звёзды так встали, погода менялась или мы устали и перенервничали от всего сразу: от переезда, ремонта, от предстоящих родов. В общем, сбросили топливо в небольшой перепалке. Помню, на меня нашло. Я улыбнулась, помолчала полминуты, и выдала с выражением:
- И если ты стрелять замыслил,
Чтоб больше не было меня,
За мной всегда последний выстрел,
Коль первый сделала не я.
Юра обалдело на меня посмотрел:
- И что это было?
- Так… стихи.
- Чьи? Откуда взяла?
- Ничьи. На полу валялись.
Снова я ничего не стала ему объяснять, зато разрядила обстановку. Юрка усмехнулся и примирительно сказал:
- Ладно, думаю до стрельбы у нас всё же не дойдёт.
Софью из роддома сразу привезли в эту квартиру, где для неё была приготовлена сказочная розовая комната.
Я уже упоминала, что мы съехались наполовину… Вот что это значит: Юра как бы жил со мной семьёй, но как бы и нет. Он часто звонил и сообщал, что переночует в своей прежней квартире или навестит сегодня маму с ночёвкой. Кстати, с его мамой у меня отношения почему-то не сложились, хотя я старалась быть милой и угождать. Но Ольга Викторовна поджала на меня губы раз и навсегда. Плевать! Мы виделись крайне редко. А внучку она очень даже полюбила – и что мне ещё надо?
Юра всё так же был не в курсе, что я пишу стихи, ничего я ему не рассказала. Всё же до такой близости мы не добрались с ним в отношениях. Отличные партнёры – да, но любви между нами не было, только большая симпатия. И самое главное – наша дочь.
Чем для меня стало материнство? Огромным счастьем! Рыжим, лохматым, черноглазым, смуглым счастьем. Я превратилась в курицу, в наседку, в сумасшедшую мамашку, находящуюся в непреходящем умилении и восторге. Мне ничто не было в тягость: ни хлопоты нон-стоп, ни проблемы с грудью (молока я производила много), ни то, что Сонечка поначалу была беспокойной, её мучили сильные колики – приходилось часами держать на руках и нянчить. Бессонные ночи? Ну, только когда колики.
По-честному, для меня начался сплошной кайф: я спала вместе с дочкой на широкой кровати. Только вместе с ней! Даже не знаю, для чего в её комнате красовалась роскошная детская кроватка с балдахином, сделанная по индивидуальному Юриному заказу за какие-то неприличные деньги. Вот уж глупая затея со всех сторон! Но нашему папаше было нужно – да ради бога.
Сонечка бывала в той кроватке крайне редко: даже днём я клала её к себе под бочок и часто засыпала рядом в состоянии невероятного наслаждения от аромата дочери, от её дыхания, от вселенской гармонии, которую ощущала рядом с ней.
И я писала стихи. Много, очень много про Соньку.
Ещё я научилась водить машину, и Юра подарил мне «Вольво».
Если бы это было кино, а не книга, сейчас следовало бы сделать монтаж, «склейку» описанной картинки со следующим кадром, предваряемым титром: «В счастье и покое прошло три года. Сонечка росла на радость родителям – здоровая, красивая и умная».
Но я обещала строгую последовательность, поэтому в этом месте повествования обязаны появиться истории о знакомых вам, коль вы уже досюда дочитали, персонажах. Например, про Марину.
Начиная примерно с 2003 года, она стала постоянной гостьей кошмарных, скандальных ток-шоу. В качестве «светской львицы». Помню, как я впервые случайно увидела её, когда на кухне готовила кашку для Сони, а небольшой телевизор тихонько бормотал что-то в фоновом режиме, я не прислушивалась. Мой взгляд упал на экран, и от неожиданности я с грохотом уронила ложку на пол и со всего маха шмякнулась на стул.
Крупным планом в «ящике» моя Маринка. Не узнать её невозможно, хотя она сделала всё, чтобы испортить своё прекрасное лицо. Зверский макияж – ещё ладно, но я никак не могла понять, что немного, но изменило в худшую сторону её мордашку? Видимо, какая-то гадость, вколотая в лицо – я в этом не шибко разбираюсь. Но скулы стали шире, а глаза, в итоге, меньше. Роскошные волосы уложены в сложную многослойную причёску, залаченную и за каким-то хреном покрытую блёстками. Одежда, больше похожа на нижнее бельё, каблуки сантиметров двадцать… Она что-то страстно говорит! Я нащупала на столе пульт от телевизора и прибавила звук.
- …должны понимать, что тут им не их Пындровка, это Москва. И правила
