толпились напротив. В основном это были шахтёры из городка Александровск-Грушевский ещё толком не побывавшие в боях, не привыкшие к виду смерти и не привыкшие убивать. А тут сразу расстрел! Стрелять в безоружных людей им не хотелось. Вот они и толпились, переговаривались между собой, курили, тянули время.
– Это враги нашей родной Советской власти! – взывал к их совести командир.
С ним соглашались, но в шеренгу никак не могли построится.
– А дисциплина у вас, в красной гвардии, не очень, – насмешливо сказал атаман Назаров.
Красный командир зло посмотрел на него и ничего не сказал, отвернулся.
– Мы тут раньше замёрзнем, господа, чем нас расстреляют, – сказал Назаров, – я приму команду на себя этими горе-солдатами с вашего разрешения.
– Сделайте одолжение, господин атаман, – ответил генерал Исаев.
– Красногвардейцы, – обратился к шахтёрам атаман Назаров, – вам ещё много предстоит расстреливать. Привыкайте. Итак. Слушай мою команду! – голос его зазвенел, приобрёл силу, красногвардейцы напряглись.
– Стройсь! – раздалась команда Назарова и шахтёры выстроились в шеренгу.
– Готовсь!
Красные упёрли приклады винтовок в плечо.
– Цельсь! Стрелять как казаки! Вы на казачьей земле.
Он поднял вверх правую руку и сделал отмашку:
– Пли!
Раздался дружный залп и казаки упали в овраг. Красногвардейцы облегчённо вздохнули, многие перекрестились.
Телеги заскрипели по дороге к Ростову.
Войсковой старшина Волошинов оказался тяжелораненый. Он поднялся и направился в Новочеркасск. С трудом добрался до первого дома и попросил хозяйку сообщить его родным, обещал вознаграждение. Дальше крыльца она его не пустила, дала только воды напиться. Он так и провалялся босой и раздетый на морозе. Утром у дома стали собираться любопытные взглянуть на бородатого, огромного, раздетого мужчину на крыльце дома. Хозяйка решила сама сообщить большевикам, а не ждать когда на неё донесут.
Прискакали три казака. Один из них, не слезая с коня, вскинул винтовку и выстрелил в Волошинова, попал в грудь. Тело привязали за ноги верёвкой и поволокли к месту казни, там его бросили. Зеваки сопроводили казаков до оврага и потом с интересом рассматривали трупы расстрелянных. Волошинов вдруг приподнялся на руках и сел ничего не соображая. Кто-то побежал за патрулём. Вскоре подошли трое вооружённых рабочих. Патрульный достал наган и выстрелил Волошинову в лицо. Пуля раскроила череп, председатель войскового Круга умер.
Голубов, узнав о расстреле атамана, примчался в Ростов к Подтёлкову.
– Зачем, Фёдор Григорьевич? – кричал он. – Казаки того и гляди восстанут! Большевики залили кровью весь Новочеркасск!
– Плевать мне на казаков, – спокойно сказал бывший подхорунжий. – Утихомирим!
– Порядок должен быть, законность, а не анархия!
– Будет. Советской власти всего четыре месяца. Наведём порядок. Дай срок.
– Но расстреливать без суда и следствия …
– Тебе, что жалко офицеров? – удивился Подтёлков. – Ещё недавно гутарил, что всех офицеров надо уничтожить. Что передумал, Николай Матвеевич? Зря! Не нужны Советской власти офицеры и казаки ей без надобности. Не сегодня-завтра грядёт Мировая революция! Мир будет на всей земле! А войны не будет! Эта война последняя. Будем пахать, сеять, детишек растить. Ты понимаешь, Никола, какая счастливая жизнь наступит! Не нужны будут ни солдаты, ни казаки, ни офицеры. Нечего жалеть! От этих генералов одно беспокойство. Им при Мировой революции делать-то нечего будет, вот они и мутят!
Голубов окончательно понял, что с большевиками ему не по пути. Его всегда коробило от имени Фёдор, а Подтёлкова он искренне ненавидел. Голубов ускакал в Новочеркасск наводить свой казачий порядок, но открыто рвать с большевиками пока не стал.
Упрекал Голубов караул гауптвахты, что допустили расстрел атамана, на что те ответили:
– Если бы знали, что атамана нашего на расстрел уводят, не за что бы ни допустили.
– Теперь гутарят, что при попытке к бегству, – злился Голубов.
– Какое бегство? – удивился урядник. – Три генерала еле ноги передвигали. А три конных казака их сопровождали. Что, догнать не смогли?
– Надо же как-то оправдаться в беззаконии, – в голосе Голубова слышалась досада.
«А с другой стороны, – думал он, – может оно и к лучшему. А оставили бы Назарова атаманом? Что б я делал?»
На следующий день, 19 февраля по-старому, напротив гауптвахты появилась огромная толпа революционных солдат. Они всё прибывали и прибывали, заполняя собой Платовский проспект.
В это время – двенадцать часов дня – происходила смена караула: казаки 10 Донского полка меняли казаков 27 Донского полка. Одновременно на гауптвахте оказались казаки обоих караулов и два урядника.
Урядник 27 Донского полка, не успевший сдать караул, взял командование двумя караулами на себя. Трубач протрубил тревогу, казаки выстроились в цепь, урядник 10 Донского полка направил на толпу пулемёт. Казаки всё это проделывали спокойно, размеренно, как на учениях.
Красногвардейцы, бывшие фронтовики, прекрасно знали, что такое пулемёт, бьющий в упор. Толпа остановилась, наступила тишина. И в этой тишине отчётливо раздавались команды урядника:
– Зарядить винтовки! Пулемётчики вставить ленты. Патрон боевой.
Задние ряды, не понимая, что происходит, напирали, передние ряды колыхались.
– Винтовки на плечо! – отчётливо раздалась команда, и в толпу: – Шаг вперёд, открываю огонь.
Толпа глухо зароптала.
– Что надо? – спросил урядник.
Раздались нестройные, злобные выкрики.
– Ни чего не понимаю! Вышлете парламентёров!
Через некоторое время к нему через проспект направилось три человека.
– Выдайте нам контрреволюционных офицеров! – сказал один из них.
– Таковых не имею! – чётко произнёс урядник.– На расправу с гауптвахты не выдам ни одного человека! Жить хотите – расходитесь, – добавил он, указывая на пулемёт.
Парламентёры ушли, донесли слова урядника до толпы. Опять злобные выкрики.
– Всех не перестреляете! – раздалось из толпы. – У нас тоже ружья есть.
– Михей, – сказал урядник 27 полка, – а ну-ка возьми этого умника с ружьём на прицел. Дёрнется – меж глаз ему залепи.
Красногвардеец почувствовал, как прицел винтовки нашёл точку у него меж бровей, это место аж зачесалось. Как фронтовик, он понимал, что с полста метров, казак точно не промахнётся. И ему стало как-то не по себе. Остальным, впрочем, тоже. Никто не хотел получить пулю в живот ради сомнительной забавы растерзать живых офицеров. Многие из толпы понимали, что казаки по существу правы, защищая своих командиров, с кем делили фронтовые будни. Толпа потихоньку стала расходиться, пока не иссякла вся.
Урядник 27 Донского полка облегчённо вздохнул:
– Трубач – отбой!
Караул 27 полка на всякий случай покинул гауптвахту только к вечеру.
Военно-революционный комитет в Ростове этому инциденту не придали большого значения, делая вид, что ничего особого не произошло. Но для себя отметил, что Голубов, с таким настроением у казаков, очень быстро наведёт порядок не только в Новочеркасске, но и во всей Области Войска Донского и без большевиков вполне обойдётся. Пришлось временно отказаться от преследования Добровольческой армии Корнилова и кинуть красную гвардию в Новочеркасск.
Голубовцы были вытеснены из Новочеркасска. Их, так сказать нейтрализовали, формально они ещё считались красными. Сам Голубов ушёл в Сальские степи. «Ищет союз с атаманом Поповым» – гадали казаки.
Не без этого. Он понял, что красным атаманом ему не стать. В последней телеграмме реввоенсовету товарищ Ленин рекомендовал в Области Войска Донского устраивать Советы, а не традиционный казачий Круг. Впрочем, о Круге, товарищ Ленин возможно и не подозревал.
Нет, Попова он не искал. Он и так знал, где тот находиться. Ещё из Новочеркасска он послал с казаком письмо как бы к своему брату Алексею, который был с Поповым, приглашая наказного атамана в город. На письмо Пётр Харитонович не ответил, но казака отпустили невредимым. Это давало Голубову надежду привлечь войско Попова на свою сторону и завладеть-таки атаманской булавой. И вот три сотни глубовских казаков в Сальских степях. И там Николаю Матвеивичу пришла великолепная мысль: «А не привлечь ли для начала на свою сторону Митрофана Богаевского?»
Митрофан Петрович Богаевский любимец всего Тихого Дона, прекрасный оратор, Донской Златоуст, как его величали. Если уж он не уговорит Попова на союз с Голубовом – тогда кто? Да и находился он где-то рядом со станицей Великокняжеской. Оставив свои три сотни в станице Платовской, Голубов с десятком казаков начал поиски. Искал примитивно – просто спрашивал всех о Богаевским, впрочем, Митрофан Петрович особенно и не скрывался. И опрос привёл его в станицу Денисовскую, где проживал Митрофан Богаевский с женой Елизаветой. Узнав, что его ищет Голубов, Богаевские наскоро собрались и вышли в степь, надеясь добраться до Попова. Но были остановлены казачьим разъездом.
– Куда это вы, на ночь глядя? – спросил вахмистр. – Возвращайтесь.
Пришлось вернуться. Спрятаться у знакомых в станице не удалось. Куда бы они ни стучались, им не открывали, Голубова боялись – мало ли что у него на уме?
И Митрофан Петрович решил сдаться непосредственно Голубову. В конце концов, он его должник. Когда царицынские рабочие назначили Голубова атаманом, это очень разозлило казаков и старики, даже, решили лишить его казачьего звания. Но Митрофан Петрович поручился за Голубова.
Голубов встретил Богаевског радостно. Усадил за стол, Елизавету Дмитриевну на лавку напротив, подкрутил керосиновую лампу под потолком, что бы ярче светила.
– Я уж и не чаял отыскать тебя, Митрофан Петрович.
– Что ты хочешь? – напрямую спросил Богаевский, имея в виду, главным образом, себя.
– Атаманскую булаву, – честно ответил Голубов, – а ты у меня будешь комиссаром.
– Комиссаром? – удивился Богаевский.
– А что такого, Митрофан Петрович? Сейчас без идеологии никуда! Большевики свою линию гнут, а мы будем свою, казачью. Знаешь, сколько большевики прислали агитаторов на Дон? Сто человек! И все сплошь казаки! Где только и набрали?
– Чему удивляться? Дон большой. Не обижайся, Николай Матвеевич, но отношение к тебе у казаков своеобразное. Болтаешься туда-сюда: то ты за царя, то ты за большевиков, то, вдруг за эсэров.
– Так и не я один. Все болтаются. В семнадцатом году большевиков на Дону как Христа ждали. Не я один.
– Да, но не все у большевиков атаманство получают. Из казаков тебя хотели выгнать. Я тогда за тебя поручился…
– И правильно сделал. Не зря поручился. А атаманство от красных – что? Они давали, я взял. Отказываться что ли? И как бы на это, на отказ, посмотрели бы? Что мне это красное атаманство? А с твоей помощью настоящее будет!
– Казаки на тебя косо смотрят, говорят, что ты Каледина убил.
– Да мало ли что гутарят! Как? В бою мог бы, конечно, а так нет. Сам он.
– Не по-казачьи это. Казаки до конца бьются – или до своего или до врагов.
– Сейчас уже не старые времена, Митрофан Петрович, да и до конца он бился. Сам он. Своей смертью Тихий Дон хотел поднять. Ты же сам его видел. Он часы на стул положил, письмо
